— Увидел тебя и взбодрился, — ответил он, посмеиваясь, и оглянулся на приятелей. — Чуток почешем языки, и догоню. Ладно?

Разве ж кто-то запрещает? Наоборот, нужно засунуть подальше собственнические чувства и проявить выдержку. И почти озвученное «нет» заменить на «да».

Из общения с Вивой я вынесла два полезных момента. Разобравшись в невнятном и сумбурном беканье о стирке и глажке, стилистка фыркнула:

— В чем беда? Отдавай в прачечную. Обычно при ней есть гладильная. Как закажешь, так и сделают.

Неужели в столице существуют чудесные заведения, избавляющие от бессонницы, вызванной грязными рубашками Мэла?

— А сколько придется платить?

— Зависит от количества и качества материала. Дорогие ткани сложны в стирке и глаженье. Ну... если сдавать еженедельно и за двоих, то обойдется в сто-сто пятьдесят висоров.

Согласна! — едва удержалась я, чтобы не запрыгать от радости, и в итоге получила от Вивы адреса двух прачечных с неплохой репутацией и приемлемыми расценками.

— А разве бывает плохая репутация?

— Бывает. Когда вещи теряют или попросту воруют. Когда портят при стирке, прожигают утюгами или «ломают» украшения. Поэтому лучше переплатить, но быть уверенным, что любимое платье возвратят в целости и сохранности.

Плевать мне на платье. Пошоркаю его в тазике и повешу сушиться на прищепках. Меня заботят костюмы и рубашки Мэла, а ещё его футболки, джемпера, свитера и брюки. У столичного принца — уйма шмотья, занявшего в утрамбованном состоянии половину платяного шкафа.

Что ж, временный выход найден. Сто пятьдесят висов — не такие уж большие деньги, когда на кону стоит чистота рубашек.

Второй момент состоял в том, что Вива разнесла в пух и прах мой скулеж о вынужденности разлук с Мэлом. Сорвавшаяся с языка фраза о том, что тяжело привыкать к ежедневным расставаниям со своим мужчиной, пусть и непродолжительным, вызвала у стилистки взрыв негодования.

— Ох, Балда Балдовишна, — схватилась она за голову. — Забыла, о чём я говорила недавно? Трудно, но нужно. Ты не понимаешь, о чём сожалеешь. Эмпэ будет постоянно крутиться под носом, вы постепенно начнете надоедать друг другу и вскоре взаимно устанете. В любых отношениях нужен отдых, даже кратковременный. Зато потом встреча будет ярче. Ты думаешь о нём, и он вспоминает о тебе. Полдня, говоришь? Приемлемо. К тому же не забывай о своих интересах и увлечениях, да и Мелешину давай передых.

— Вроде бы не запрещала, — пробормотала я, растерявшись от воспитательной тирады.

— Это хорошо. Но и сама не растворяйся в нем и его желаниях. Будь эгоистичной, но в меру. Ревнуй, но не перегибай палку. Капризничай, но не усердствуй. Ты же женщина. А женщина непостоянна как волны, но они омывают один и тот же берег. Омывай, но не подтачивай, и Мелешин для тебя луну с неба достанет.

— Красиво сказано, — только и выдавила я, опешив от речистого иносказательного поучения.

— Не знаю, что на меня нашло. Но вижу, что в одно ухо к тебе влетело, а в другое вылетело. Советую повесить на стене картинку с раскрытой книгой. Чтобы не забывала.

Все верно. Нельзя забывать. Когда перелистнется последняя страница, Мэл найдет другой, более интересный объект для чтения.

Авансовая карта была возвращена хозяину с самым честным видом. Мэл, конечно, подивился сумме, потраченной на покупки. Вернее, он озадачился и задумался. Пришлось мне постараться, чтобы его мозги перетекли ниже пояса, а потом и вовсе отключились. Мой мужчина не должен сомневаться и подозревать. Звезды в моих глазах сияют, потому что он — лучший на свете.

Настал день фотосессии. Время ещё не доползло до обеда, а я успела известись и издергала Мэла. Хорошо, что вспомнила об успокоительной настойке Альрика. Не поймешь, сколько осталось, — посмотрела на свет содержимое сверхвместительного флакончика и накапала половину кружки.

В результате раздраженный Мэл уехал на работу, предупредив, что вернется к половине седьмого, и мы поедем к отцу. К моему отцу! Боже мой, куда опять запропастился пузырек Альрика?

По предварительной договоренности с Вивой я появилась у нее с обновками, приобретенными к фотосессии. На этот раз девица колдовала значительно короче по времени, чем перед приемом «Лица года» — всего-то два часа. Подумаешь! Но когда позвонил Мэл, я занималась тем, что разглядывала себя в зеркало трюмо и душераздирающе вздыхала, словно лицо в отражении принадлежало не мне, а богине, спустившейся с небес. Сегодня Вива не стала возводить сногсшибающе убийственную красоту. «Изображу попроще, — предупредила меня, — не то Мелешин испугается, когда снимешь макияж». Вот за что я начинаю любить свою стилистку, так это за то, что она режет правду-матку без стеснения, что очень полезно. Правда опускает с небес на землю м позволяет смотреть трезвым взглядом на действительность.

Платье с вышивкой, чулки, туфли со шнуровкой, янтарные бусы с браслетом, плащ, шарфик, перчатки, сумочка на плечо... Всё, я готова, расцелуйте меня на прощание. С боя не вернусь.

Вернулась. И не померла. Судя по остолбенелой реакции, впечатлила Мэла, ожидавшего меня на лестнице. Да-с, книжечка-то с секретами, — задрала я подбородок, уцепившись за подставленный локоть.

Дойдя до ворот, Мэл помог мне усесться в «Турбу», завел двигатель, но не спешил выезжать со стоянки.

— Папена... — сказал хрипло и прокхыкался, прочищая горло.

— Что?

— Ничего. Не бойся. Всё пройдет как по маслу.

Я не боюсь. Разве что руки мелко дрожат, и живот раздулся от двух литров успокоительных капель.

— Забыл кое о чем, — встрепенулся Мэл и достал из внутреннего кармана пиджака пластиковую карточку, похожую на ту, что выдали ему работодатели. — Это тебе. На личные расходы.

— Зачем?— задала я наиглупейший вопрос в мире.

— Как зачем? Женщинам приходится тратиться на всякие мелочи... — он застопорился, подыскивая нужные слова. — На помаду... На что ещё?.. На крем... На чулки... Ну, не знаю! В общем, на разные женские штучки.

— Откуда? — продолжали тормозить мои извилины.

— Перекинул часть денег с аванса. Пока что будет пять тысяч еженедельно. Потерпи, Эва, потом станет полегче.

«Полегче» означает побольше?! Побольше, чем пять тысяч?! Пять штукарей на мелочь каждую неделю?! На ластики и карандаши?! Ой, нет, на тушь и заколки для волос?! И это помимо трат на продукты, одежду, хозяйственные вещи и прочих внеплановых расходов, легших на плечи Мэла?!

— Не могу, — замотала головой. Не хочу быть дармоедкой. Кошмар! Получается, я страшнее петли на шее. Мэл отвечает за меня. Одновременно учась и работая, он тянется изо всех сил, потому что живет с дочкой министра, а ту нужно содержать, и не абы как, а по полной программе. Ощущаю себя тяжеленным кораблем, который волочит, надрываясь, бурлак — не кто иной, как Мэл.

— Можешь. И примешь.

— Не могу. Так нельзя. Я беспокоюсь за тебя. Получится ли одновременно учиться и работать? А мы уже начали тратить аванс. И ты балуешь меня. Пять тысяч — большие деньги. Самое страшное, что я начинаю привыкать к нулям.

— Привыкай на здоровье. У нас всё получится, — сказал Мэл. — И ты возьмешь карточку. Так принято, — видя мое упрямство, он добавил тоном учителя, в сотый раз объясняющего ученику прописную истину. — Ну почему ты не хочешь меня понять? Мой статус возрастёт, если я докажу, что могу отвечать за тебя. Чем выше статус, тем значимей связи. Меняется отношение окружающих. Они видят, что со мной можно иметь дела. Я — не пацан, который прячется за чьей-то спиной и громкой фамилией. Помоги мне, Эва. Не вредничай. Я рассчитываю на твою поддержку.

Мэл знал, куда и как бить. Так что карточку пришлось взять, но с поджатыми губами. Всё-таки дебильные у них порядки. Женщины — бесправные существа. Часть интерьера. Их выбирают, словно породистых кобыл для конюшни. Расчесывают им хвосты, моют холку, заплетают гриву в косы, набивают подковы с бриллиантами, украшают дорогими попонами и сбруями. Зачем? А затем, что назначение любой кобылки — дать потомство. Принести жеребят-аристократов.