Жомарт, до сих пор с удивлением взиравший на хана, при этих словах вздрогнул и с вызовом посмотрел в глаза Тауке.

— Видно, Куат в чем-то провинился, раз ты его посылаешь на верную смерть. Жестоко ты караешь юнца за ослушанье. По плечу ли ему это каверзное дело, требующее крепкой хватки? Я поеду вместо него. Я стану твоим справедливым мечом. Отмени свой приказ. Не смущай юношу! — с жаром воскликнул он.

— Он прав!

— Верно!

— Пусть едет Жомарт-батыр!

Движением руки хан заставил всех замолчать.

— Не дело ты говоришь, батыр! Не унижай его. Поедет Куат. Я все сказал.

5

После полудня небо заволокли черные тучи. Резко переменилась погода, и следа не осталось от ясных теплых дней, радовавших тихим золотым светом. Угрюмо завыл пронизывающий ветер, и вскоре пошел мелкий дождь, предвещавший ненастье.

Стихла суматоха возле юрт, окружавших Пепельный холм. Теперь они стояли с наглухо закрытыми тунлуками{34}.

Сгущались сумерки. Сегодня закат не позолотил купол ханского дворца, его контур тускло чернел в надвигающейся темноте. Не засиял полумесяц, венчавший купол; быстро угасали краски, даже небо казалось меньше под завесой монотонного дождя.

Медленно течет Ахангирен. Там, где особенно большая глубина, над гладью вод высится пустынная скала. Три стороны ее пологи, а южная стоит отвесно, словно разрубленная саблей сверху вниз. На вершине был виден человек; он пристально смотрел на воду, холодную как лезвие кинжала. Казалось, он следил за водной гладью, вскипавшей множеством дождинок, подобно темному бульону в большом котле.

Вдруг у подножия скалы послышались шаги. Человек, сидевший на вершине, посмотрел вниз. Куда идет этот путник, не хочет ли нарушить его уединения? Казалось, человек следил за ним.

Кто-то легко скользил по траве. В приближении незнакомца человек не ощущал никакой опасности. Путник шел наверх, словно искал его. На расстоянии десяти шагов он остановился. Какая-то неведомая сила подняла джигита с камня.

— Кто бы ты ни был, иди сюда!

— Не бойтесь, батыр! — послышался нежный голос; он шелестел в сумерках, как прохладный дождь.

— Боже правый, неужели это ты, Зулейха?

— Чем я так напугала вас? — засмеялась девушка и подошла к нему поближе.

Куат обнял за плечи закутанную в чапан Зулейху, усадил на камень и опустился перед ней на колени. Сейчас ему было не до шуток. После их необычного знакомства в степи он мечтал встретиться с ней наедине, поговорить о самом сокровенном. Но после разговора с Жомартом тоска омрачила его веселое сердце. Он сидел на скале в объятиях сгущавшейся темноты, ощущая в душе звенящую пустоту, словно прощаясь с тусклым огоньком надежды. А теперь, увы, в кромешном мраке, скрывшем звезды над степью, Куат не смог рассмотреть лица сидевшей подле него девушки. Куат восстанавливал по памяти все его дорогие черточки. Из ворота чапана выступала ее красивая голова с двумя ниспадающими косами. Он мысленно увидел ее изогнутые черные брови, похожие на излуку текущей под скалой реки, белый высокий лоб, глаза цвета смородины, опушенные густыми ресницами…

Зулейха поведала ему о многом, как близкому другу, ничего не утаила. А рассказ ее был вот о чем.

Двадцать лет назад к озеру Жамиш отправились двое — Сары и Кельды. Они не были могучими батырами, сила двух биев заключалась в красноречии. Они ехали с важным поручением хана. Покинув его столицу — Туркестан, пустив коней рысью, они добрались до озера, где, как говорят, их встретил стольник тобольского ведомства Павел Шурыгин. Бии прибыли на место переговоров, чтобы вручить послание Тауке. Оно давало право русским торговым караванам свободно передвигаться по территории ханства.

У Сары-бия дома осталась любимая супруга. Беременная женщина лишилась сна, дожидаясь мужа. Бредовые видения сулили ей несчастье в будущем, она таяла с каждым днем, не покидала белой шестикрылой юрты, став затворницей. Приближалось время родов, усиливая муки бедной женщины. Когда она утратила последнюю надежду, ее приютили во дворце. В ту же ночь родился ее ребенок. Увидев в этом доброе знаменье, она воспрянула душой. Но муж не возвращался. Дочь подрастала, не зная отцовской ласки. Она росла веселой, сильной, играла с дочерями хана, не ведая, что ей придется разделить печальный материнский жребий. Вскоре супруга Сары-бия умерла, и Тауке похоронил ее со всеми почестями. А сирота росла и расцветала как молодая яблоня. Но с той поры, как приглянулась Булат-султану, жизнь стала для нее сплошным мучением.

Зулейха поведала Куату все, без утайки, и, скинув с плеч чапан, горестно вздохнула.

— Сколько я передумала! Телом я здорова, а душа вся изранена. Сколько я страдала на своем недолгом веку, сколько надежд похоронила! Как одинокий путник, шла я по пустыне, прельстившись миражем. Тоска гнетет меня. Я проклинаю свою судьбу, но не могу смириться. Порой дрожу от страха, и если я смеюсь — не радостен мой смех. В душе вскипает гнев, но месть чужда мне. Как серая зола, я тлею — не горю. Во мне такая горечь, а поделиться не с кем. Впереди зияет пропасть, позади чернеет круча. Поплачу и опять молчу. Но крепок аркан султана! Его не перережешь. Зачем ищу я свет во мраке? — Девушка вздохнула.

Потрясенный Куат внимал печальной исповеди. Зулейха заговорила снова:

— Одним я утешаюсь — сколько девушек в таком же положении! Значит, проживу и я. Но сердце не смиряется с насилием, и тут другие ни при чем. Не для унылой, скудной жизни, которая не лучше могильной ямы, я родилась на свет, и я не покорюсь! Боюсь в себе смиренья, — призналась Зулейха.

Ее слова отозвались болью в сердце юноши, задели его сокровенные струны. Зулейха ждала от него утешения, но чего бы оно стоило без искренности? И Куат открыл ей свою душу.

— Дорогая Зулейха! Глубоко в меня проникло твое горе. Ты повернула по новому руслу мою жизнь. Тебя всегда томили думы, а я, признаюсь, мало размышлял. Лишь сегодня, здесь, наедине с тобой, я вспомнил прожитые дни, но не нашел в них ничего, достойного внимания. Не повезло мне и в любви. Но появилась ты, и я как будто вновь родился, в моей груди зажегся свет живого чувства. Я все бы разделил с тобой, но опасаюсь тебе наскучить своей никчемностью, поэтому я так робею… — Куат взял ее руку. Тонкие пальцы девушки дрожали. Дрожь мгновенно передалась ему. Шел мелкий пронизывающий дождь, но руки их дрожали не от холода — от трепета родившейся любви. Зулейха коснулась лбом его ладони, Куат прижал ее к своей груди. — Самое лучшее, что было в моей жизни — эта ночь с тобой. Ты подарила мне счастье. Так будь и впредь моею путеводного звездой. Все радости и беды отныне я хочу делить с тобой. Раньше я держал в узде свое сердце, но ты перевернула меня. Теперь хочу идти послушно за тобой. Хочу тебя лелеять в своей душе, быть верным, любить тебя одну, покуда не погаснет жизнь во мне. — Так говорил Куат, и сердце замирало в нем.

В его нехитрую простую жизнь, похожую на медленный Ахангирен, вдруг ворвалась неведомая сила и вспенила спокойное течение. Об этом, задыхаясь, он говорил, целуя юную красавицу. Говорил, и ждал взволнованно ответа.

Черные тучи рассеялись. На небе загорелись звезды. Их серебристый свет осветил бледное лицо девушки. Куат увидел ее большие черные глаза, полные печали.

— Батыр, не в силах я одна распутать этот узел. Я много слышала о вас, ловила жадно слова людей, и вот сейчас я убедилась в справедливости молвы. Я рада. Для вас одно мерило — совесть. Я думаю, вы это докажете на деле. На свете много забияк, готовых пролить людскую кровь. Вы не такой, вы честный, добрый, у вас живое трепетное сердце. Вы завтра едете, я знаю. Я буду ждать вас, ждать неустанно. Счастливого пути, до встречи! — сказала на прощанье Зулейха.

Куат спустился вместе с ней и, расставаясь, обнял девушку. Та поклонилась и пошла, а он смотрел ей вслед, пока ее фигурка не растворилась в темноте.