— Тогда я еду один, — решительно сказал я, помрачнев, потому что Лия была во многом права.

— Поезжай.

Она взяла свою сумку и в ожидании остановилась посреди комнаты. Я решил проверить, не забыл ли чего, и принялся ворошить вещи. Все это время я краем глаза следил за Лией: явно, она была чем-то встревожена. Она безжалостно кусала нижнюю губу, красную как вишня. Когда я собрался и взял сумку в руку, Лия посмотрела на меня как бы из другого мира и, бледнея, прошептала:

— А меня кому ты оставляешь?

Я мучительно выдавил из себя:

— Лия, прости меня… но мама тяжело больна и ждет меня… завтра я должен… мама…

— А я?

— Понимаешь… мама ждет… я обещал…

В ее глазах появился дьявольский блеск и, приблизившись ко мне, она прошептала:

— Значит, ты меня не любишь.

— Лия…

— Если любишь, ты не оставишь меня.

— Лия! — меня передернуло от ее жестокости.

— Кристиан, дорогой, вот я, возьми меня, я твоя. Только если ты меня любишь, Кристиан… — она облизнула пересохшие губы и, бледная, трепеща, словно былинка, приникла к моей груди.

Я был готов уже выйти, но ноги словно вросли в пол. Разум подсказывал, что необходимо ехать: мое место — дома, рядом с матерью, которая ждет меня, неважно, с кем-нибудь или одного. К тому же, я везу траву, которая может облегчить ее страдания, может, даже спасти. Но откуда-то из глубины моего сознания звучал голос: «…когда ты найдешь человека, ради которого согласишься оставить даже своих родителей, знай, что он — твой избранник…» Кто сказал это? Может, Калимах, а может, и дед.

— Я люблю тебя, Лия, — прошептали против моей воли иссушенные жаром губы.

— Кристиан, — пролепетала Лия и обволокла меня страстным, полным любви взглядом. В мире не было ничего, кроме ее прерывающегося и горячего дыхания…

Поздно ночью, когда уже замерли уличные шумы, признак того, что перевалило за полночь, Лия мягко поглаживала мой висок и лоб своими нежными пальцами, и от ее ласки буря страстей, бушевавшая в моей груди, постепенно улеглась. Внезапно я вспомнил о зашифрованной записке.

— Лия, что ты мне написала на той бумажке? — спросил я, ловя ее взгляд.

— Какой… Я тебе никогда не писала.

Я отыскал блокнот, извлек из него записку, над которой безуспешно промучился целую неделю.

— Ах вот оно что! — рассмеялась Лия. — Ты ее еще хранишь?!

— Я случайно нашел ее в книге на прошлой неделе…

— Теперь я знаю, как ты читаешь стихи… Ну, расшифровал ты ее?

— Нет.

— Позор на твою голову. Человек с выс… поверхностным образованием, — укоряла меня Лия с притворной иронией, потом с интересом заглянула мне в глаза, желая проследить за реакцией — рассердился я или нет, и спросила: — Ну что, прочитать тебе?

— Очень любопытно.

— Знаешь, я пожалуй не скажу. Ты должен сам догадаться… Скажу только, что последнее слово — это мое имя, — и она игриво взъерошила мои волосы.

— Видно, мой ум кому-то другому достался, раз я ничего не могу понять. Кзю, как ты написала, объясни мне, пожалуйста, такому вот несмышленому…

— Алфавит знаешь?

— Что за вопрос?..

— Тогда там делать нечего, — Лия ласково поцеловала меня в лоб, — глупенький мой, — прошептала она.

Некоторое время я недоумевал, силясь отыскать связь между алфавитом и ключом к шифру, но все напрасно. Словно вместо мозгов у меня в голове была вата. Мне было стыдно признаться, но я ничего не понял, и решил больше не спрашивать. Я молчал, делая вид, что разобрался в этой ее чертовщине.

— Мы в школе так переписывались на уроках, и никто не понимал, — весело сказала Лия. — Я так натренировалась, что могу писать очень бегло. Главное, хорошо знать алфавит.

— Не понимаю, почему тогда ты написала «похянэ»… почему не зашифровала и это слово?

— Просто это сразу не пришло мне в голову. А потом не хотелось искать другой листочек, к тому же я спешила и боялась, что ты меня заметишь.

— Когда?

— На вокзале, пока ты стоял в очереди за билетом. Я достала из сумки книгу и вложила туда записку. Помню, какая-то женщина сделала мне замечание, почему я роюсь в чужих сумках, я ответила, что это моя сумка, а ей нечего совать свой нос… А потом парень, которого я любила, уехал, и мне пришлось отправиться на его поиски.

— Ах, Лия, у меня до сих пор ощущение, что та встреча на вокзале была сном. Лия, почему ты так мучаешь меня?

— Забыл, что сказал Килимах?

— Ты еще помнишь?

— Да, его стихи я написала на первой странице своего блокнота…

— Дашь почитать?

— Зажги свет и поищи в сумочке. Нет, не зажигай, лучше открой дверь в коридор.

В сумке Лии лежал платочек, маленький флакончик духов, ручка, огрызки карандашей, белый тюбик, в котором, как я догадался, была помада, какие-то проволочки, разноцветные ленточки. «Странно, вроде она не красится, зачем тогда носит все эти приспособления?» — удивился я. Никакого блокнота там не было. Наконец в одном из кармашков я нашел зеркальце и картонный пропуск с фотографией, дающий право пройти на территорию республиканской киностудии. Хитрая же ты лисица, Лия… ни слова не сказала о том, что… Хотя, кто знает, может, она вовсе и не актриса, а просто работает там кем-то… Я уже забыл, что искал, и хотел было спросить, что это за пропуск, но, подойдя к кровати, увидел, что Лия спала. В ее позе Венеры было что-то от полотен великих живописцев.

Около полудня Лия проснулась, окинула комнату заспанным, недоуменным взором. Ее роскошные волосы рассыпались по лицу, ленивым движением руки она откинула их назад. Мне попалась на глаза ее сумочка, и я вспомнил о таинственном пропуске.

— Лия, вчера я искал твой блокнот, но не нашел.

— Да?! Значит, я забыла его дома.

— Но я нашел пропуск. Любопытно, что ты делаешь на студии?

— А разве я тебе не сказала?

— Вот тебе и на, если б сказала, я бы не спрашивал!

— Так ведь… — она украдкой следила за мной, желая увидеть, замечу я или нет, что она имитирует меня, и, улыбаясь, добавила: — Я актриса. Иначе я бы не свалилась тебе как снег на голову — что тебе делать с простой продавщицей!

— Лия, не надо говорить глупости — ты можешь быть продавщицей, королевой, уборщицей, для меня все это ровным счетом ничего не значит.

— Кристиан, извини, но я считаю иначе, — она подошла ко мне и обняла за шею, глядя прямо в глаза, — я решила стать актрисой — и стала ею, я решила тебя завоевать, и теперь ты мой раб.

— Ты уверена? — иронически улыбнулся я.

— Да, уверена.

— Я считаю себя твоим рабом в той же мере, как и тебя моей рабыней.

— Мой дорогой мудрец, — мягко сказала Лия и прижалась губами к моему подбородку, потом, с загадочным блеском в глазах, добавила: — Будь добр, принеси кувшин с водой, надо умыться, смотри, какие у нас физиономии.

Мы умылись, оделись и прибрали комнату, тем временем на улице стемнело. Я проверил, не закрыто ли окно на задвижки, и сказал Лие:

— Окно будет незапертым. Когда мы вернемся, вахтерша нас не пустит, вот мы и заберемся через окно.

— Хорошо, только пойдем быстрее, я умираю от голода.

Мы вышли в коридор и с радостью отметили, что баба, сидевшая на входе, удалилась в красный уголок — просторную, уютную комнату с телевизором, радио, множеством мягких стульев и столиков с газетами. Она учуяла сигаретный дым и помчалась уничтожать виновника. Мы быстро вышли незамеченными и в прекрасном настроении направились в ближайшее кафе. Лия прижалась к моей руке. Она вышла в одной тонкой блузке и теперь вся покрылась гусиной кожей, хотя стоял теплый июньский вечер. Мы шли по тротуару, замедляя шаги у каждой цветущей липы и полной грудью вдыхая пьянящий аромат, заполнивший воздух.

— В прошлом году, в пору цветения липы, мы встретились в первый раз, тогда я еще только училась на продавщицу…

— Лия, я все хочу спросить: как тебе удалось стать актрисой?

— Помнишь нашу встречу на вокзале? Через неделю я тоже приехала в Кишинев. Я не могла сидеть дома. Вдруг тебя кто-нибудь украдет у меня или ты исчезнешь, что тогда буду делать? Я приехала и поступила на работу продавщицей. У меня был только адрес, который ты оставил, когда делал ревизию. В декабре я узнала, что ты живешь в общежитии и работаешь в другом месте, я отыскала твой номер телефона…