Габаритов говорил горячо, страстно, невзирая на лица. Среди людей, смело перечисленных оратором, были и художественный руководитель театра, и директор киностудии, и руководители радиокомитета.

Одним словом, писатель назвал всех, кроме… себя самого. Но произошло это, очевидно, только потому, что в тот самый момент, когда Габаритов раздумывал, — назвать или не назвать свою фамилию, председатель собрания постучал, сообщив, что время, предоставленное оратору, истекло.

Понятно, можно было бы обратиться к собранию и просить о продлении времени. Но нарушать установленный регламент, для того чтобы говорить о себе, это уж, понимаете, было бы по меньшей мере нескромно.

ТРЕБУЕТСЯ ПСИХОЛОГ

Меня оставляли в аспирантуре, но, посоветовавшись с ребятами, я пришел к выводу, что научная карьера что-то меня не сильно притягивает.

И вот включаю я как-то утром радио и сразу же попадаю на объявление. Энскому заводу требуется психолог. Обращаться по адресу… Справки по телефону…

Звоню, спрашиваю:

— Это вы по радио объявление давали?

— Да, — отвечают. — Только слесарей мы уже набрали, а вот токарей и плотников не хватает. И электриков тоже. Они у нас на вес воблы. Самый что ни на есть дефицит.

— А если я психолог?

— Требуется, — уже почему-то без всякого энтузиазма ответил кадровик и повесил трубку.

Но меня это не смутило. Какой уж тут, думаю, энтузиазм, если человек ежеминутно по телефону ответы должен давать.

Через полчаса я был у заводских ворот. На самом видном месте висело объявление точь-в-точь, слово в слово такое же, какое я слушал по радио. В самом конце длинного перечня специальностей, между секретарем-машинисткой и уборщицей, было написано крупными буквами: «ТРЕБУЕТСЯ… ПСИХОЛОГ С ЗАКОНЧЕННЫМ ВЫСШИМ ОБРАЗОВАНИЕМ НА ПОСТОЯННУЮ РАБОТУ».

Едва я вошел в комнату отдела кадров и произнес: «Я по объявлению», — все находившиеся там — а их было пять человек вместе с начальником — повставали со своих мест.

— Садитесь. Мы вам рады!

Узнав, однако, что я пришел предложить свои услуги в качестве психолога, они мгновенно помрачнели и с тем же ансамблевым блеском сиплым шепотом протянули:

— В начале коридора… в кабинет директора…

Кабинет, который я разыскал не без труда, состоял, собственно, из двух комнат.

В одной сидели люди и ждали приема — называлась она, как я тут же выяснил, «предбанником». «Баней» именовалась вторая комната, то есть сам кабинет. Оттуда действительно время от времени выходили вызванные к директору работники, как из банной парилки: красные, взмокшие, с трясущимися руками и понурым видом, старавшиеся, ни на кого не глядя, поскорее выскользнуть в коридор. В свою очередь те, кто находился, как и я, в «предбаннике», ожидая вызова, делали вид, что не замечают вышедших из «бани», и только понимающе вздыхали.

Когда дверь открывалась, до моих ушей доходили слова: «Ты у меня еще попоешь!» или: «Я тебя, милого, давно раскусил!»

Последним из кабинета выскочил румяный маленький толстячок, а вслед ему тот же высокий голос кричал:

— Ты мне своей гипертонией голову не морочь! Ты мне план давай, а гипертонии у меня и своей хватит!

После инцидента с румяным толстячком дожидавшиеся своей очереди предпочли отложить визит к директору на другой раз, и в «предбаннике», кроме меня, никого не осталось.

Минут пять дверь не открывалась. Судя по долетавшим из кабинета словам, директор распекал по телефону какого-то Ныряева, обещая перевести его в сторожа, если он не ликвидирует задолженность по деталям к завтрашнему дню.

Я слышал, как в «бане» шумно водворили на место телефонную трубку, потом раздались шаги, дверь открылась, и тот же высокий голос, на этот раз очень спокойно и ровно, спросил:

— Вы ко мне? По какому делу?

Услышав, что я и есть тот самый психолог, который требуется, директор взял меня под руку и, усадив в кресло, весело проговорил:

— А меня ведь чуть не засмеяли, когда узнали, что я задумал внедрять на своем заводе психологию. Честное слово! Ты, говорят, Ведерко, не с того конца электрод припаять хочешь.

— Бывает, — не подобрав ничего более определенного, заметил я.

Но и этого оказалось вполне достаточно, чтобы директор, почувствовав во мне союзника, произнес со вздохом:

— Ведь некоторые — даже в высоких сферах — передовыми руководителями слывут. А на поверку взять — так ничего в них передового нет. Самые что ни на есть густопсовые рутинеры. Старина-матушка! Они ведь как думают? Новые станки есть? Есть! Машина кибернетическая имеется? Имеется. А уж до прочих современных тонкостей им как медведю до телевизора! Настоящие, смелые идеи их ни чуточки не интересуют. Только я, — поспешил заверить директор, — таких убеждений придерживаться не намерен. Вот в Японии, говорят, там даже гипноз в промышленность внедряют. Человек, скажем, после семейного скандала или именин чуть не дремлет во время работы, а как на него гипнотическую струю пустят, он сразу другой человек — и сила, и энергия, и сообразительность. Нам, понятно, этот гипноз ни к чему, но тем не менее, скажу вам откровенно, встречаются еще довольно часто отдельные моменты, когда этот самый гипноз и на нашем заводе применить бы неплохо…

Я попробовал что-то возразить, но директор даже не заметил моей попытки.

Было совершенно ясно, что передо мной один из тех руководителей, кто начисто лишен способности слушать, считая, что этой существенной функцией должны обладать другие, а монопольным правом высказывать свои мысли может пользоваться только он один.

— А насчет психологии я даже на заводском семинаре у нас три лекции прочел, — не без гордости, но с явным оттенком грусти сообщил директор. — Пришлось даже кое-какую специальную литературу полистать. Но главную идею, в общем-то, уловил, хотя всякие тонкости и научные детали пришлось пропустить ввиду сильной перегрузки. Я даже на практике кое-что внедрить пробовал… В сборочном цехе — в виде опыта — балетную музыку приказал транслировать, а в механическом горшки с цветами в курилке поставил. Для аромата. И по линии нецензурных выражений — среди мастеров — борьбу объявил. Специальный учет организовал. Кто сколько раз за смену выругался. А в конце квартала по местному радио итоги подбиваем. Если у тебя, допустим, по сравнению с прошлым цифра на убыль пошла — получай премию: скульптуру какую-нибудь или пепельницу в художественном оформлении. А одному даже тюлевую занавеску купили — за целый квартал ни одного нецензурного выражения… Правда, потом пришлось занавеску отобрать. Он, оказывается, дьявол, все три месяца жестами был вынужден разговаривать, поскольку после бани холодного пива хлебнул и потерял голос.

Так что психологию вашу мы и сами потихонечку внедряем, только все это кустарщина, несолидно получается. А нынче везде высокий уровень необходим, чтобы все честь по чести, как полагается… По-научному… Мне тут один коллега из Вологды рассказывал, что благодаря психологу у них завод полтора плана давать начал…

Директор хотел еще что-то сказать, но все пять телефонных аппаратов вдруг заголосили, и комната наполнилась таким громким тревожным звоном, что я быстро поднялся с кресла и, пообещав завтра прийти с документами, выбежал из кабинета.

В «предбаннике» снова сидели люди и ждали вызова. Из самой же «бани» раздавался высокий голос. Снимая то одну, то другую трубку, директор кричал, сбиваясь на фальцет:

— Я тебе покажу «простой»!

— Что значит выходной? А план? План кто давать будет?

— Какая там еще рационализация? Вкалывайте, как прежде, и чтобы никаких фокусов! Тоже мне — психологию развели, черт бы вас побрал!

На другой день я снова очутился в районе завода. На воротах по-прежнему висело знакомое мне объявление. Только там, где было написано: «Требуется психолог», слово «психолог» было не очень жирно зачеркнуто, а над ним крупными буквами написано: «директор».