— О чем же они собираются говорить?

— О международном положении и мобилизации в Красную гвардию.

— Надо помешать этому собранию.

— Как?

— Ну... придумайте что–либо, Микал Александрович, только, пожалуйста, без скандала и не вмешивайте, ради бога, в это дело наш совет. Мы ведь сторонники самой широкой демократии, — криво усмехнулся Бичерахов.

— Я вас понял, Георгий Сабанович, — перешел с официального обращения на дружеское Микал и вышел из кабинета.

Легко сказать «слушаюсь», а вот как устроить все, не нарушив демократию? Использовать Дорожкина? Но ведь напьется дурак и все испортит, как тогда на съезде в «Палате». Хотя других, подходящих для такого рода услуг, тоже нет. Хорошо бы использовать постороннего человека, а Дорожкина — в помощь. И тут его осенило: сын пристава! Драчун и забияка, он наверняка захочет отомстить за своего отца.

Глава пятая

До самого вечера Ольга колебалась: идти или не идти на собрание. Вроде бы и делать там нечего, и в то же время тянет туда какая–то неведомая сила. Ну уж и неведомая... Ольга усмехнулась своему отражению в зеркале и вдруг заторопилась к выходу.

— Куда это ты на ночь глядя вырядилась? — удивился Силантий, вышедший из сарая с вилами в руках.

— На собранию, папаша, — ответила Ольга. — Даве встрела Нюрку-учительшу, так она велела прийти в школу.

— Нюрка твоя, слава богу, не атаман, а ты не казак, чтоб по приказу на сход являться, — забубнил Силантий, выворачивая по обыкновению глаза из–под кустистых рыжих бровей. — Неча тебе, замужней жене, делать тама.

— Ну насчет этого, дорогой папанюшка, мне, кубыть, видней, есть чего делать али нет, — возразила Ольга, останавливаясь и поворачиваясь лицом к отцу.

— Знов за старое? — метнул Силантий в строптивую дочь свирепый взгляд. — К большевикам теперь потянуло, что-лича?

— Большевики тоже люди, — отрезала Ольга и, гордо повернувшись, направилась к калитке.

— Гляди, девка, не промахнись! — потряс вилами родитель. — Неровен час, переменится власть, придут настоящие хозяева, они вам покажут комитеты да советы.

— Какие комитеты? — оглянулась Ольга.

— А такие. Мне ить Ефим доложил насчет ваших фокусов, как вы там сбираетесь к Сюрке Богомазовой вроде на посиделки, а сами черт-те об чем гутарите. Гляди-и! Я сам первый не пожалею мыла на веревки для твоих Невдашовых да Загиловых, чоп им в дыхало.

— Гутарите вы, папаша, сами не знаете чего, — усмехнулась Ольга. — Люди думают, как лучше жизню наладить, а вы неначе тот таракан за печкой...

— Грамотные дюже стали! — перешел на крик Силантий.

Из времянки вышла хозяйка.

— Ну чего ты, Силаша? — уставилась она в мужа скорбным, взглядом провалившихся в морщины глаз. — Блажишь на всю станицу.

— Цыть, шалава! — рявкнул Силантий и замахнулся вилами, но в последнее мгновенье швырнул их в сторону, и они загремели, ударившись о грядку стоящей в глубине двора телеги. — Не доводи до греха!

— Эх, папака, — процедила сквозь сжатые зубы Ольга и, выйдя в калитку, звякнула железной клямкой.

До чего же злой родитель! Запустил вилами в телегу, словно битой в городки — так и посыпались по земле перекладины от тележной грядки. Кузьме теперь работы на целый день. Хоть бы не бросился следом на улицу...

Ольга вздохнула, скосив глаза на ворота — за ними слышалась матерная отцовская ругань, а над ними светилось лимонно-оранжевым цветом небо — значит, солнце только что село и она успеет до наступления темноты дойти к Успенскому собору.

Когда она, несколько запыхавшаяся и взмокшая от быстрой ходьбы, обогнула церковную ограду, в окнах школы уже виднелся ламповый свет, а перед ними, подтягиваясь на носках, толпились малолетние любители общественных мероприятий, для которых, как правило, не находится места внутри помещения. Среди них Ольга тотчас разглядела и отцова крестника — Трофимку. Вот же чертенок! И когда успел прибежать?

Она прошла в помещение, окинула взглядом сидящих к стоящих в классе. Кого здесь только нет! Сапожники с Форштадтской улицы и портные с Армянской улицы, рабочие с завода Загребального и приказчики из магазина купца Неведова, и даже девчата из швейной мастерской мадам Сусманович не удержались сегодня от соблазна побывать на собрании на равных правах с мужчинами. Они толпятся на самых залах, возле классной доски, грызут семечки, шушукаются и нежно рдеют под мужскими взглядами. Гм, а этот зачем здесь? Ольга задержалась взглядом на сидящем за партой в левом ряду маленьком мужичке, одетом в рабочую куртку и такой же засаленный картуз. Господи! Никак и вправду Ефим Недомерок! Ольга знает, что он с самой зимы живет в Моздоке, служит в ординарцах при штабе в Казачьем совете, но почему он так странно вырядился? И вообще, что ему здесь нужно? «С дурака какой спрос, подвела Ольга черту под своими размышлениями поговоркой и перевела взгляд с соседа-станичника на покрытый кумачом стол президиума. За ним сидели: Нюра Розговая, какая–то незнакомая женщина в кожаной куртке, мужчина-осетин и Степан. Ему только что дали слово, и он поднялся из–за стола, большой, гладко выбритый, сероглазый, в блестящих ремнях поверх военной гимнастерки.

— Товарищи! — бросил он в класс полюбившееся за последний год всем простым людям России слово. — Советская страна переживает тяжелые дни. Внешние и внутренние враги революции общими усилиями стремятся задушить молодую Советскую республику и восстановить в ней власть помещиков и капиталистов. С запада, нарушив условия мирного договора, наступают на нас немцы, с юга лезут на нас турки, с востока угрожают нам японцы, а с севера — англичане и американцы. Ободренные наступлением иностранных армий, наши внутренние враги активизировали свои контрреволюционные действия. На Дону объявил войну Советской власти генерал Краснов. В Сальских степях набирает и укомплектовывает так называемую добровольческую армию генерал Деникин, преемник покойного Корнилова. На Кубани скрывающиеся в горах белоказачьи банды терроризируют советские районы Кубано-Черноморской республики.

У нас на Тереке тоже очень напряженная обстановка. Националисты и контрреволюционеры всех мастей всячески провоцируют народы Северного Кавказа на вооруженные столкновения между собой, устраивают всевозможные диверсии. Для них нет ничего святого. Чувствуя приближение неминуемого краха, они идут на любые преступления: стреляют в советских активистов из–за угла, подкладывают мины под рельсы, чтобы взорвать, например, поезд с возвращающимися из Пятигорска во Владикавказ делегатами съезда, лучшими представителями народа...

Трах!!! В окне напротив стола президиума со звоном посыпались стекла, а на красную скатерть рядом с лампой шлепнулся увесистый кусок кирпича.

В классе взвизгнули. Сидящие перед столом, грохоча крышками парт, стали выскакивать в проходы между рядами.

— Тикай, братцы! — завопил кто–то дурным голосом. — Счас стрелять начнуть!

Все бросились к выходу. В суматохе кто–то случайно, а может быть, намеренно потянул за собой скатерть вместе с графином и лампой. Хлопнуло стекло, по помещению разнесся запах разлившегося керосина. Наступившая темнота усилила панику.

— Горим! — раздался снова все тот же дурной голос, и прижатой к стене Ольге он показался знакомым. «Ефим блажит», — подумала она, пытаясь вместе со всеми пробиться к дверям. Но в спину ей прозвучал другой, тоже знакомый голос:

— Спокойно, товарищи! Оставайтесь на своих местах! Какой–то хулиган разбил камнем окно — только и всего. Сейчас я зажгу свет.

В темноте чиркнула спичка. Затем загорелся обрывок газеты. Его поднял кверху мужчина-осетин. А вот загорелась и поднятая с полу лампа. Правда, без стекла свет от нее был уже неяркий.

— Ну вот и все, — сказал Степан, выкручивая на сколько можно фитиль.

Постепенно паника улеглась. Выскочившие из–за парт снова уселись за них, посмеиваясь над собой и друг над другом. Те, которые успели выскочить из помещения, также, возвратились. Вместе с ними, пользуясь случаем, протиснулись в класс мальчишки.