— Канди, пусть немного посмотрят, — остановил сестру Рикардо, — сегодня же праздник. Пусть немного побалуются.

Кандида что-то недовольно проворчала, но больше ничего не сказала, ребята включили телевизор и быстро нашли программу, по которой передавали детский хор.

Сначала Дульсе была разочарована — показывали какого-то бородатого старикана, который руководил этим хором. Он долго рассказывал его историю, говорил о планах на будущее. Было видно, что он гордится своими ученицами.

— Откуда он? — спросила Дульсе у Тино.

— По-моему, он сказал — из Гвадалахары, — пожав плечами, ответил мальчик.

— Надо же, — начала говорить Дульсе, но осеклась.

Камера вновь показывала два ряда девочек, которые пели «Аве Мария». Вот вступает солистка. «Ну, ну, — умоляла Дульсе, — покажите ее снова крупным планом. Так мне не разглядеть». Тино тоже внимательно вглядывался в экран.

И вот, как будто далекий телеоператор услышал ее мольбы, на экране крупным планом появилось лицо девочки-солистки. Теперь на большом цветном экране Дульсе могла ее разглядеть лучше. Увидев это лицо, она вздрогнула. Если бы она твердо не знала, что никогда в жизни не пела в хоре и вообще не занималась музыкой, что у нее нет и не было такой блузки и что вообще она живет не в Гвадалахаре, а в Мехико, Дульсе бы, наверно, сама стала сомневаться, а не ее ли сейчас показывают по телевизору.

Она оглянулась на взрослых, но они продолжали сидеть за столом, не оборачиваясь, и ничего не видели. Дульсе хотела было позвать их, привлечь их внимание, но что-то остановило ее. У нее мелькнула какая-то смутная мысль, совершенно неоформленная, которую она, наверно, не смогла бы даже выразить.

Теперь камера отъехала назад и показывала хор девочек в полный рост.

— Как хорошо поют дети, — сказала тетя Эрлинда и обернулась. На ее лице играла грустная улыбка.

— Да, очень красиво, — согласилась Кандида. — Дети — цветы жизни, милые, невинные крошки.

Дульсе еле сдержалась, чтобы не ответить тете что-нибудь колкое. Она терпеть не могла, когда тетушка высказывала что-нибудь в таком духе.

Но в это время снова показали солистку, и Дульсе вновь замерла. Глаза, волосы, черты лица, рост — они были похожи друг на друга как сестры-близнецы. «Близнецы!» — это слово ударило Дульсе как током. «А что, если…».

— Где, где они выступают и будут ли еще выступать? — зашептала она Тино. — Когда они уезжают? Послушай, вдруг скажут.

Тем временем «Аве Мария» кончилась, и камера снова показала руководителя хора. Телеведущая спрашивала у него, каких успехов добился детский хор Гвадалахары.

— Мы получили первый приз, — не без гордости сказал руководитель. — И поэтому мы получили уникальную для нас возможность выступить по национальному телевидению. Но это еще не все. Для нас величайшей честью является приглашение выступить в одном из центральных соборов Мехико.

— В каком, если не секрет? — спросила ведущая. — Мы бы хотели прийти туда, чтобы еще раз послушать ваш замечательный хор.

— Разумеется, это не секрет, — сказал руководитель хора. — Наш хор будет петь в соборе Вознесения Пресвятой Девы Марии, и мы будем очень рады, если вы придете туда.

— Большое спасибо за приглашение, — сказала ведущая.

После этого хор снова запел. Весьма далекая от музыки, Дульсе почти не слушала пение, но во все глаза смотрела на девочку, своего двойника. В голове неотступно крутилось: «Собор Вознесения Пресвятой Девы Марии. Завтра».

— Я должна туда попасть! — заявила Дульсе.

Передача закончилась. Дульсе выключила телевизор и теперь сидела в оцепенении, не в силах вымолвить ни слова. К счастью, взрослые не обращали ни на нее, ни на Тино никакого внимания.

Внезапно Дульсе как будто проснулась ото сна, вскочила с места и бегом бросилась к себе к комнату.

— Дульсита! Что с тобой? — недовольно спросила тетя Кандида. — Хорошие девочки так не носятся по дому.

Дульсе даже не стала отвечать. Она рывком открыла дверь своей комнаты и бросилась к туалетному столику, который стоял у изголовья. На нем в рамочке стояла старая фотография. На ней улыбались две милые маленькие девочки — совершенно одинаковые: Лус Мария и Дульсе Мария.

Дверь открылась, и в комнату вошел Тино, который побежал за двоюродной сестрой, когда та опрометью бросилась наверх. Он подошел к туалетному столику и внимательно посмотрел на фотографию сестер-двойняшек. По-видимому, он подумал то же самое, о чем думала и сама Дульсе.

С детства дети слышали рассказы тети Кандиды и Селии о том, как мама Дульсе и ее сестренка погибли во время страшного землетрясения.

— Слушай, Дульсе, а вдруг они вовсе не погибли? — прошептал Тино.

— Как же это может быть? — таким же замогильным шепотом отвечала Дульсе. — Но тогда как же отец и тетя могут об этом не знать? Это совершенно невероятно!

— Ну, — пробормотал Тино, — например, они потерялись.

— Что значит потерялись! — рассердилась Дульсе. — Мама же знала, где папа работает, знала адреса родственников, знакомых. Она без труда бы нашла его, если бы они потерялись.

— Ну тогда не знаю… — сказал Тино. — Значит, это не твоя сестра, а просто очень похожая девочка. Да и живет она в Гвадалахаре. Зачем было бы твоей маме уезжать туда?

— Да уж незачем, — задумчиво сказала Дульсе.

И вдруг она все поняла! Ну конечно, как она раньше не догадывалась. Ее сестра Лус Мария вовсе не погибла, погибла только мама. А Лус потерялась. Сколько им лет-то тогда было — всего по три годика. Она, конечно, не могла знать ни адресов родственников, ни где работает папа. Ее нашли и приютили чужие люди из Гвадалахары. А может быть, они сначала жили в Мехико, а в Гвадалахару переехали только потом. Как бы там ни было, Лус Мария оказалась там. Лус Мария. Может быть, ее теперь зовут совершенно по-другому. Да и помнит ли она своих настоящих папу и маму?

В одном Дульсе была совершенно уверена, она как будто чувствовала это шестым чувством, — там, на экране телевизора, она видела сегодня свою сестру.

— Я хочу поговорить с ней! — решительно заявила Дульсе. — Надо завтра найти ее в соборе. После службы или, наоборот, до.

— А ты знаешь, где находится этот собор? — спросил Тино.

— Ну, это узнать нетрудно по справочнику, — ответила Дульсе. — Главное, чтобы тетя Кандида меня отпустила. Она ведь трясется надо мной как ненормальная.

— Тогда пойдите вместе, — предложил Тино.

— Да ты что! — воскликнула Дульсе. — Только этого не хватало! Она же все испортит, я знаю.

Когда гости разошлись, Кандида, вздохнув, сказала Селии:

— За последние десять лет не припомню такой мрачной Пасхи. Всегда столько пели, смеялись… А теперь сидят, будто на поминках.

— Но наш сеньор Рикардо все-таки посматривает на сеньору Ванессу, — с удовольствием заметила Селия.

— Что верно, то верно, — не могла не согласиться Кандида. — Но он ухаживает за ней не первую неделю, а дело движется довольно вяло, вот что я скажу. Так сто лет пройдет, прежде чем что-нибудь сдвинется с мертвой точки. А Рохелио с Эрлиндой? — продолжала она, помогая Селии убирать со стола. — Эти вообще весь вечер просидели как воды в рот набрав. Что-то у них, видно, не ладится.

— Не верю, чтобы сеньор Рохелио мог обидеть сеньору Эрлинду, — заметила Селия. — Он такой добрый, отзывчивый и всегда таким был, сколько я помню.

— Да, — согласилась Кандида, — ты совершенно права, Селия, тут Эрлинда, конечно, мутит воду. Это строго между нами, но лично я никогда не одобряла этот неравный брак. Ладно еще наша Роза, — Кандида всхлипнула, — это была на редкость порядочная и гордая девушка. Какой дамой она стала, когда мы взялись за нее. Засверкала, как шлифованный бриллиант! А эта… Чего хорошего можно ждать от официантки ночного кафе…

— Но мне казалось, она так любит Рохелио… — заметила Селия.

— И мне казалось, — ответила Кандида. — Да только сейчас что-то у них разладилось.

Кандида любила вечерами посплетничать со своей старой служанкой. Что может быть приятнее, чем в сотый раз перемывать косточки всем подряд — соседям, родным и знакомым. А чем еще было заниматься Кандиде, которую мало что на свете интересовало, кроме домашнего хозяйства. Ведь она не читала ни газет, ни книг и на досуге только вязала или смотрела телевизор.