— Может быть, ты и права, — задумчиво согласилась с сестрой Лус. — Мне никогда не приходило это в голову, но мама иногда вспоминала тебя. Она очень жалела погибшую девочку, но гораздо реже вспоминала папу. Только когда я спрашивала о нем, она говорила, что он погиб, даже не так, она говорила: «Его нет».

— А Томаса? — спросила Дульсе о кормилице своей матери, которую прекрасно знала по хранившимся дома семейным фотографиям.

— Томаса? — задумалась Лус. — Ты знаешь, Томаса тоже. Да, теперь я уверена, Томаса знает, что папа не погиб. Когда мы ходили в церковь, она всегда молилась за упокой души Дульсе Марии, Паулетты, нашей бабушки, но никогда не упоминала имени Рикардо. Я не обращала на это внимания, понимаешь, о папе у нас так редко упоминали… Но это ведь очень странно, если подумать.

— Слушай! — воскликнула Дульсе. — А мама… она не вышла замуж снова? — Эта ужасная мысль только сейчас пришла ей в голову.

— Нет, — поспешила успокоить сестру Лус, — за ней, конечно, ухаживают разные поклонники, но она замуж, по-моему, не собирается. Но кто знает? Сейчас у нее появился один такой… симпатичный.

Дульсе сжала кулаки от досады.

— Симпатичный! Да разве есть кто-нибудь симпатичнее нашего папы!

— Кстати, а он? — спросила Лус. — Я так понимаю, что он не женился?

— Нет, — ответила Дульсе. — Я вчера расспрашивала тетю Кандиду и Селию, как он перенес гибель мамы. Они говорят, он чуть с ума не сошел от горя, несколько лет не мог прийти в себя, никуда не выходил — только работа и дом. А Селия, между прочим, сказала, что он винил в ее смерти себя. Понимаешь, что это значит? Он в чем-то был перед ней виноват. Может быть, они поссорились перед этим землетрясением. Что-то должно быть в таком роде. Я практически в этом уверена. Селия знает больше, чем говорит, но я попробую ее разговорить. А может быть, тетя Эрлинда что-нибудь скажет или дядя Рохелио?

— Тетя Эрлинда? — переспросила Лус. — Мне кажется, я слышала от мамы это имя. Это ее лучшая подруга детства, если я не ошибаюсь.

— Вот видишь! — воскликнула Дульсе. — Все сходится.

Девочки еще долго рассказывали друг другу о папе, о маме, о Томасе и тете Кандиде. Это было так увлекательно — ведь они слушали сами о себе.

— Как бы мне хотелось увидеть папу, — сказала Лус, — посмотреть все те семейные фотографии, о которых ты мне рассказываешь.

— И мне, — зашмыгала носом Дульсе, — я ведь никогда не видела маму! Вернее, видела, но не помню.

— Вот было бы здорово, если бы они снова жили вместе, — мечтательно сказала Лус, — и мы бы с тобой тоже были бы вместе.

— Да, — вздохнула Лус. — Но взрослым же нельзя приказать, они все делают, как хотят, как считают нужным.

— Все равно, — решительно сказала Дульсе, — надо что-то придумать. Что же, мы так и будем сидеть и смотреть, как они будут жениться и выходить замуж, навяжут нам какую-нибудь мачеху и отчима…

— Ой, ты что! — замахала руками Лус. — Я об отчиме и слышать не хочу.

— Так же как и я о мачехе, — согласилась Дульсе.

Недаром они были близнецы. Внезапно им обеим пришла в голову одна и та же мысль.

— Лус Мария!

— Дульсе Мария!

— А что, если?

— Давай!

Через каких-нибудь пятнадцать минут все было решено. Появился гениальный план — как свести родителей, которые развелись. В самом кратком виде он заключался в следующем: Дульсе поедет в Гвадалахару вместо Лус, при этом горло у нее будет продолжать болеть, поэтому петь ей не придется. А Лус вместо Дульсе вернется в дом Линаресов под крылышко тети Кандиды.

При этом они будут обмениваться письмами и в крайнем случае будут звонить друг другу. Таким крайним случаем могла быть, например, намечающаяся свадьба кого-нибудь из родителей или другие чрезвычайные обстоятельства.

Обмен решено было сделать послезавтра утром прямо перед отъездом хористок из Мехико в Гвадалахару. При этом за следующий день каждая из девочек должна была написать другой подробный список всех подруг с краткой характеристикой, нарисовать план дома, чтобы не потеряться в самый первый день, и вообще выдать все ценные указания.

Это выглядело страшновато, но очень увлекательно.

ГЛАВА 23

Дульсе с замиранием сердца открыла дверь университетского общежития. Сейчас ей предстоит впервые оказаться лицом к лицу с доном Антонио и подружками Лус. Так много будет зависеть от этих первых минут.

К счастью, первая же девица, которая спускалась по лестнице и чуть не налетела на нее, похоже, приняла появление Дульсе как должное.

— Ну ты и даешь! — воскликнула она, округлив свои голубые глаза. — Ты что, не знаешь, что отъезд через полчаса? Тебя тут обыскались. Дон Антонио про тебя спрашивает, а мы уже не знаем, что ему говорить.

— Да я знаю, — слегка виноватым голосом отозвалась Дульсе. — Понимаешь, я перепутала автобус и поехала в другую сторону, заехала неизвестно куда. Еле-еле разобралась. Я сейчас мигом соберусь.

К счастью, девчонка так торопилась, что почти не слушала, что говорит Дульсе. Дульсе поспешила на третий этаж, про себя повторяя: «Комната вторая справа, кровать у двери, синяя дорожная сумка». Правда, Лус ей обещала, что сумка уже будет в основном собрана. Дульсе влетела в комнату, про себя повторяя имена, которые Лус написала ей на бумажке: «На кровати у окна Мария Элена, на средней кровати Кармен».

— Привет, девчонки. Я так заблудилась, что еле дорогу отыскала. Прямо кошмар. — И Дульсе скорее нагнулась к тумбочке, стоящей возле кровати, чтобы скрыть лицо.

Но, к счастью, и у соседок по комнате ее появление не вызвало никакого подозрения. К тому же в этот момент Мария Элена показывала Кармен какие-то покупки, сделанные в последнее утро, и это занятие целиком захватило обеих девочек.

Но вскоре им понадобилась еще одна зрительница.

— Иди сюда, Лусита, взгляни, — позвала Мария Элена. — Посмотри, какая миленькая блузочка. А брошка какая! Тебе нравится?

«Боже мой! — воскликнула мысленно Дульсе. — Об этом Лус забыла ее предупредить. Вот уж никогда не могла подумать, что мне придется обсуждать с ее подругами девчачьи моды. Интересно, что говорить в таких случаях: прелестно? Очаровательно? У меня язык не повернется такие слова выговорить».

На всякий случай она с внимательным и серьезным видом уставилась в сторону блузочки и сказала: «Ага. Просто здорово».

Если даже в ее голосе не хватало энтузиазма, этого никто не успел заметить, потому что дверь комнаты отворилась и вошел высокий, худой мужчина, которого Дульсе сразу узнала по телепередаче. «Дон Антонио!» — подумала она, и душа ее ушла в пятки.

— Ну-ну, наконец я имею честь видеть нашу примадонну, — притворно ворчливым голосом, в котором, однако, чувствовалось облегчение, сказал дирижер.

— Простите меня, дон Антонио, я заблудилась. Я случайно села не в тот автобус, — сказала Дульсе как можно более тихим голосом, потупив взгляд.

— Выходит, вас никуда отпускать нельзя. Всюду за ручку водить надо. Не забудьте, что автобус подадут через пятнадцать минут.

— Конечно, дон Антонио, мы сейчас спустимся, — сказала Дульсе и поскорее начала что-то искать в своей сумке.

На душе у нее стало чуть спокойнее. Никто ничего не заподозрил, по крайней мере пока.

Дульсе боялась сесть в автобусе рядом с кем-нибудь из девочек. Начнется болтовня, обсуждение концертов на телевидении, разговоры об общих знакомых. «Придется притвориться, что плохо себя чувствую. Скажу, что меня укачивает», — решила Дульсе. К счастью, в преддверии долгой дороги многие девочки сели не парами, а по одному. Дульсе спряталась на одном из задних сидений, заслоненная высокой спинкой сиденья впереди нее, и закрыла глаза.

Только сейчас Дульсе почувствовала, что ей страшно. Уж очень сложное дело они с сестрой задумали. Но, с другой стороны, разве не стоит потратить какие угодно усилия, чтобы их семья снова оказалась вместе?

Семья! Дульсе до сих пор не могла прийти в себя от потрясения, когда она узнала, что ее мать жива. Еще несколько часов, и она увидит Розу. Девочка почувствовала, что у нее сердце так защемило, что стало больно.