— Здравствуйте, милый доктор! Вы уже все знаете? Умберто все сказал вам? Умоляю, останьтесь, и вы не пожалеете!

— Но я…

— Не упрямьтесь же, дорогой мой! Приезжайте прямо сейчас ко мне. Умберто даст свою машину.

— Здесь такая заварушка, синьора! Все бегают, галдят. Наверное, сейчас будет не до лечения!

— А что произошло?

— Я так понял, что удрали арестанты из тюрьмы. — Ну и что? Господи, какие пустяки! Это ничего не значит!

— Но у них будут неприятности. Вашему Умберте даже дурно стало.

— Но раз вы там, о чем беспокоиться! Отлежится — пройдет. Вы ему помогли?

— Помог. Он, по-моему, уже очухался.

— Ну-ка дайте ему трубку.

Фома сунул трубку министру:

— Супруга ваша.

— Да-а! — жалобно простонал министр в трубку, — Ах, солнышко, сейчас не до того. У нас такая беда!.. Да… Да… Будем ловить… будем. А не найдем, так посадим взамен четырех — четыреста… Да… Хорошо, ангел мой… Сейчас отправлю.

Министр положил трубку. Сказал адъютанту:

— На моей машине синьора доктора — ко мне домой.

— Будет исполнено, ваше превосходительство!

Красотка-горничная провела Фому в будуар синьоры, обитый голубым шелком. Ее светлость с ослепительной улыбкой встала ему навстречу. Одета министерша была с изысканной скромностью. Домашнее простое платье декольтировано до самого пояса. Разрезы по бокам приоткрывали ноги от бедра до пятки. В пальцах синьоры дымилась сигарета, вставленная в длинный рубиновый мундштук.

Ее светлость подала доктору руку для поцелуя, но Фома, в простоте душевной, этого не понял. Синьора нисколько не обиделась. Она слышала от Гвиано об оригинальности манер и экстравагантности лексикона швейцарской знаменитости. Она с удовольствием оглядела могучую фигуру доктора, отступила на шаг и воскликнула:

— Наконец-то я вас заполучила, милый доктор! Я так благодарна вам! Вы и представить не можете, как жажду я испытать ваши методы лечения!

Фома кашлянул. Показав на белый телефонный аппарат, спросил:

— Телефончиком разрешите воспользоваться?

— Прошу вас! — удивилась министерша.

— Прошу прощенья! — поклонился Фома: при желании и он мог быть галантным.

Министерша вышла.

— Отель «Карлтон»! — назвал Фома. Затем попросил — Сорок второй!.. Алле! Это кто! Ты, Поль Эккерт? Привет! Я вот чего звоню. Никуда не поедем, понял? Задержали тут меня. Вернусь — все растолкую… Ты не ори, дурошлеп! Мне и самому тошно! Билеты сдай. Чего? Ну пусть пропадают. Бес с ними. Все!.. Тут у меня важное дело. A-а, глаза б мои не глядели!

В будуар вплыла синьора. Она проворковала:

— Нам подадут завтрак. Как вы желаете — до или после осмотра?

— После чего?

— Осмотра.

— Ах, осмотра!.. Но у меня с собой даже инструментов нет.

— А мне говорили, что вы обходитесь без обычной медицинской аппаратуры и инструментов.

— Это верно. Ну, тогда ладно. Обойдемся.

— Итак: до или после?

— Давайте уж — до! — вздохнул Фома.

Хлопок в ладоши. В дверях показалась тележка.

Ароматный конверт с золотой графской короной содержал чек на такую сумму, что закаленный Ерема, крякнув, медленно осел на ковер.

— Это да-а! — протянул он, — Чем это ты, Фома ее ублажил? А? Графиню? Министершу? А? Они тут деньгами, между прочим, не любят попусту швыряться! Ох, Фома, утрачиваешь ты классовое чутье! В азарт входишь с этими буржуйскими бабами! Признайся, как это ты ее лечил? А?

— Ты на что это намекаешь, сукин ты сын?! Трахнуть тебя по шее за пустозвонство!

— Чего ты взъерепенился? Мне и вправду интересно, как ты ее лечишь.

— Ему, видишь, интересно! А Фома отдувайся, мозгами крути, как этих заграничных дур лечить! Интересно ему, прохвосту! Тебя-то никто не заставляет статьи писать, господин журналист Эккерт!

— От Задели слышу!

— Дубина!

— Задель!

Фома схватил чек и гаркнул:

— Разорву сейчас!

Ерема, изловчившись, выхватил из его кулака чек, стал разглаживать, приговаривая при этом:

— Я тебе разорву! Я тебе разорву! Ишь какие замашки появились! На народное достояние руку поднимает! Только гайка слаба!

— Заткнись, зануда!

— Задель!

Премьер-министр Бенито Муссолини вызвал к себе Стабилини. Он хмуро спросил:

— Что там за дикая история с побегом коммунистов, Берти? Мне сообщают прямо-таки фантастические вещи! Почему ты сразу мне не доложил об этом деле?

— Я надеялся поймать этих подлецов еще сегодня.

— Ну и не поймал, конечно?

— Нет. В этом побеге есть действительно что-то немыслимое!

— Объясни ж мне, наконец!

— Можешь не верить, Бени, но эти четверо словно испарились из своих камер. Не взломаны ни окна, ни двери. Никаких следов! В эти сутки в тюрьме дежурили опытнейшие охранники. Когда именно исчезли эти бандиты, неясно, куда, каким путем, как, — совершенно непостижимо! Допросы ничего пока не дали. Никто ничего не видел, не слышал… Коменданта вы знаете. Это наш опытнейший тюремный специалист, давний член партии Гвиано. Он ни на час не отлучался из крепости, Никаких машин или конных экипажей за эти сутки в тюрьме не было. Ни одного постороннего лица, за исключением врача, не было. Врач находился все это время у Гвиано. Он сам его встретил и сам проводил до ворот.

— Что за чертовщина! — удивился Муссолини.

— В том-то и дело!

— А никаких мелких происшествий в крепости за эти сутки не зафиксировано? — поинтересовался дуче.

— Никаких! Один, впрочем, идиотский случай.

— Ну-ка, ну-ка!

— Комиссар по тюремному режиму лейтенант Бартоломео Бисолатти оказался в бочке с нечистотами.

— Тьфу, пакость! Разжаловать в рядовые, чтоб не позорил мундира! От него ведь теперь разить будет всю жизнь!

— Наверняка!

— Постой, постой! А что, если это хитрый ход? Слушай! Все указывает на то, что действовал там кто-то свой! Этого вонючку надо арестовать и допросить.

— Слушаюсь. Сделаем.

— Скажи, а в этой бочке никого больше не оказалось?

— Нет. Выудили только лейтенанта.

— Ну, хорошо, Умберто. Я позабочусь, чтобы вся эта дикая история не попала в наши газеты. А ты постарайся, чтобы сведения о побеге не просочились за границу.

В салоне ювелирной фирмы встретились три дамы.

Графиня Стабилини, супруга министра внутренних дел, с жаром рассказывала своим подругам — жене министра финансов Мартино и жене банкира Марчелло:

— Это феноменальная личность! Не знаю, что больше на меня действует — его ли чудной выговор и необычный акцент, атлетическая внешность и странные манеры, — но он неотразим.

— А как он тебя лечит?

— О, это необыкновенно! Ну, вот, например, как Зайдель избавил меня от гипотонии. Он дал мне курить особую табачную смесь. Название я запомнила: ма-хор-ка. Он скрутил из газеты нечто вроде толстой сигареты, и я закурила. Ма-хор-ка вызывает кашель, слезы, жжение. Но это, оказывается, и дает лечебный эффект. Я избавилась теперь от недуга… Он так мил, этот Зайдель! Бормочет на каком-то непонятном диалекте разные слова, словно заклинания. Кое-что я теперь тоже могу произнести.

— А ну, миленькая, скажите!

— «Твоу мать!»

— Какая прелесть!

— Милочка, ты должна направить его ко мне. Обещай же!

— И ко мне! Прошу тебя!

И вот доктор Зайдель с глазами, полными мрачного огня, появился у жены министра де Мартино. Министерша полулежала на турецком диване. Она в восхищении промолвила:

— О, вы настоящий Геркулес!

— Что болит? — свирепо спросил Геркулес.

— Я, наверное, простудилась.

Синьора покашляла, стараясь, чтобы этот кашель был мелодичным и деликатным. Доктор задумался.

— Луком пробовали? — наконец спросил он.

— Что? — растерянно спросила больная.