Приветствую в моем доме, — незнакомец серьезно смотрел на них. — Меня зовут Халасаа.

Дэрроу шагнул вперед и назвал имена каждого. Халасаа поклонился и взял резную деревянную чашку. Калвин приняла ее, вдохнула странный дикий запах, схожий с цветами.

— Осторожно! — прошипел рядом Траут. Но она склонила чашку, сладкий напиток покалывал на губах и языке. Халасаа вручил чашку каждому. Только Траут не пил, он понюхал ее, чихнул и отставил.

Халасаа указал им сесть. Он смотрел, как неловко опускается Дэрроу, держа ногу перед собой.

Ты ранен.

— Старая рана, давно зажила. Уже не болит.

Но причиняет неудобства.

Дэрроу криво улыбнулся.

— Да, порой.

Покажи.

Дэрроу замешкался на миг, развязал сапог и вытянул кривую ногу. Халасаа осторожно осмотрел ее, прижал к ней свои темные ладони, закрыл глаза и стал быстро двигать пальцами вверх-вниз, нежно щипая и постукивая в сложном ритме, таком быстром, что Калвин едва успевала следить за его движениями. По ее шее пробежала дрожь. Она снова ощутила, как в роще огненных деревьев, что слышала песню, которую отчасти помнила, отчасти понимала, но не могла уловить. Это были чары, но странные, тихие, без слов или музыки. Она не понимала их, но знала, что Халасаа творит магию, как песней. Она слышала, как Дэрроу резко вдохнул, увидела, как он прижал ладони к доскам, костяшки побелели без крови. Халасаа подвинул руки, ритм движений замедлился до давления. Чары закончились, Халасаа открыл глаза и убрал руки. Длинная худая нога Дэрроу лежала на полу, прямая и целая, словно он не пострадал.

Мика охнула, Тонно потрясенно качал головой. Дэрроу тихо сказал:

— Спасибо тебе, — он быстро ощупал свою ногу, а потом поспешил обуть сапог.

Траут охнул.

— Как…?

Халасаа улыбнулся.

Отец научил меня старому мастерству. Он был как я. Он научил меня, как танцевать с силой, что связывает и течет во всех живых существах, в вас и мне, в деревьях леса, в птицах и аракинах, в зверьках земли. Весь мир поет и танцует. Все едино, все соединено в большую реку.

— Четвертая Сила, — выдохнула Калвин. — Сила становления.

Да. Он научил меня, что реке нет конца, это бесконечный меняющийся поток. Ничто не покидает реку, ничто в ней не остается прежним. Все меняется, все в движении, но река — всегда река.

— Как ты исцелил сломанное? — спросил Тонно.

Когда камень или ветка дерева падают в реку, поток воды немного меняется. Вы этого не видели? Наш танец — камешки и прутья, мы делаем рябь на большой реке, и все. Ничто не покидает реку. Так творится исцеление.

— Ты говоришь, что ничто не покидает реку, — хрипло сказал Тонно. — А мертвые? Ты можешь вернуть мертвых?

— Тонно, — тихо и с предупреждением сказал Дэрроу.

Калвин ощутила прилив надежды. Но Халасаа качал головой, глядя с печалью на Тонно.

Ты пережил большое горе. Я тоже страдал, когда отец покинул меня. Но того, кого ты потерял, не вернуть во плоти.

— А как-то еще? Его дух, жизненная сила, или как ты это зовешь, еще в реке? — Тонно не мог смотреть на него, в голосе была жуткая надежда. Халасаа сжал его руку.

Его дух там, да. Но мы не можем вызвать его. Дух — всегда часть реки, как и твой дух. После большой перемены, что мы зовем смертью, дух радостно рассеивается в большой реке. Все меняется, все в движении, но река — всегда река.

Слова Халасаа были нежными, Тонно склонил голову и долго молчал.

Дэрроу встал на ноги и медленно пошел по платформе, проверяя ногу.

— Странно идти на прямой ноге после того, как долго ковылял хромой, — он замер у борта и посмотрел на верхушки деревьев. Халасаа и Калвин подошли к нему, Калвин смотрела на сияющую синюю ленту океана, сверкающего на солнце. Но Дэрроу смотрел в другую сторону, глубже в лес, и Калвин тоже видела это за деревьями. Платформа, где они стояли, была не единственной на вершинах леса. Вдали были другие, флотилия платформ на деревьях, город высоко над землей, соединенный узкими веревочными мостами и широкими дорогами. Она видела фигурки людей на платформах, мужчины сидели группами, женщина расчесывала волосы другой, дети ловко бегали среди ветвей, словно были на земле.

Дэрроу повернулся к Халасаа.

— Ты много знаешь о нас. Это Потерянный город Древних, что мы ищем? Не таким я его представлял.

Халасаа отклонил голову в беззвучном смехе, и птичка на его плече возмущенно чирикнула и улетела.

Это Спиридрель, Дом деревьев, — он посерьезнел и посмотрел на город с печалью. — Я знаю, что за место вы ищите, но оно не здесь. Мой народ — Древесный, а не Древний. Они были тут задолго до Голосов, ступивших в этот мир. Но я знаю Потерянный город. Отец водил меня туда, когда я был ребенком.

Дэрроу крепче сжал перила.

— Ты знаешь, как туда попасть? Мы должны встретить там колдуна…

Халасаа нахмурился.

Аракины говорили о другом певце. Этот прогнал их магией от корабля и пытал.

— Похоже на Самиса, — с горечью сказала Калвин.

Дэрроу спешно спросил:

— Он был впереди нас или позади?

Аракины не сказали.

— Нам нужно в Спарет до него, — сказал Дэрроу. — Ты отведешь нас туда?

Если хотите, отведу.

— Так идемте! — Тонно вскочил на ноги. — Мы уже достаточно времени потратили!

Тише. Ты слишком нетерпелив. Все, как должно быть. Вы отдохнете тут ночь, а завтра мы поплывем в Спарет.  

Девять

Брошенный город  

Калвин лежала на спине и смотрела на игру света в слоях листвы. Порой свет солнца проникал сквозь них, она моргала, но в остальное время узор был зеленым, свет и тень плясали бледным серебром. Она почти представляла себя в Антарисе, в саду, глядящую на небо за листьями яблонь. Но деревья в саду были сейчас голыми, после урожая листья позолотели и облетели. Новенькие собирали их для костров, что разведут мужчины, и они гонялись друг за другом с воплями, собирая их.

Зима бывала в этой части Диких земель? Она спросила Халасаа, и он сказал, что зима была, он показал ей картинки Древесного народа, идущего каждый год в пещеры в горах, дети и старейшины собирались у костра во тьме, голодные мужчины и женщины искали весь день на холоде еду. Он помрачнел.

Многие умирают в голодное время. Так было не всегда. Когда пришли Голоса, Древесный народ отогнали с теплых земель, где мы могли жить в лесу весь год.

— Мне жаль, — Калвин не знала, что еще сказать.

Нас все меньше с каждым годом. Теперь отец умер, и я последний знаю танцы исцеления. Других нет.

— Тогда они должны ценить тебя… — Калвин замолкла. Жрицы Антариса ценили ее. Но когда Халасаа говорил, что его народ обходил его, боялся его, она понимала.

Они держат меня рядом, если мои навыки понадобятся. Если кто-то ранен или болен, они идут ко мне, но в тайне, в темноте. Но они не едят со мной, не дают научить детей танцам. Когда я умру, все будет потеряно.

— Так везде. Посмотри на Траута. Он видит и слышит чары, но все еще пытается не верить им. Может, магия умирает по всему Тремарису. Самису будет проще, если мы его не остановим, — и она не в первый раз задумалась, как его остановить.

Халасаа словно услышал ее мысли и коснулся ее руки своей теплой ладонью.

Не бойся. Жизнь — это танец, а не бой. Все мы — часть этого мира, а не его хозяева. Тремарис танцует рука об руку с лунами и звездами. Океан принимает реку, а небо дышит всеми песнями. Колдун должен знать это, и мы должны помнить.

Глядя на листья, Калвин вспомнила его слова и улыбнулась. Хоть она не знала, что они означали, они успокаивали. Тут было мирно, и отдыхать после долгого пребывания в море было приятно. Сегодня они отправятся в Потерянный город. Тонно и Мика ушли собирать с Халасаа яйца водных птиц, что гнездились у ручья, а Траут изучал механизм, что поднимал корзину на платформу, чтобы понять, был ли он лучше тех, что он делал в Митатесе. Она не знала, где был Дэрроу, он так спешил уйти, что она не удивилась бы, если бы он уже ждал их на «Перокрыле», расхаживая по палубе.