Вернувшись домой, Эмма не застала отца. Он куда-то ушёл, и девушка даже не представляла себе, куда.

Но теперь, после тех размышлений на кладбище, после посещения могилы Роуз, ей снова не хотелось ничего. Только отдохнуть. Немного отдохнуть от всего.

И несмотря на беспокойство, возникшее при мыслях о Томасе, Эмма не стала устраивать панику, ломать голову над тем, где он находился в столь поздний час, искать его. Она устала. Слишком устала.

Глава 14

Спустя несколько дней Мартин вернулся в деревню. Они встретились с Эммой около фермы — как и обычно, как в лучшее время, как в те незабываемые дни его прошлого пребывания в деревушке.

Юноша улыбался, тепло приветствуя Эмму, говоря ей искренние приятные слова. Затем они обнялись, словно брат и сестра, и принялись активно обмениваться новостями.

Как выяснилось, в город Мартин ездил вовсе не затем, чтобы пообщаться со своими знакомыми. У него умер отец. Умер так, как, наверное, хотела бы окончить свой век большая часть людей: быстро, без страха, без боли, без мучений. Он просто шёл, готовясь к своим делам, неожиданно упал — и больше не встал, больше не двинулся, не вздохнул своими остывшими лёгкими.

Когда Мартин рассказывал это, на его добром лице ясно отразилась тоска. Он был печален, наверное, глубоко печален, но губы его по-прежнему улыбались, и он по-прежнему готов был дарить своё тепло одинокой Эмме.

Он не делился своими тяжёлыми чувствами — лишь внимательно слушал Эмму, уже ничего не скрывавшую. Он пытался её ободрить, давал советы, рассказывал светлые истории.

И так, наверное, было лучше: если бы он начал в подробностях описывать переживания, Эмме бы стало больнее. Да и узенькая площадка, расположенная неподалёку от фермерских угодий, выглядела не лучшим местом для душевных или философских разговоров — слишком мало места, но слишком много людей. Это мешало. Изрядно мешало.

Эмма и Мартин решили немного погулять по небольшой роще, щедро припорошенной свежим снегом.

Снега было много, и он как-то по-доброму, по-сказочному искрился, переливаясь в блеклых лучах вечернего солнца. И несмотря на корявые, безжизненные деревья, ровными рядами торчавшие из замёрзшей земли, картина навевала светлые чувства.

Глядя на безмятежный пейзаж, Мартин невольно улыбнулся: в детстве он часто гулял там с друзьями, они бегали, резвились, обсыпали друг друга снегом. Они были беззаботны. Простодушные, веселы и беззаботны. Совсем не так, как сейчас, когда нечто буквально грозилось испепелить мир.

Поддавшись внезапному соблазну, Мартин набрал в свои замёрзшие ладони снега и, оживлённо смеясь, обсыпал самого себя. Несмотря на то, что какая-то тоска все ещё плескалась в его голубых глазах, мутной пеленой затуманивала прежнюю искреннюю радость, он наслаждался жизнью. Это был Мартин, тот самый, которого знала Эмма, тот, кто, невзирая на некоторую наивность, умел одним лишь взглядом успокоить душевную боль — гибель отца его ничуть не изменила.

Глядя на друга, Эмма, беззаботно улыбнувшись, тоже набрала полные ладони мохнатого, поблёскивающего снежка. Она внезапно тоже захотела стать ребёнком. Таким, каким она была в свои самые лучшие периоды жизни.

И вот, заливисто смеясь, Эмма и Мартин, словно дети, начали снежную битву. Казалось, в тот момент они забыли обо всем. Обо всем, кроме невинной, горящей задорными искорками радости, что появилась внезапно в глазах каждого, что затмила всю боль и страх.

Они со звонким хохотом лепили снежные шарики, подкидывали их в холодный воздух и, попадая друг в друга, ощущали то самое ликование, какое посещало их в детские годы. Вкус победы. Кто не попал, тот теряет очки. Тот будет в минусе, пока не отыграется, пока не попадёт наконец-таки в желанную цель.

Чаще упускала баллы Эмма, но ей это даже нравилось. Снег ободрял её. Она теперь готова была не просто играть, а валяться, с ног до головы обсыпая себя белыми хлопьями, делая забавных снежных ангелов — как когда-то давно, в ранние детские годы, во время прогулок с лучшими друзьями.

Глядя на голубые глаза Мартина, светившиеся наивной радостью, на его простодушную улыбку, на его одежду, обсыпанную снегом, девушка, казалось, уходила от реальности. Ей хотелось веселиться. Долго, упорно, беспрерывно.

— Эй, Мартин! Привет! — внезапно послышался женский голос. Мартин тут же обернулся, стряхивая с себя снег, а Эмма заинтересованно вгляделась в сторону, откуда донёсся звук.

Неподалёку, облокотившись о мощное раскидистое дерево, лукаво улыбаясь, стояла девушка лет двадцати трёх. Дорогая куртка, принадлежащая к небезызвестному бренду, стильные ботинки на платформах, явно недешевые джинсы, идеально сидящие на её стройных ногах, и много украшений, хорошо гармонирующих с её нарядом, переливающихся в розоватом свете заходящего солнца, — всё это говорило, что вряд ли дама была из местных. Несколько слоёв макияжа покрывали лицо незнакомки, придавая её резким чертам искусственную красоту. Возможно, если бы не косметика и украшения, девушка не выглядела бы столь привлекательной: в её внешности не было ничего экстраординарного, бросающегося в глаза, за исключением, наверное, выразительных скул, которые та тщательно подчеркнула. Длинные чёрные волосы, немного закрученные у кончиков, резкие черты лица и зеленые глаза, многозначительно блестящие, — вот то, на что обратила внимание Эмма при первом взгляде на таинственную незнакомку.

Отойдя от дерева, девушка приблизилась к Мартину, встретившего её с привычной дружелюбной улыбкой, — правда, на такой тёплой, как при беседах с Эммой.

— Привет, Джоанна! Не ожидал тебя здесь увидеть, — бодрым голосом откликнулся Сантер.

— Конечно. Никто не ожидал, кроме моего парня, — усмехнулась девушка, стряхнув с одежды юноши немного снега.

Мартин чуть попятился, но продолжал приветливо улыбаться.

— Не желаешь присоединиться к нам? — внезапно предложил Мартин, словно нарочно пытаясь переменить тему, чтобы избежать какого-то неприятного разговора.

— Нет, я слишком трезва для этого… — откликнулась Джоанна, чуть поморщившись. — А вот поговорить не против. А то как-то резко мы перестали общаться. Два раза виделись, столько же переписывались, а потом замолкли. Всё собиралась тебе написать, но постоянно мешали какие-то дела.

— Хорошо, но… — Мартин немного замялся, словив пронзительный взгляд новой собеседницы. На какое-то время возникла молчаливая пауза.

— А мне можно уходить? — неожиданно вырвалось у Эммы, вновь ощутившей неприятную неловкость. Ей показалось, что в этой компании она лишняя, совсем лишняя: она не вписывалась даже по материальному положению, ведь и Джоанна, и Мартин жили далеко не бедно. Она должна была уйти. Как можно скорее.

Глянув на Эмму, девушка слегка прищурилась, но промолчала, по-видимому, ожидая, пока Мартин даст ответ, наслаждаясь привкусом интриги.

Но юноша, преданный своим друзьям, не собирался бросать Эмму — сначала он попытался вежливо, без намёков на грубость или ссору назначить встречу с Джоанной в другое время, но, похоже, поняв, что это бесполезно, решил поговорить в компании.

— Знаешь, Мартин, а ты меня немного разочаровываешь… — протянула Джоанна после небольшой заминки. — Впрочем, неважно. Как твои дела?

Холод неприятными покалываниями разносился по лицу Эммы, оставлял на её коже красные отметины, но Колдвелл не уходила. Она жутко смущалась, находилась в замешательстве, ощущала себя лишней, однако оставалась на месте, не решаясь повернуть в сторону дома.

Это было так легко, так просто, незатейливо, но Колдвелл не могла. Всё ещё мучившаяся от переживаний, она боялась потерять единственного друга, способного поддержать в любимый момент. Боялась навсегда расстаться с ним, совсем углубившись в дебри беспросветной глуши.

Колдвелл сгорала от стыда, думая о тех словах, которые не сумела сдержать, решив, что о ней забыли: это прозвучало настолько эгоистично, что ей даже стало противно за саму себя.