— Знаешь, Эрнандо, — медленно произнесла она, — я ведь, кажется, тебе говорила, что у нас нет родных. Лус и Томаса — вот моя единственная семья.

— Я понимаю, но я имел в виду каких-нибудь дальних родственников. Я знаю, что мои родители поддерживают отношения с разными двоюродными и троюродными братьями и сестрами на протяжении целых поколений.

— Ты счастливый, Эрнандо, что у тебя такая дружная семья. Мне этого всегда не хватало в детстве, и я жалею, что Лус тоже растет у меня одна.

— Хорошо, что ты заговорила об этом, Роза. Я давно собирался сказать тебе кое-что, но все не мог набраться смелости…

— Погоди, Эрнандо, — прервала его Роза. — У меня сегодня был трудный день, и у тебя, гляжу, тоже. Давай не будем на ночь глядя заводить долгих разговоров.

Но Эрнандо уже нельзя было остановить.

— Нет, послушай, Роза, — горячо проговорил он. — Я слишком долго собирался, чтобы теперь замолчать. Роза, ты не можешь не знать, как я к тебе относился все эти годы. Ты для меня единственная женщина на свете. Ни с кем другим я бы не хотел соединить свою жизнь. Мне очень нравится твоя дочка, и она ко мне тоже хорошо относится. Выходи за меня замуж, Роза, и тогда моя семья станет твоей семьей, мой дом твоим домом, и тебе не придется беспокоиться о том, как сложится жизнь Луситы.

Еще когда он произносил свои прочувствованные слова, он уже понял по лицу Розы, что его призыв не был воспринят так, как ему бы хотелось. На лице Розы можно было прочесть волнение, сострадание, тревогу, но не было того счастливого выражения, с которым женщины слушают желанное признание.

— Эрнандо, я очень тронута твоими словами. Ты знаешь, что я отношусь к тебе как к другу, и эта дружба очень много значит для меня. Но ты же знаешь, что я привыкла к самостоятельности и не мыслю для себя возможности замужества.

— Ты что-то недоговариваешь, Роза. Я не вижу никаких причин, по которым такая прекрасная женщина, как ты, должна быть одна. Я люблю тебя, и ты мне очень нужна.

Но Роза только грустно покачала головой.

Лицо Эрнандо потемнело.

— Неужели у тебя появился кто-то? Скажи мне правду.

— Да нет же, Эрнандо, просто я решила, что для Лус будет лучше, если я посвящу всю жизнь ей.

— Я тебе не верю. Поклянись, что твое сердце свободно, что ты не связана обязательствами ни перед каким мужчиной.

— О чем ты говоришь, Эрнандо? С какой стати я должна давать тебе клятвы?

Эрнандо вскочил, едва не опрокинув журнальный столик. На лице его отражались боль, недоверие и ярость.

— Ах так! Значит, это правда! Мне казалось все эти годы, что я знаю твою душу. Для меня ты была самой чистой и самоотверженной женщиной, которую я знал. Я страдал молча, чтобы не нарушить твоего покоя. А на самом деле…

— Что на самом деле? — спросила Роза уже по-настоящему возмущенным тоном.

— Не знаю. Но я сделаю все, что в моих силах, чтобы это узнать. Спокойной ночи, Роза. — С этими словами Эрнандо резко повернулся и вышел из комнаты, резко хлопнув дверью.

Роза метнулась было ему вслед, потом остановилась и задумалась. Подождав несколько минут и услышав шум отъехавшей машины, она медленно пошла и заперла входную дверь. Потом так же медленно вернулась в гостиную, упала в кресло и закрыла лицо руками.

Эта сцена с Эрнандо сильно ее расстроила. Она так привыкла опираться на него в трудную минуту. Столько лет он был Розиным верным другом, и сознание того, что он всегда готов прийти на помощь, делало жизнь спокойнее. Сегодня он вел себя совершенно не в своем стиле. Розе пришло в голову, что это неспроста. У нее было такое ощущение, что вокруг нее кто-то начинает плести невидимую сеть недоброжелательства и интриг.

Роза почувствовала, что страшно устала. Был уже первый час ночи. День отъезда Лус в Мехико начинался явно неудачно.

ГЛАВА 19

Наступила пасхальная неделя. Дульсе была дома. Но как это часто случается, праздники оказываются совсем не такими веселыми и радостными, как воображаешь, ожидая их. Вот и теперь прошло всего три дня, а Дульсе уже не знала, чем ей заняться. Вовсе не так уж весело не ходить в школу, а сидеть дома с тетей Кандидой и Селией. Правда, папа, как и обещал, сводил ее в музей и в театр, но это продолжалось всего несколько часов, а остальное время она была предоставлена самой себе.

Дульсе помогала Хаиме мыть машину, пробовала помогать на кухне Селии и тете, но те считали, что девочка только мешает им готовить праздничные блюда, и они постоянно говорили:

— Ну вот, Дульсита, ты уже достаточно помогла нам, теперь пойди поиграй.

И Дульсита уходила, снова рассматривала подарки: красивую кофточку, которую связала для нее тетя Кандида, нитку настоящего жемчуга — подарок отца, электронные часики и плейер в одной коробочке (совместный подарок Селии и Хаиме) и, наконец, большую коробку красок и набор кистей, которые принесла тетя Ванесса. Положа руку на сердце, больше всего ей нравились именно краски.

Но всего этого было мало — хотелось, чтобы праздник был по-настоящему праздничным, очень веселым. Но это почему-то никак не получалось. Дульсе ждала, когда соберутся гости. Но даже несмотря на то, что стол буквально ломился от всяких вкусностей, приготовленных тетей Кандидой и Селией, за столом было почему-то совсем не весело.

Пришла тетя Ванесса, но она никогда не бывает особенно веселой, хотя и очень хорошая и добрая. Пришли дядя Рохелио и тетя Эрлинда с маленьким Тино. Дульсе очень рассчитывала на их приход, особенно на тетю Эрлинду. С ней раньше никогда не бывало скучно. Они, бывало, пели, Эрлинда играла на гитаре. Иногда даже устраивали танцы, причем танцевали не только бальные танцы, принятые, как выражается тетя Кандида, «в приличном обществе». Нужно было видеть, как тетя Эрлинда и дядя Рохелио отплясывали сарабанду. Но в этом году их как будто подменили. Тетя Эрлинда почти весь вечер молчала и совсем не улыбалась. Дядя Рохелио тоже казался каким-то необычно мрачным. Тетя Ванесса и раньше была грустная, а сейчас она даже, наоборот, старалась всех немного рассмешить, но это ей не удавалось.

Один Тино, казалось, радовался Пасхе. Он с удовольствием уплетал пирожные, пил лимонад, который приготовила Селия, и был счастлив. В конце концов Дульсе увела его из гостиной в свою комнату, и они включили маленький переносной телевизор, который обычно стоял на кухне, чтобы Селии было не так скучно готовить.

По одной программе показывали рекламу, и Тино переключил телевизор на другую программу. Там выступал какой-то детский хор, и Дульсе уже хотела переключить дальше, но Тино закричал:

— Смотри, тебя показывают!

— Меня? — удивилась Дульсе. — Да ты что! Я же в жизни никогда не пела.

— Тебя! — настаивал Тино. — Да ты посмотри.

Дульсе только махнула рукой и уже взялась за переключатель, но тут девочку-солистку показали крупным планом, и Дульсе так и застыла на месте как пораженная громом. Там действительно показывали ее! Когда первый шок прошел, она поняла, что солистка просто очень похожа на нее самое. У Дульсе никогда не было такой красивой белой блузки, она никогда не зачесывала волосы назад, а носила свои густые волосы распущенными или убирала их под обруч. Но если не считать этого, девочка на экране телевизора была похожа на Дульсе как две капли воды.

— Просто это старый телевизор, он плохо показывает, — сказала Дульсе, — и экран маленький. Поэтому нам просто кажется.

— Нет, не кажется, — возражал Тино.

— Хорошо, пойдем включим большой телевизор в гостиной, — предложила Дульсе, — ты сам убедишься, что ошибся. Мало ли на свете похожих людей.

Они сбежали вниз и подошли к телевизору.

— Нет, нет! — стала возражать тетя Кандида. — Если вы хотите смотреть мультфильмы, поднимайтесь наверх. Хаиме специально для вас перенес маленький телевизор с кухни.

— Мы на одну минуточку, — взмолилась Дульсе, — мы не будем мешать.

— Мы выключим звук! — добавил Тино.

— Что за идея смотреть телевизор без звука! — пожала плечами Кандида.