Калвин не трогала Стену. Сила, что трещала в ней, была такой, что только Страж могла касаться ее руками. Калвин пела, ощущала пульс живой опасной магии между собой и Стеной, то была Богиня, вызванная ее голосом и пропетыми словами. Лед рос на ее глазах, корка появилась там, где тепло солнца топило его, лед снова стал твердым и сверкающим. Калвин медленно пошла вдоль Стены, солнце светило в спину, она пела по пути. Она шла осторожно, тропа была неровной, роща росла у льда, и ее голова кружилась от ходьбы, пения и отсутствия завтрака. Сестры постились перед важными ритуалами. Ей не удастся поесть до заката, когда она вернется в поселения.

Все утро она шла по знакомой тропе, все время пела, радуясь магии, проверяя поверхность Стены на изъяны. Порой земля двигалась, камень падал с гор и мог оставить трещины на Стене. Даже звери могли копать под Стеной и немного ее ослабить.

Она проходила рощу, когда увидела его.

Калвин застыла, песня запнулась на ее губах. На миг ей показалось, что она спит, чары, что она пела без остановки с рассвета, почти утихли.

Юноша лежал на тропе. Его глаза были закрыты, он спал или был мертв. Она сразу поняла, что он не из Антариса. Он был бледным, волосы были цвета соломы, а не темные и блестящие. Он был худым, а не крупным, как мужчины деревни. Его жилетка была короткой, а плащ в грязи — слишком длинным. Он был не отсюда.

Она сразу подумала, что в Стене была брешь, рана, через которую он вошел. Это была ее вина. Это был ее участок стены, в половине дня пути от холма коз к реке. Она была беспечной в последний День усиления зимой. В тот день была буря, снег был таким густым, что она не видела Стену впереди. Жрицы терялись в таких бурях, но в этот раз Богиня следила за ними, и все Ее дочери вернулись в поселения. Может, она упустила в бурю трещину, через которую этот мужчина попал к ним?

Но Стена была целой. Там не было ни бреши, ни трещины, даже грубого участка, где можно было уцепиться ногой. Она сияла, неприступная, рядом с тропой, крепкая, как всегда. Радуясь, Калвин повернулась к неподвижному чужаку. Она шагнула ближе, все еще напевая слова чар усиления. Эти ритмы были знакомыми, она часто их оттачивала, так что пела, не думая, могла спеть и во сне. Мужчина не двигался. Будто был мертв. Богиня увидела его и ударила. Калвин увидела рану на его ноге, она была вывернута, на сапоге была кровь. Кровь была и на голове из пореза на лбу, пачкала соломенные волосы.

Все еще напевая, Калвин прошла вперед и склонилась у его лица. Он был старше, чем она подумала, под тридцать, а не двадцать. У него были черты мальчика, но нос был чуть крючковатым, придавая ему облик ястреба, вокруг закрытых глаз были морщины, словно он долго смотрел на солнце. Он выглядел мирно, бледный и холодный в тени Стены. Ей нужно было оставить его гнить в лесу по воле Богини или бежать за Тамен вдоль стены? Тамен поймет, что делать. Но казалось неправильным бросать тело чужака без внимания у священной Стены. Но она не могла сдвинуть его сама. Ей придется вернуться в поселения и позвать мужчин…

Вдруг глаза незнакомца открылись.

Калвин издала тихий крик, устыдилась. Но чужак был испуган, как и она, приподнялся на локтях и попытался отодвинуться, волочил сломанную ногу по земле. Его серые, как зимнее небо, глаза расширились от страха.

А потом он удивил Калвин еще сильнее. Он запел.

Чары были дрожащими, незнакомец запинался, но, хоть ноты были низкими и рычащими, из глубины его горла, непохожие на чистые чары, что она знала, это точно была песня силы. Ладони Калвин покалывало, как всегда было в присутствии магии. А потом она ощутила себя странно, словно кто-то схватил ее за тунику и потянул назад. Она оглянулась, но сзади никого не было, невидимая сила тянула ее, и сила была от Чужака и его песни.

Она вскинула руки. Она не могла говорить, в день ритуала голос можно было использовать лишь для песни. Но Тамен сказала бы, что бой с Чужаком был на благо Богини, это было важно.

Калвин решилась. Правило придется нарушить ради их жизней. Она глубоко вдохнула, как ее учили, подняла ладони и запела. Она пела чары холода и льда, плела тень ледяного воздуха вокруг незнакомца, и его руки задрожали, а зубы застучали. А он все равно пел, рычал сквозь сжатые от холода зубы песню, и невидимая рука сильнее потянула Калвин, она упала на траву, лишилась песни. Но тут невидимая рука отпустила ее. Она села, потрясенная, Чужак потратил последние силы и лежал на тропе. Стало тихо.

Калвин опустилась рядом с ним. Было ясно, что сил у него не осталось, его глаза лихорадочно пылали, он был худым и слабым. Может, он днями беспомощно лежал тут. Она попыталась убрать волосы и посмотреть на порез на его голове, он оттолкнул ее, но вяло.

— Назад, — прохрипел он и закашлялся, пытаясь дышать, как делали те, что приходили снаружи.

— Тише, — сказала Калвин. — Я тебя не раню, — его нога была ранена сильнее, чем она думала. За разорванной кожей сапога было видно сломанную кость и разорванную плоть. Конечно, он не мог отодвинуться от холода Стены к теплу солнца. Он поймал ее за рукав.

— Ты меня не обманула, — прошептал он с ярость. — Ты не обманула меня! Я не убежден! Я все понял!

— Хорошо, хорошо, — успокоила его Калвин. До того, как старая Дамир взяла ее в ученики, она год работала с Урской в лазарете, она видела людей с лихорадкой. Он был очень болен, сильно ранен. Порез на голове казался не серьезным, мог оставить лишь шрам, но мог и привести к кровотечению в черепе. Она сказала. — Можешь сесть?

— Мне нужно прочь отсюда, — его голос был слабым, но внятнее, чем до этого. — Он найдет меня, если я долго буду открыт, — его голос звучал странно, но это не был акцент торговцев из Калисонс.

— Кто тебя найдет?

— Он. Ты знаешь, о ком я, — он вгляделся в ее лицо. — Это ты? Я уже ни в чем не уверен… Кто ты?

— Меня зовут Калвин. Слушай: я попытаюсь отвести тебя к поселениям, сестры там помогут тебе больше меня. Ты сможешь встать? Держись за меня.

Чужак попытался встать, кривясь от боли и опираясь на руку Калвин. Она была высокой и сильной, а он — худым и почти с нее ростом, но чужак тяжело давил на плечо, и она пошатнулась, поддерживая его.

— Я могу сделать чуть легче, — сказал он и снова низко запел. Его сломанная нога поднялась с земли, и Калвин показалось, что его вес на ее плече чуть ослабел. Они очень медленно пошли, хромая вместе.

Они не шли по священной тропе у Стены, а срезали по лесу, где прыгали зайцы и цеплялись за них кусты ягод, пока они медленно шли дальше. Чужак пытался петь чары, что удерживали его сломанную ногу над землей, но он забывал петь, забывал, где он, несколько раз чуть не потерял сознание на плече Калвин, и она останавливалась и давала ему воду из реки, остужала чарами лоб. Она спросила его:

— Как ты пересек Стену? — но он ответил:

— Перелетел через нее… — и она поняла, что он снова сдался лихорадке.

Они шли весь день, солнце стало спускаться к горам, они не говорили, кроме «Осторожно» и «Минутку». Его ладонь прижималась к ее плечу, он тяжело дышал у ее уха. Калвин думала об участке Стены, что не проверила, о части песни, что не допела, как ее отругает за пренебрежение долгом Тамен. Стена простояла так долго, простоит еще без ее помощи сегодня.

Они приближались к башням поселений, и она все меньше верила в то, что поступила верно. Тамен бросила бы его там, она была уверена. Она дико подумала спрятать его в сарае или у пасеки, где бывала лишь она, кормить его в тайне, пока нога не заживет, а потом… что? Это было невозможно. Его найдут.

— Осторожно, — она держала его за руку, он запинался рядом. Он жмурился от боли, старался слышать ее.

Почти к закату они добрались до монастырей, где Марна ждала сестер. Калвин была последней, перед ней собрались жрицы, шептались в своих бледно-желтых туниках и штанах, некоторые были с шалями на голове из-за вечерней прохлады. Постепенно они заметили Калвин со светловолосым чужаком на ее плече, ошеломление без слов загудело, словно пчелы собрались встретить ее.