— А куда ты идешь? — с интересом спросила Лола.

У них в классе Дульсе пользовалась славой недотроги. Она никогда не дружила с мальчиками, а если кто-нибудь из них начинал за ней ухаживать, она обычно сразу же отшивала его. Так что теперь ее бегство из дому Лола объяснила тем, что Дульсе спешит на какое-то тайное свидание.

— Это секрет, — только и сказала Дульсе. — Я сейчас позвоню и побегу. Я очень боюсь опоздать.

— Но потом-то ты расскажешь? — спросила заинтригованная Лола.

— Потом расскажу, — пообещала Дульсе.

Она позвонила тете Кандиде и сказала, что благополучно добралась до Лолы и пробудет у нее до обеда.

После этого, едва крикнув подруге «Ну, пока!», она выбежала на улицу и побежала к остановке нужного автобуса.

К счастью, тетя Кандида не очень преуспела в воспитании Дульсе как беспомощного, пугливого ребенка. Несмотря ни на что, она выросла очень бойкой и теперь совершенно бесстрашно ехала в собор Вознесения, чтобы своими глазами увидеть поразительно похожую на нее девочку, которая, как она подозревала, была ее пропавшей сестрой.

«Вот он, собор Вознесения Пресвятой Девы Марии», — подумала Дульсе, когда автобус остановился недалеко от внушительного церковного здания, построенного в колониальном стиле. Девочка легко выпрыгнула из автобуса и поспешила к храму.

Во второй день пасхальной недели народу в соборе было, конечно, много. Дульсе протискивалась сквозь плотно стоящую толпу, стараясь как можно ближе подойти к тому месту, где стояли певчие. Да, вот он, хор девочек из Гвадалахары, сомнений не было. Дульсе подошла ближе, но встала не перед самыми хористками, а так, чтобы они ее не увидели, и спряталась за спину высокого полного сеньора.

Она внимательно оглядела девочек и быстро нашла среди них ту, которую мысленно про себя назвала Лус Мария. Теперь она видела ее всего в нескольких метрах от себя, и сходство этой незнакомой девочки с ней самой еще больше поразило Дульсе. Временами ей казалось, что она смотрит в зеркало и видит перед собой свое отражение.

Девочки исполняли хоралы, Лус Мария солировала. Дульсе удивилась, до чего же у нее чистый и красивый голос. «А может быть, она вовсе и не сестра мне, — подумала Дульсе. — Не может быть, чтобы у нас были такие разные способности».

И все же она как завороженная смотрела на девочку-солистку. «Как бы заговорить с ней, — думала Дульсе. — Вдруг они сразу же после выступления уедут?»

Но вот служба кончилась. Девочки покинули места певчих и стали ходить по собору, осматривая его прекрасные статуи и дорогое убранство. Дульсе слышала, что руководитель хора сказал, что у них есть примерно полчаса.

Она подождала, пока девочка-солистка останется одна, и решительно шагнула к ней.

— Лус Мария, — тихо сказала Дульсе Мария.

Девочка обернулась, и их взгляды встретились.

Лус открыла рот, чтобы вежливо поинтересоваться: «Да, это я, что вам угодно?» — но, увидев лицо окликнувшей ее девочки, не смогла произнести ни слова. Она с невероятным изумлением разглядывала Дульсе, как будто та была не просто обычной девочкой, а каким-то невиданным существом. Дульсе почти с таким же интересом смотрела на Лус, хотя она была, разумеется, не так изумлена.

— Так, значит, ты действительно Лус Мария? — спросила Дульсе.

— Да, — пробормотала Лус, все еще не приходя в себя от шока.

— А я Дульсе Мария, — ответила Дульсе. — Увидела тебя вчера по телевизору и пришла познакомиться.

— Ты Дульсе Мария? — не поверила своим ушам Лус. — Но… ты хочешь сказать, что…

— Что ты — моя сестра, а я — твоя, — разрешила ее сомнения Дульсе. — Мы сестры-близнецы. Но мне всегда говорили, что ты погибла во время землетрясения.

— А мне мама говорила, что погибла ты… — качая головой, сказала Лус. — Они с Томасой своими глазами видели, как на тебя упал кусок стены. У меня осталась от тебя только одна фотография, все остальные вещи у нас погибли во время землетрясения.

— Мама? Томаса? — У Дульсе перехватило дыхание. — Они… Они живы?!

Дульсе воскликнула это так громко, что стоявшая рядом с ними старушка сделала девочкам замечание — грешно так кричать в храме Божьем. Девочки вместе вышли на улицу и, отойдя к деревьям, сели на скамейку.

— Они живы? — повторила Дульсе. — Как зовут твою маму? Я думала, ты потерялась во время землетрясения.

— Маму зовут Роза Дюруа, — ответила Лус. — С нами живет ее старая кормилица Томаса. Они рассказывали мне, что наш дом был полностью разрушен во время землетрясения и мой папа и моя сестренка погибли под обломками. Поэтому, чтобы ничто не напоминало им об этой ужасной трагедии, они переехали в Гвадалахару. Там мама открыла цветочный салон.

— Роза Дюруа? — переспросила Дульсе. — Мою маму звали Роза Линарес, а ее девичья фамилия — Гарсиа. Но… я жива, и мой папа тоже жив. Его зовут Рикардо Линарес.

— Да, все правильно, мама мне говорила, что отца звали Рикардо. Но фамилии Линарес я никогда не слышала.

— Все это очень странно, — покачала головой Дульсе. — А может быть, мы все-таки не сестры, а просто похожие друг на друга девочки? Впрочем, нет, это почти невозможно.

— Во-первых, наши имена. Потом, имена родителей, — задумчиво говорила Лус. — И мы так похожи. Я прямо вздрогнула, когда увидела тебя. Это было как… как смотреться в зеркало. Скажи, у тебя есть такая фотография, где мы обе сидим вместе? Это единственное фото, которое маме удалось спасти. Ты помнишь его?

— Это там, где мы в таких одинаковых платьицах в цветочек? — сказала Дульсе. — Только у тебя кружевной воротничок округлый…

— А у тебя с острыми кончиками! — воскликнула Лус. — Все сходится. Может быть, наши родители развелись, и мне сказали, что папа погиб, а тебе — что погибла мама.

— Ты думаешь, нас обманывали всю жизнь?.. Сомнительно, чтобы тетя Кандида могла так долго меня обманывать. Она же такая простая, как ребенок. Она просто неспособна ничего ни от кого скрывать.

— Да и мама, — сказала Лус. — Неужели она могла бы отдать тебя и ни разу не навестить? Нет, она ведь часто вспоминала о тебе. Я уверена — она считала, что ты погибла.

В этот момент их прервали. Дон Антонио, руководитель хора, стал собирать девочек, которые должны были сесть в автобус и отправляться обедать. Лус и Дульсе взялись за руки. Что же делать? Не могут же они сейчас вот так взять и расстаться. Надо было что-то решить, что-то понять. В истории их расставания было так много непонятного.

— Где вы остановились? — спросила Дульсе. — И сколько времени вы еще пробудете в Мехико?

Оказалось, что хор девочек из Гвадалахары должен пробыть в Мехико еще три дня, выступать они больше нигде не собирались, но каждый день будут ездить на экскурсии. Жили они в студенческом общежитии недалеко от университета.

— Знаешь, что я придумала, — сказала Лус. — Я могу сказать дону Антонио, что у меня заболело горло. У меня оно действительно немного болит — последние дни столько приходилось петь. Мы ведь между выступлениями все время репетировали. А дон Антонио всегда очень беспокоится за голосовые связки. Ведь для певца это главное. Если я скажу ему, что у меня болит горло, он меня оставит дома, я уверена. Я, конечно, не собиралась ему говорить об этом, потому что мне очень хотелось посмотреть Мехико, но нам обязательно надо встретиться.

Дульсе вздохнула. Это был, конечно, очень хороший план, если не учитывать постоянное беспокойство тети Кандиды. Она ни под каким видом не отпустит племянницу неизвестно куда на целый день, даже на полдня. Может быть, Лус скажет дону Антонио, что у нее в Мехико есть родственники, и тот отпустит ее к ним?

Лус с сомнением покачала головой.

Дон Антонио может и не поверить. Ведь тогда давно было бы известно про родственников. У одной девочки из хора здесь живет тетя, но об этом его предупреждали в Гвадалахаре родители этой девочки. А так? Он ведь боится отпускать от себя своих учениц — в большом незнакомом городе. Мало ли что здесь может случиться? Он ведь отвечает за девочек перед их родителями.