— Ты прав!

Тогда снова закричал Абда. Он утверждал, что вся болтовня Селима к нему не относится, не касается его, ничего не говорит против него, и что… и что…

Ханфи избавил Абду от труда продолжать. Повернувшись к нему, он изрек:

— Ты прав.

Мабрук разразился громким хохотом. Несмотря на волнение и угрызения совести, рассмеялся и Мухсин. Было ясно, что Ханфи обратил все в шутку и на него нечего рассчитывать.

Селим рассвирепел и решил выразить свой протест другим способом. Подойдя к большому шкафу, он принялся собирать свои вещи, намереваясь покинуть этот дом.

— Дом сумасшедших. В нем нет хозяина! Здесь царит анархия! Это моя вина. Я понадеялся на господина кисляя, — бормотал он.

Но Ханфи-эфенди не дал ему уехать. Лаской, шутками, смехом он кое-как успокоил брата и, желая польстить ему и доставить удовольствие, сказал:

— И чего ты сердишься, си Селим? Наоборот, ты должен радоваться. Одно из двух, или это обыкновенное письмо, и тогда не беда, что его вскрыли, или же это письмо о любви и страсти, а если так, то ведь это прекрасно.

— Почему прекрасно? — процедил сквозь зубы Селим.

С самыми лучшими намерениями, желая сказать Селиму приятное, Ханфи продолжал:

— Конечно. Тебе повезло, что его распечатали. Теперь хулители лопнут от злости. Это тебе выгодно, дурень! Разве кто-нибудь из нас получил хоть четверть любовного письма? Право, ты счастливец, Селим! Тебе бы следовало вскрыть его при нас и прочесть нам вслух, чтобы мы за тебя порадовались и гордились тобой.

Слушая все это, Мухсин думал о том, как должны действовать слова Ханфи на Селима, которого это письмо покрыло позором. Стараясь сдержать смех, мальчик выбежал из комнаты. В столовой он увидел Абду, который, стоя лицом к стене, зажимал рот рукой, давясь от смеха.

Глава шестнадцатая

Через несколько дней письмо получил Мухсин.

Теперь одного слова «письмо» было достаточно, чтобы заставить трепетать сердце любого из обитателей их квартиры.

Однако Мухсин сейчас же увидел, что письмо пришло из Даманхура от его родителей. Они прислали ему карманные деньги, а Ханфи-эфенди — ежемесячную сумму на содержание племянника. Родители выражали удивление, что, несмотря на близость зимних каникул, Мухсин ничего не пишет о своем желании их видеть и даже не сообщает день приезда, как делал каждый год.

Действительно, Мухсин не думал ни о поездке домой, ни о каникулах. Все его мысли были заняты Саннией. В этом году он еще меньше, чем всегда, общался с товарищами по классу. В школе он с трудом выдерживал до конца занятий и с нетерпением ждал часа, когда можно будет уйти домой. Во время перемен он готовил уроки на завтра, чтобы вечером быть свободным.

Письмо с просьбой приехать в Даманхур застало его врасплох. Он как будто очнулся от сладостного забытья и увидел действительность. Ничего не поделаешь. Надо ехать!

Хотя каникулы были короткими, всего десять дней, они казались Мухсину бесконечными. Но когда мальчик, мысленно представил себе родителей, его потянуло к ним, и он немного развеселился при мысли о том, что скоро их увидит.

В этом году не только Мухсин забыл о поездке в Даманхур. Заннуба тоже о ней не вспоминала. А ведь она всегда заранее осведомлялась о начале каникул, чтобы приготовить подарки, которые посылались родителям Мухсина. Удивленный тем, что тетка тоже забыла о каникулах, мальчик пошел ей напомнить, что скоро уезжает. Он нашел Заннубу в ее комнате за раскатыванием теста для печенья, называемого «газельей лапкой».

«Оказывается, она не забыла», — подумал Мухсин, но, сделав вид, что не понимает смысла ее приготовлений, спросил тетку, что она делает.

Заннуба смутилась и ответила, краснея:

— Слуга соседа принес миску муки и чашку масла, чтобы мы сделали для них немного «газельих лапок».

— Мустафе-беку? — удивленно спросил Мухсин.

Не глядя на Мухсина, Заннуба ответила, продолжая заниматься своим делом:

— Ведь там нет никого, кто мог бы сделать это печенье. Вот он и обратился к нам. Ты же знаешь пословицу: «Пророк направляет к седьмому соседу».

Мухсин подавил улыбку. Он вспомнил, что вчера, возвращаясь из школы, видел, как Заннуба разговаривала под лестницей со слугой Мустафы-бека. Он подумал тогда, что тетка напоминает слуге, чтобы тот подмел их участок лестницы, Мухсин слышал, как она это сказала, увидев, что он подходит. Теперь он понял, о чем у них шел разговор. Кто знает, может быть, она сама предложила свои услуги его господину, ведь он холостяк, у него нет хозяйки, чтобы приготовить какое-нибудь лакомство: пирожное, «газельи лапки» или еще что-нибудь в этом роде.

Вернувшись накануне каникул из школы, Мухсин сейчас же отправился к соседям.

Войдя, как всегда, в гостиную, он в первое мгновение никого там не заметил, но, обернувшись к окну, увидел Саннию. Она смотрела на улицу, не сводя глаз с маленькой кофейни. На ней было ярко-желтое модное платье, волосы она уложила в красивую прическу.

Сердце Мухсина сильно забилось, он стоял неподвижно, Санния его не заметила. Наконец мальчик набрался храбрости и тихонько подошел к ней. Встав возле девушки, он проследил за ее взглядом и вдруг увидел Мустафу-бека. Он сидел на своем обычном месте перед кофейней и, подняв глаза к окну, еле заметно улыбался.

Мухсин вздрогнул, и Санния инстинктивно почувствовала его присутствие. Смутившись, она быстро повернулась и протянула мальчику руку, как всегда приветствуя его веселым возгласом:

— А, профессор!

Такая встреча заставила Мухсина забыть о том, что он увидел. Вспыхнув от радости, он молча смотрел на девушку, не зная, что сказать. Санния подвела его к роялю и ласково проговорила:

— Как давно мы не занимались.

Ее пальцы быстро забегали по клавишам. Мухсин продолжал молча смотреть на нее. Наконец он с трудом произнес:

— Сегодня последний урок.

Санния удивленно подняла голову.

Волнение Мухсина несколько улеглось, и он объяснил ей причину своего прихода. Тетя Заннуба занята приготовлениями к его отъезду и собирается зайти к Саннии-ханум завтра, но у него не хватило терпения ждать так долго, и поэтому он прямо из школы пришел к ней.

Мухсин умолк. Она тоже молчала, глядя на своего гостя, который, кончив говорить, тяжело вздохнул. Мальчик добавил, что ему очень грустно, и снова умолк.

— Грустно? Почему грустно? — ласково спросила Санния.

— Потому… — нерешительно пробормотал Мухсин.

— Потому что ты уезжаешь? — договорила она.

— Да, — шепнул Мальчик.

Санния как будто поняла, что скрывалось за его ответом, и почувствовала к нему сострадание. Ее голос стал еще нежнее и ласковее. В глубине души девушка испытывала смутную потребность ободрить Мухсина, во всяком случае слова мальчика были ей приятны.

Она выразила удивление, что Мухсин грустит из-за такой короткой разлуки, и, очаровательно улыбаясь, заявила, что не верит, будто он огорчен только из-за этого. Мухсин хотел что-то возразить, но передумал. Сердце его сжимала тревога. Санния ласково допытывалась:

— Скажи мне, почему ты так расстроен? Не стыдно тебе скрывать это от меня?

Потупив глаза, Мухсин тихо сказал:

— Потому что… я уезжаю.

Этот ответ раздосадовал Саннию, и она замолчала. Потом девушка произнесла своим обычным, светским тоном:

— Ты не попрощаешься с мамой перед отъездом?

— Да, конечно, попрощаюсь, — ответил Мухсин, поднимая голову.

Санния встала и хлопнула в ладоши, зовя служанку. Когда та явилась, она спросила, вернулась ли старая госпожа из города. Служанка ответила отрицательно.

— Не знаю, куда это мама ушла, — удивилась Санния. — Обычно она не выходит так рано. А сегодня она мне даже ничего не сказала.

Санния подбежала к окну и выглянула на улицу… Мухсин поднял голову и украдкой посмотрел на нее. Его сердце снова больно сжалось, он почувствовал смутное беспокойство. Но девушка быстро вернулась к нему и, улыбаясь, предложила поиграть на прощанье на рояле. Не давая мальчику времени ответить, она заговорила о Селиме, который был так любезен и помог привести в порядок инструмент. Мухсин вспомнил о письме и удивился. Он пытался уловить в словах девушки насмешку, но, увы, ее не было.