Обернувшись, Колдвелл увидела двух пожилых женщин, с тревогой оглядывавших тесное помещение, похоже, пытавшихся отыскать признаки неведомого зла.

Одна из них, нервно теребя свою полную щеку, упорно утверждала, что нужно срочно прятаться, что пора скрываться, бежать. В её глазах блестящими искрами метался страх, руки дрожали.

Эмма знала, что именно вывело её из равновесия: эта женщина была свидетельницей происшествия с Мартином. Колдвелл помнила, как, очнувшись после тревожного помутнения, она увидела эту жительницу, что с криками о конце света пыталась растолкать толпящийся народ. Теперь женщина стояла в магазине, все так же напуганная, шокированная и абсолютно беззащитная.

«Да, наверное, действительно пора прятаться. Вот только от чего?» — подумала Эмма, с любопытством осматривая разнообразные журналы.

Девушка купила свежую газету, заголовки которой буквально пестрели сообщениями о загадочных смертях и о возвращении некого тирана, год назад успевшего всего за несколько месяцев нанести миру колоссальный ущерб.

Каждая страница пестрела неразгаданными тайнами, страхами, подозрениями, что словно наполняли гнетущей болью сухие буквы. Но нигде не было ответов — даже намёков на них. Только вопросы, вопросы, вопросы, по-прежнему тревожащие человеческие разумы.

А воздух на деревенских улочках, казалось, всё больше напитывался лютым холодом, что нещадно обжигал любопытные лица, что сковывал беззащитные ветви, что словно грозился медленно выесть все живое. Мясистые тучи налились тяжелой влагой, и подкрадывался густыми клочьями мрак, вязкий, зловещий, непроглядный.

Несмотря на позднее время, Эмма не отправилась домой. Она внезапно ощутила острое желание выяснить, что произошло с Мартином, что настигло его после страшного падения.

Девушка осознавала, как странно, нагло и навязчиво будет выглядеть, но не могла допустить, чтобы, пока он корчился в предсмертных муках, она жила обыкновенной жизнью, ничего не ведая, даже не пытаясь узнать. Эмма должна была выяснить хоть немного — она знала это. Причём выяснить срочно, пока, может, не случилось страшного, не подобралась, усмехаясь, беда.

Девушка быстро добралась до знакомого дома, тихонько позвонила в дверь калитки и, мимолётно взглянув в окно, отражавшее дрожащие фонарные блики, стала ждать.

Спустя несколько минут она увидела человека. Не такого уж и старого, но сутулого, мрачного и угрюмого.

Даже в блёклом свете фонарей, ниспадавшем на его одинокую фигуру, не составляло труда понять, что в его семье что-то случилось. Отражение чего-то страшного, заставляющего сердце невольно содрогаться, виднелась на его худом лице, очерченном неровными линиями преждевременных морщин.

Эмма, помнившая этого человека, сразу заметила, как безвозвратно постарело его тело, как болезненно потускнел взгляд. Наверное, он не способен был смириться с судьбой, упорно отказывался принимать происшедшее, однако в мире, обречённом на смерть, это сделать пришлось.

— Ещё что-то произошло? — с паническом испугом спросил мужчина, завидев Эмму.

— Вроде бы нет. Извините за беспокойство… — гостья замялась, растерянно глядя на хозяина.

Но тот понял. Он все прекрасно понял, так как не раз видел, как обещалась Эмма с Мариином, слышал обрывки разговоров и мелодий.

Тяжело вздохнув, мужчина без лишних вопросов впустил Эмму в дом. Ступив на порог, девушка заметила, что жильё стало более мрачным, что исчезла из него часть ярких, цветастых вещей.

Гостья и хозяин начали беседу в гостиной, выглядевшей теперь несколько уныло и неуютно. И вроде была на месте вся мебель, был мягкий диван, обитый бархатом, шкафы, забитые книгами, стол, удобные кресла, картины, изображавшие природу, но чего-то не хватало. Совсем не хватало.

Эмма хотела было начать разговор, но слова словно застряли у неё в горле неприятным холодным комом. Она не знала, с чего лучше начать. Боялась, что вопрос ранит и без того угнетенного человека, а ответ будет страшным, поистине страшным и горестным.

Некоторое время девушка молчала, виновато глядя на мужчину, будто прося прощения за внезапный, но совершенно бессмысленный визит.

Наверное, ощутив напряжение, дядя Мартина дрожащими руками взял с полки шкафа потрепанную газету и начал читать, явно не вчитываясь и даже не вглядываясь в строки, — словно делал вид, словно пытался отвлечься и уйти от неприятного разговора.

Воцарилась тишина. Неловкая, вязкая, гнетущая — та, что обычно заставляет тело невольно напрячься, приготовившись к внезапной опасности. Та, что рисует в разуме ужасающие картины чего-то неведомого, медленно приближающегося по леденящему воздуху, подбирающегося все ближе, преодолевающего любые преграды.

— А Мартин… Он жив? — с трудом выдавила из себя Эмма, ощущая, как что-то внутри неё сжимается, как наполняемся тело тревожным холодом.

Ей было ужасно неловко, но она знала, что, задав этот вопрос, поступила правильно. Иначе бы она просто не могла удержать в себе эти слова, вертевшиеся на языке, рвавшиеся на свободу. Она бы все равно сказала их, но, возможно, тогда они имели бы совсем другой, более страшный смысл.

И снова тишина. Напряжённая, давящая на нервы. Дядя Мартина оторвался от газеты и, подняв глаза, стал тревожно осматривать комнату. Эмма видела, как бегал его затуманенный взгляд, как сжималось тело, как опускались брови и предательских подрагивали губы — кажется, страх, смешанный с болью, холодными щупальцами опутывал его ослабевшее тело.

— Да, жив, — угрюмо откликнулся мужчина, потупив взор и начав нервно теребить чуть помятую газету.

Эмма хотела вздохнуть с облегчением, но вздох словно застыл в её горле, обратившись горьковатым комом. Что-то было не так — она чувствовала это, определенно чувствовала.

Кот тихонько подкрался к ногам хозяина, прыгнул ему на колени, прижался к нему своим тёплым, пушистым туловищем. Мужчина, немного расслабившись, почесал питомца за ухом, и тот довольно замурлыкал.

Эмма молчала, не зная, что ещё спросить, усиленно думая, как помягче уточнить подробности состояния друга. Но голова словно отказывалась соображать. Тревога густым туманом застелила разум, приказав Эмме молчать, долго, упорно, напряжённо молчать.

— Он пока жив, но находится в тяжёлом состоянии. Врачи борются за его жизнь. Он, может, и выживет, но навсегда будет парализован.

Молчание. Эмма ощутила, как начал нарастать внутри неё холод, как невидимые пальцы словно сжали её горло, скрутились комом.

А кот подождал ласково мурлыкать, наслаждаясь приятными поглаживаниями, медленно уносясь в мир грёз, решительно не понимая, отчего так тревожны люди.

Хозяин вновь сосредоточил внимание на газете, чуть шелестевшей в его дрожащих руках. Похоже, выбрал он её неслучайно: он уже явно читал её, узнал, что в ней освящено, и собирался пересмотреть это уже с новой точки зрения.

— Прошлогодняя газета, — небрежно бросил мужчина, поймав любопытствующий взгляд гостьи. — Хочу посмотреть, чем закончилась все это дело с Убийцей Звёзд в прошлом году.

Приятный шорох страниц нарушал тишину, кот мирно дремал, свернувшись пушистым безмятежным клубочком. И не так страшно было безмолвие, не так пугающе ступала ночь и не так таинственно выглядел лунный свет, серебристыми струйками лившийся сквозь полупрозрачные шторы.

С трудом пересилив тревогу, сковывавшую её изнутри, Эмма присоединилась к мужчине. Теперь ей жутко хотелось узнать, что постигло мир год назад, понять, что пропустила она, обитая в глуши, боясь выбраться в люди, предаваясь вечной тоске и апатии.

Как выяснилось, газета, которую выбрал дядя Мартина, не содержала в себе ничего полезного. Ему пришлось достать кипу бумаг и вместе с Эммой разгребать их, просматривая заголовки, пробегая взглядом по витиеватым текстам.

Но вот, после долгих и нудных поисков, они наткнулись на нужную информацию. Газета выглядела не слишком старой, но слегка потрёпанной, местами даже потускневшей и порванной.

На первой странице крупным шрифтом были напечатаны слова, заставившие Эмму сразу же напрячься. Она вспомнила, как рассказывал ей Мартин об этих жестоких монстрах, как вспоминал о жертвах, как выражал своё мнение о губительных целях. Эмма его не слушала, хоть и догадывалась, что он говорит правду. Ей было все равно. Но только не сейчас.