— Аллах! Теперь уж не до шуток!

Он помолчал, думая об ожидавшей их участи. Потом, не в силах ограничиться размышлениями вслух, подбежал к спящим и сказал испуганным умоляющим голосом:

— Придумайте что-нибудь, люди! Сделайте милость! Вас ждет за это небесная награда. Вставай, Селим! Ты юзбаши и разбираешься в таких делах. Не знаешь ли ты здесь какого-нибудь офицера, хорошего человека, своего бывшего друга, который придумал бы, как нам спастись? Нет, ты ведь в отставке, и твое дело дрянь. Что же делать, о Аллах милостивый! Абда, Абда! Встань, придумай какой-нибудь способ выбраться отсюда, изобрети же что-нибудь, чтобы мы могли убежать. Как вам не стыдно! Умеете только болтать вздор.

Потеряв надежду разбудить братьев, Ханфи отошел от них. Он посмотрел на Мабрука, который сидел потупившись, погруженный в размышления о своей горестной судьбе и вечной жизни.

Ханфи потряс его за плечо и спросил:

— Ты уверен, Мабрук, что это виселица?

Мабрук поднял на него глаза и печально ответил:

— Конечно, виселица. Разумеется, это виселица.

— О, горе! О, беда! Они нас повесят без всякого суда. Хоть бы какой-нибудь суд, пусть даже военный, о мусульмане!.. А как она выглядит, эта виселица, Мабрук? — спросил Ханфи.

Мабрук ответил, не поднимая глаз:

— Высокая…

Ханфи умолк и принялся нервно шагать взад и вперед по камере. Время от времени он восклицал:

— Непостижимо! Непостижимо!

Наконец он остановился и, посмотрев на Мабрука, попросил его еще раз добраться до окна и подробно описать все, что увидит во дворе. Слуга повиновался. Снова посмотрев на высокую трапецию и стоявшие рядом с ней короткие параллельные брусья, он убежденно воскликнул:

— Они поставили одну большую виселицу, а рядом с ней одну маленькую, говорю без шуток.

В душу Ханфи закралось сомнение. Уж не шутит ли на самом деле этот дурень?

— Что это значит, маленькую, большую? Большая виселица, маленькая виселица! Чепуха какая-то! Спускайся вниз, старик, не дури.

Мабрук еще раз посмотрел на короткие параллельные брусья и печально произнес:

— Клянусь бородой пророка, эта маленькая виселица, наверное, не взыщите, для си Мухсина.

Раздался взрыв хохота. Спящие поднялись и сели на своих койках, потешаясь над наивностью Мабрука и страхами Ханфи. Селим повернулся к Мухсину и, смеясь, сказал:

— Слышишь, для тебя поставили детскую виселицу, как раз по твоему росту.

Мальчик с улыбкой ответил:

— Если так, я им очень благодарен за внимание, но я предпочел бы болтаться вместе с вами на большой.

— Поменяемся! Клянусь Аллахом, я согласен на маленькую! — быстро воскликнул Ханфи.

Как только «народ» арестовали, Заннуба закуталась в изар и отправилась на телеграф, чтобы известить отца Мухсина о случившемся. Сообщение к этому времени частично восстановилось. Для проезда по линии Каир — Александрия правление дороги выдавало особые билеты. Новость как громом поразила родителей Мухсина. Его мать стала плакаться на свои беды, начавшиеся с того дня, как она согласилась послать Мухсина в Каир к дядюшкам.

Правда, в Даманхуре не было хорошей школы, но надо было придумать какой-нибудь другой способ и не доверять им сына. Виноват его отец. Он всегда любил своих братьев и думал, что они уберегут его сына от всех бед.

Она била себя по щекам, осыпая мужа и его братьев упреками.

— Верните моего сына, верните мне моего сына! — кричала она.

Хамид-бек уложил чемодан и, не дожидаясь утра, сел на первый поезд, отправлявшийся в столицу. В Каире он, как безумный, метался от одного представителя власти к другому, тщетно умоляя освободить сына и братьев.

Наконец ему пришло в голову обратиться к английскому инспектору ирригации, с которым он был знаком. Может быть, он походатайствует за него перед высшими властями.

Это была удачная мысль. Англичанин встретил его приветливо и обещал сделать все, что сможет. Он помнил Мухсина со дня банкета в деревне. Мальчик хорошо говорил по-английски и ему понравился. Но с первых же шагов англичанин столкнулся с большими трудностями, так как дело находилось в ведении военных властей. Добиться освобождения арестованных инспектору не удалось. Тогда Хамид-бек в отчаянии попросил его походатайствовать об освобождении хотя бы одного Мухсина, взрослые могут подождать, пока волнения улягутся. Инспектор снова отправился хлопотать. Тем временем отец Мухсина добился разрешения на свидание с родными в крепостной тюрьме.

Увидев братьев и сына, он удивился их спокойствию и их бодрому настроению. Едва расспросил обо всем, что произошло, как время свидания истекло. Хамид-бек отвел Мухсина в сторону и попросил его потерпеть еще день-два. Делается все возможное, чтобы освободить пока его одного.

Услышав это, мальчик отошел от отца, весь красный от гнева, и закричал:

— Ты думаешь, я на это соглашусь? Выйду на свободу, а их оставлю здесь?

Хамид-бек смутился и растерянно повернулся к братьям. Он сказал, что немедленно освободить всех невозможно, пока ему только удалось добиться обещания выпустить одного Мухсина. Он попросил их помочь ему уговорить мальчика, ведь в его возрасте пребывание в тюрьме особенно вредно. Братья подошли к Мухсину и принялись горячо и искренне упрашивать его послушаться и согласиться. Ведь он еще почти ребенок, младше их всех, и…

Но в серьезных делах Мухсин проявлял иногда непреклонную волю.

Так Хамид-бек и ушел, ничего не добившись. Но вскоре ему пришла в голову мысль, которая заставила его улыбнуться: когда выйдет приказ об освобождении Мухсина, его согласие или отказ не будут иметь никакого значения. Приказ выполнят помимо его воли.

После свидания с отцом настроение Мухсина изменилось, и он загрустил. Каждую минуту может открыться дверь, и его силой заставят покинуть товарищей. Он был в страшной тревоге и мучился угрызениями совести при мысли, что благодаря хлопотам отца его скоро освободят, а дядюшки и Мабрук останутся здесь.

Что за радость жить одному в Даманхуре или где-нибудь в другом месте? Он чувствует себя хорошо только со своим «народом», только когда переживает вместе с ним все превратности судьбы. Ведь страдания, как бы велики они ни были, не так страшны, если их разделяют все. Они переносятся легче и иногда даже бывают утешением для сердца. А чего хотят от него отец и мать? Жизни в одиночестве, жизни для одного себя! Мухсин стал горячо молить Аллаха, чтобы из хлопот отца ничего не вышло.

И Аллах внял его пылкой мольбе. Англичанин был опечален. С большим трудом ему удалось пока добиться лишь согласия перевести маленького заключенного одного, или вместе с остальными, в тюремную больницу, где обращение лучше, а жизнь легче и спокойней.

— Не тревожьтесь, — сказал он Хамид-беку. — В тюремной больнице им будет не хуже, чем в гостинице или у себя дома. Даже спокойнее, туда не проникнут волнения и беспорядки. А затем наступит и день их освобождения. Сейчас трудно добиться большего, ведь положение в городе продолжает оставаться тревожным, но еще несколько дней и, кто знает, возможно, все уляжется. Не волнуйтесь, их выпустят первыми, как только водворится спокойствие. Они задержаны лишь на время беспорядков. Я их не оставлю без помощи, не сомневайтесь в этом. Можете спокойно возвращаться домой и во всем положиться на меня.

Слова инспектора несколько успокоили Хамид-бека.

— Значит, я могу уехать и передать это его матери?.. — спросил он.

— Поезжайте, я остаюсь здесь, — решительно ответил англичанин.

«Народ» в полном составе перевели в больницу.

В тот же день Хамид-бек в сопровождении инспектора пошел навестить сына и братьев в их новом жилище. Он увидел, что везде идеальный порядок, белье на кроватях чистое. При больнице имеется сад, в котором могут гулять больные из отделения для выздоравливающих. В библиотеке много книг, в приемных стоят кожаные кресла и полы устланы коврами.

Хамид-бек обрадовался. Англичанин посмотрел на него и, ласково положив руку ему на плечо, сказал: