— Давай располагайся, — Мишка скроготнул одетым в белый чехол стулом и, усевшись за свободный столик, достал из кармана своего архалука подобранный на дороге кем–то брошенный окурок.

— Эй, приятель! — крикнул он убирающему с соседнего стола посуду официанту. — Дай–ка огонька.

Официант, помня полученные от хозяина инструкции, послушно подошел к, чумазому клиенту, с брезгливым выражением на лице чиркнул спичкой.

— Мерси, — поблагодарил его тот и, заложив ногу за ногу, пустил в размалеванный масляными красками потолок дымное кольцо. — А теперь принеси нам шамовки.

— Если вам угодно насчет закуски, — официант, не глядя на клиентов, взял с соседнего стола бумажный листок и, положив на их стол, отправился по своим делам.

— Читай, — сказал Мишка Трофиму, не меняя положения. Трофим взял в руки меню.

— Ра–гу, — прочитал он в нем и озадаченно взглянул на приятеля. — Что это за еда такая?

— Рогов нам не надо, читай дальше, — распорядился Мишка.

— Зра–зы…

— Чего? Неужели так прямо и написано? — изумился Мишка.

— Ну да, смотри сам, — Трофим сунул под нос сотрапезника бумагу. — Зразы.

— Такое нам тоже ни к чему. Должно, наварили из заразной скотины, — отверг очередное блюдо Мишка. — Вчера Чижик говорил, на бойне сибирскую язву обнаружили. Что там еще?

— Котлеты Помпадур. Креветки в соусе. Ромштекс по–деревенски на угольках.

— Вот это уже на что–то похоже… Сколько стоит?

— Что?

— Ромштекс этот самый.

— Рубль восемьдесят.

— Ого! — вытаращил глаза Мишка, но тут же пренебрежительно махнул рукой: — Гулять так гулять. Давай ромштекс и этих… креветков.

— Селедки бы еще… — нерешительно предложил Трофим.

— Закажем и селедки. Эй, любезный!

Снова подошел официант. Записывая в книжечку заказ, удивленно взглянул на любителей экзотических кушаний: с виду нищие, а денег, наверное, у них прорва. Сделав такой удобный для себя вывод, официант удалился с тем, чтобы спустя некоторое время снова появиться перед необычными посетителями с подносом в руках, на котором среди блестящих тарелок чернела огромная сковорода с ворохом дымящихся углей, поверх которых стояла еще одна сковорода — поменьше.

— Чего это ты нам принес? — вытаращился на официанта Мишка.

— Что заказывали, то и принес, — бесстрастно ответил официант, — ромштекс по–деревенски, на угольках.

— Так это же обыкновенная жареная картошка, за что же рубль восемьдесят.

— За угольки, — презрительно усмехнулся ресторанный работник, отходя от стола.

В это время в зал вошел еще один клиент. Он был в модной клетчатой кепке, в таком же клетчатом светлом костюме–тройке — ни дать ни взять иностранец.

— Фен фенидо, сеньоры! — улыбнулся иностранец, приподняв кепку, и бесцеремонно уселся за стол рядом с Мишкой.

— А что это значит? — спросил Мишка, без оттенка радости в голосе и лице от встречи с этим веселым иностранцем.

— Добрый день, товарищи, — охотно перевел свои слова на русский язык общительный незнакомец. — Это по–испански. Ого! Да у вас, я гляжу, пир горой!

Он наколол вилкой румяную картофельную дольку, положил в рот. Трофим глядел на него во все глаза, поражаясь стремительности, с какой этот нарядный и надушеный молодой человек превратился из иностранца в обитателя Бешорамбаша или Форштадтской окраины.

— По ресторанам ходишь, милорд, — незнакомец устремил на Мишку посерьезневший взгляд круглых, как пятаки, глаз, — а должок платить будет за тебя дядя? За тобой три червяка, аль забыл?

— Помню, — удрученно кивнул головой Мишка. — Вот на дело схожу…

— Ты уже сходил… к маклаку. Сколько целкачей отвалил тебе старый Мойше? Ну давай показывай, не стесняйся, мон шер.

— Это, Ухлай, не мои деньги, — набычился Мишка.

— Конечно, не твои, — согласился названный Ухлаем, протягивая Мишке узкую, украшенную перстнем руку. Мишка молча вынул из дыры в архалуке комок смятых рублевок, протянул встреченному не в добрый час кредитору:

— На, подавись.

— Ну, ну, без хулиганства, камрад, — подмигнул ему Ухлай, пряча денежный комок в боковой карман. — Почему вчера не пришел на хазу?

— Вот с ним проваландался, — мотнул Мишка оторванным козырьком на сидящего рядом приятеля. — В жару метался, как бешеный.

— Кто он?

— Свой в доску.

— Что–то я его среди своих не встречал раньше, — прищурился Ухлай, испытующе оглядев незнакомого парня. — Ну ладно, об этом после. А сейчас слушайте сюда, — он перегнулся через сковороду к Мишкиному лицу. — Есть одно фартовое дельце, — выгнул он кверху большой палец. — Червяков по пять отхватите, а может, и больше.

Начальник районного ОГПУ Степан Журко сидел за столом в своем кабинете, предаваясь невеселым мыслям. Последнее время ему явно не везет по службе. Считай, из–под самого носа ушел матерый враг Советской власти Микал Хестанов, так же, считай, безнаказанно ускользнула из терского леса в буруны давно выслеживаемая банда Котова, учинив дикую расправу над коммунарами. Правда, в ночной стычке с ними стодеревские казаки, прискакавшие коммунарам на выручку, захватили одного тяжелораненого бандита Семена Мухина, но от него узнать о дальнейшем маршруте банды вряд ли удастся — бывший белогвардеец скорей расшибет о стенку голову, чем выдаст своих.

На столе зазвонил телефон. Степан поднял трубку.

— Да, да, пропустите, — сказал он в нее и опустил на рычажки аппарата.

Спустя некоторое время в кабинет вошел Мойше, держа под мышкой какой–то сверток.

— Я жестоко извиняюсь, — сказал он и конфузливо покрутил свободной рукой свою остроконечную бороду, — но у меня возникли подозрения.

— Какие подозрения? — поднялся из–за стола навстречу старику Степан и, пожав его крупную моклакастую руку, предложил сесть. Но Мойше с притворным ужасом на лице замахал руками:

— Я–таки ничего не сделал плохого Советской власти, Степан Андреевич, чтобы сесть в ОГПУ. Вот посмотрите–ка лучше на это… — сказал он, разворачивая сверток. Это была та самая черкеска, которую он только что выменял за френч.

— Ну и что в ней подозрительного? — пощупал начальник ОГПУ смятое сукно.

— А вот, — старьевщик ткнул пальцем в бурое пятно на поле черкески и рассказал все, что знал о своих юных клиентах.

— Я так думаю, что тут мокрое дело, Степан Андреич, — добавил новоиспеченный криминалист, снова крутнув свою штопорообразную бороду. — Так оказать, уголовщина.

— Ну, с уголовщиной, товарищ Пиоскер, вам следовало бы обратиться в милицию.

— Если бы только с одной уголовщиной, товарищ начальник, — притворно вздохнул старьевщик, — а то ведь — с новой черкеской. В ней одних только газырей на целый трояк.

— А при чем тут газыри?

— Как при чем? — округлил глаза старый барыга. — Да я ведь за эту черкеску дал пять рублей придачи к почти новому мундиру. В милиции ее «пришьют к делу», а мне — убыток. Да еще чего доброго, и самому пришьют статью — за спекуляцию. Вон прошлый раз Змеющенко, дай бог ему здоровья, взял ботинки…

— Ну, ладно, ладно, — рассмеялся начальник ОГПУ, — целы будут ваши газыри. Лучше скажите, почему вы считаете, что кровь на черкеске след чьего–то преступления?

— Мой бог! Почему я так считаю… Тут нужно обязательно быть Шерлоком Холмсом, да? Если к вам в комиссионный магазин приходит человек и, почти не торгуясь, меняет новую черкеску на поношенный френч, а на черкеске огромное пятно крови, которую пытались смыть и второпях не смыли, да еще предлагает при этом купить вот такую штуку… — Мойше вынул из кармана своего лапсердака завернутые в платок серебряные ножны, — что вы должны подумать?

Степан взял ножны, повертел в руках.

— Логично, — произнес он задумчиво, положа ножны на стол. Затем попросил еще раз описать внешность их владельца. Мойше охотно повторил ранее сказанное.

— Спасибо, отец, — пожал начальник ОГПУ руку своему внештатному агенту.

— Вей мир! — вскинул острые плечи старый торгаш. — Я разве забыл, кто привез меня тогда домой из этого проклятого Питера? Как говорится в «Мидраши»: «За лычко отдай веревочку, а за веревочку — ремешок». Надеюсь, эти вещи будут в сохранности? — скользнул он взглядом близкопосаженных к носу глаз по лежащим на столе черкеске и ножнам. — Вы же не захотите, чтобы наша фирма понесла убыток?