Как это получалось и откуда брались эти проценты — понять было невозможно, ибо на самом деле не только никто не увольнялся, но, наоборот, после каждого такого сокращения пофамильный состав отдела увеличивался не меньше чем на восемь единиц.

Только одним работникам финансовой части, готовящим ведомости на выплату заработной платы, дано было постичь эту величайшую внутриведомственную тайну. Они-то знали, в чем дело, как знали это, впрочем, и кассиры, самые неразговорчивые и самые верные хранители служебных секретов.

Механика оказывалась довольно простой: семнадцать целых и восемь сотых процента служащих действительно увольнялось. Но это по одному приказу. Спустя же несколько дней появлялся другой приказ, где те же семнадцать целых и восемь сотых фигурировали вновь, но уже не в качестве уволенных, а в виде зачисленных на свободные вакансии. И так все оставалось как было. Сокращенные продолжали работать там же, где и работали, и зарплата их оставалась прежней. Менялись, собственно, только некоторые абсолютно несущественные детали.

Ну что, например, с того, если тебя вдруг начинают именовать в ведомости не «старшим инспектором отдела мероприятий», а «ответственным руководителем межрайонного семинара по повышению квалификации штукатуров»?

Ведь всем, кроме разве контролирующих органов, было хорошо известно, что никакого семинара в природе не существует, а придумано все это, чтобы в случае нового «жестокого сокращения» можно было бы изыскать «свободные точки» для «сокращенных единиц».

Автором этого метода был все тот же Мартын Васильевич.

По сведениям (далеко не полным) уже тогда на личном послужном счету Мартына Васильевича значилось пятьдесят четыре учреждения самого разнообразного профиля.

Руководя ими в разное время, Полунин, с присущим ему блеском, старанием и оптимизмом, доказывал всем и каждому, что нет такого дела, нет и не может быть такого задания, которое при желании и умении нельзя было бы завалить в рекордно сжатые сроки!

К великому нашему общему огорчению, Мартын Васильевич без дела сидеть не любил и времени даром не терял.

Когда Полунин взял в свои руки бразды правления «Горстенполовицасбыта», это была малюсенькая, ничем не приметная, никому не известная контора.

Первое, что сделал Мартын Васильевич, — это к слову «контора» прибавил «главная».

— А что это, извините, дает? — спросил у Полунина один из его родичей.

— Прежде всего, — подмигнув, ответил Мартын Васильевич, — следует учесть, так сказать, моральный фактор. К тому же, если контора главная, то и ставки другие — повышенные, и бюджетик поразмашистей, и штатное расписаньице более просторное!

Все приемы посетителей в «Горстенполовицасбыте» начинались точно в объявленные заранее дни.

Пришедшие на прием не толпились в коридоре и не скучали — их приглашали в специальный зал ожидания, где стояли столики для игры в шахматы, домино и этажерки с иллюстрированными журналами.

Для тех, кого не увлекали игры и чтение, был заготовлен не менее приятный сюрприз: появлялся вихрастый шатен в модной замшевой тужурке, доставал аккордеон и, растянув лады, объявлял, что сейчас он исполнит песни из кинофильмов.

Но главное, что отличало эту контору от прочих, было то, что прием посетителей здесь тоже проводился не так, как в других учреждениях.

Каждая жалоба излагалась в присутствии всех пришедших на прием. И прежде чем ответить жалобщику, работник, ведущий прием, ставил ее на общее обсуждение.

Такой метод имел огромное достоинство. Оно заключалось в том, что почти наверняка жалоба одного казалась пустяковой и малоуважительной всем другим участникам этого необычного форума. Многие из них напоминали завистливых больных, которым их соседи по палате кажутся симулянтами, а единственная достойная внимания болезнь — так это именно та, которой болеют они сами.

Используя сей тонкий психологический ход, изобретатели «коллективного приема» сводили на нет почти все адресуемые им претензии, сами как бы оставаясь в тени, и, в случае протеста и недоразумений, всегда могли сослаться на «широкие слои» посетителей.

Автором этой «смелой, новаторской» идеи был опять же не кто иной, как сам Мартын Васильевич Полунин.

Но и на этом он не остановился. Узнав, что контора долгие годы ограничивала свою деятельность заготовкой кровли и шифера, Полунин громко засмеялся:

— Ну разве это размах? Да разве в наше время можно жить с таким масштабом?!

Вскоре Полунин выступил по радио и полчаса рассказывал о том, какими будут полы и потолки в ближайшее время и что для этого предпринимает руководимая им контора.

А буквально на другой день в местной газете появилось сообщение, что «Горстенполовицасбыт» берет на себя обязательство добиться стопроцентной стенонепроницаемости и ликвидировать осыпание потолков населенных пунктов городского подчинения».

О сверхграндиозных замыслах Полунина знали теперь везде, сам же виновник торжества разъезжал по учреждениям, принимал поздравления, весело намекал на «целый ряд сюрпризов», которые готовит он «в разрезе стен и потолков», и, ссылаясь на увеличившийся масштаб деятельности конторы, вырывал сверхсметные ассигнования, вытягивал дотации и выжимал ссуды на увеличение премиального фонда.

Однажды, придя на работу, служащие узнали, что контора их переведена в центр города и в ее распоряжение отдан вновь выстроенный дом.

— Вот это размах! — восхищались горстенполовицасбытчики. — Это действительно масштаб!

В длинном и шумном коридоре среди множества дверей с самыми различными дощечками выделялась обитая сафьяном дверь с табличкой:

На всем протяжении конторского коридора — а по нему можно было смело пустить что-нибудь вроде маршрутного такси, — по обеим сторонам этого коридора алели, белели, синели и зеленели всевозможные плакаты и обращения.

Больше всего плакатов было посвящено обязательствам, из которых явствовало, что работники конторы «дополнительно обещали в течение трех месяцев механизировать озеленение балконов и заменить старые балки новыми из не ведомых никому (и Полунину в том числе) сплавов алюминия, чугуна и перлона»!

На общем собрании служащих сияющий Полунин попросил слово для внеочередного заявления:

— Товарищи! — негромко и задушевно начал Мартын Васильевич. — Товарищи! Разрешите вас порадовать очень важным сообщением. Сегодня вышестоящая инстанция утвердила наш рапорт о выполнении взятых обязательств. Вот некоторые данные: обязательства выполнены на сто один процент, по стенам — на сто три процента, по балконам — на сто восемь целых и две десятых, а что касается потолочных цифр, то они достигли ста двадцати целых и четырех десятых процента. Таким образом, данное мною от лица всего коллектива слово выполнено, с чем я вас и поздравляю. О порядке премирования мною будут даны соответствующие указания начальникам отделов!

Полунин великолепно понимал, что кроме изобретательства требуется еще умение придавать видимость реальности самым что ни на есть нереальным цифрам, а здесь на одном стихийном вранье далеко не уедешь. Кто-кто, а Мартын Васильевич хорошо знал, что техника очковтирательства настолько шагнула вперед, что даже такой король «липы», как он, уже не сможет положиться на собственные силы, и потому призвал на помощь науку.

По инициативе Полунина в конторе появилось сложное сооружение, напоминающее не то холодильник, не то автоматическую кассу. То была малогабаритная электронная машина, способная делать любые вычисления и мгновенно выводить любые средние цифры. Одновременно с этим машина, после спецнастройки, произведенной лично Мартыном Васильевичем, изготовляла великолепно отредактированные обязательства, заверения, умопомрачительные формулировки, а также выбивающие слезу объяснительные записки. Сочинив очередную сводку, робот издавал нежный звон и басом говорил: «Конец».