Теперь досуг чаще проходил в компании интересной книги. Появилась возможность читать, что хочется, а не что необходимо. Но, вопреки ожиданиям, это не приносило должного удовольствия. Даже с Марго мы встречались редко. Знойное лето и наплыв туристов — горячая пора для парижских кафе. Девушка пользовалась возможностью заработать, трудясь допоздна почти ежедневно.

Выходить вечерами в одиночестве мне по-прежнему запрещалось. Голову все чаще посещали негодующие строптивые мысли: «Какого черта я сижу в четырех стенах, когда вокруг кипит ночная жизнь, полная развлечений и веселья? Современным женщинам не требуется обязательное сопровождение мужчины для прогулок и посещения театров, не говоря уже о кино. Каждую неделю на афишных столбах появлялись новые пестрые листовки с анонсами премьер спектаклей, концертов и художественных фильмов. Большая часть этого проходила мимо меня, словно в насмешку над былыми восторгами и надеждами. А я ведь вполне способна сама о себе позаботиться».

До определенного момента это оставалось крамольными размышлениями, гнетущим молчаливым недовольством, но, когда однажды Джори не пришел, как обещал, мое терпение лопнуло.

В июне столица изнывала от жары, плавясь без дождя уже почти месяц. Я изнывала вместе с пыльным городом, только от скуки и безделья. Кто бы мог предположить, что в Париже невозможно найти занятие по душе? Но меня уже не увлекали ни музеи, ни галереи, ни ярмарки. На самом деле, все сводилось к острой нехватке ставшего привычным присутствия брата.

Что нашел великолепный мужчина в этой отвратительной, неприятной рыжей жеманнице, оставалось загадкой. Расспрашивать я не смела, это явно не мое дело. На мой предвзятый взгляд в ней не было ничего выдающегося, ну, кроме обширной груди и длинных ног. Подумаешь, достижения! Зато глаза — завистливые и жадные, неужели он этого не замечает? Предположения, что долго Анора около него не задержится, тоже обратились прахом. Напротив, Джори уделял ей много времени, постоянно сопровождая на какие-то рауты и светские сборища.

Иногда на рассвете, не успевая возвратиться в Бельвиль из центра, он отсыпался у меня в комнате Мэри. Казалось, все, как обычно, он спокоен и невозмутим, но я кожей ощущала исходящее от него довольствие и удовлетворение, чего не замечала прежде. Почему-то это бесило еще больше. Ощущения новые, весьма неприятные, словно булавкой больно колола каждая мысль о ненавистной ирландке. Могла бы я когда-нибудь оказаться на ее месте? С глубокой обидой приходилось признать — это исключено. Джори получал от женщин то, чего я, вероятно, никогда дать ему не в состоянии, именно поэтому вариантов моего положения, кроме сестры, он не предлагал. Так имею ли я право на подобные мысли? Что если брат поймет, какие глупости посещают мою неблагодарную голову? Тогда только из Парижа бежать.

Начал портиться характер. Я часто замечала, что огрызаюсь и почти перестала улыбаться. Он на подобные выпады только бровь недоуменно приподнимал, словно не понимая, в чем причина.

Становилось очень стыдно. Я прилагала усилия, чтобы сдержаться, ни в чем не упрекать и настроения не показывать. Этак я и последних крох общения лишусь, если он разозлится и решит, что я перешла границы. Наверное, я должна радоваться за него, ведь он, похоже, счастлив. Радоваться не получалось, но и жаловаться я не решалась. Если рассудить, то какие у меня права? Я всего лишь случайно навязавшееся на его голову недоразумение.

Первый бунт во мне назрел в конце июля. В столице проводился большой фестиваль, в котором участвовали музыканты со всего мира. Улицы, площади и бульвары, утопающие в цветах, превратились в настоящую феерию. Отовсюду лилась музыка и доносились песни на разных языках. Главный концерт с невероятной программой выступлений начинался вечером в субботу на Марсовом поле и должен был продлиться до рассвета. Накануне Джори прийти не мог, объяснив, что встречается с посетившим Париж создателем. Извинившись, попросил в эту пятницу воздержаться от традиционного ужина в Бельвиле, а на следующий день обещал зайти, как только освободится.

С самого утра присутствовало ощущение чего-то необыкновенного и волнующего. Казалось, воздух звенел, как натянутая струна. Молодежь устраивала грандиозное празднество с маскарадом живых цветов и гуляниями по нарядным улицам. Все мои сокурсницы, оставшиеся в городе, планировали в этом участвовать. Готовилась и я, заранее выбрав платье и соорудив подходящую прическу, украсив ее фиалковым венком, предвкушая удовольствие.

Наступил вечер, вслед за ним подкралась и ночь. Нарядная и безмерно несчастная, я тоскливо томилась на крохотном балконе, ловя отголоски безудержного веселья, долетающего грохотом фейерверка и смехом. Джори так и не пришел. Я знала, что он никогда не нарушает обещаний без веской причины. Вероятно, его задержали непреодолимые обстоятельства и, конечно, завтра он все объяснит и извинится. Но ведь и праздник закончится. Я долго терзалась сомнениями, но, в конце концов, не выдержала.

Я очень любила такие шумные многолюдные сборища, когда можно смешаться с вдохновленной, разгоряченной толпой, почувствовать себя наравне со всеми, в едином порыве и вдохе. Да, что же, я пленница разве? Я не намеревалась бродить в одиночестве по темным закоулкам и злачным местам. На Марсовом поле собралось, наверное, полгорода с семьями и даже детьми. По какой несправедливости и чьей насмешке я лишаюсь всего, что доступно нормальным людям? Это глупо и неправильно!

Джори разозлится, когда узнает, но я готова на это пойти. А если он не пришел, потому что вновь окружил пристальным вниманием Анору? Или вообще забыл об обещанном. Слишком редко мы виделись, тогда как эта женщина заполнила практически все его время. Здравый смысл твердил, что это исключено и брат никогда бы так не поступил, но обида и отчаяние делали свое дело. Меня неудержимо тянуло вырваться из заточения и будь что будет.

Сегодня удача отвернулась, она вообще у меня редкая гостья. Едва я дошла до Эколь, подгоняемая нетерпением и подстегиваемая бунтарским духом, как столкнулась со своим неизменным надзирателем — Маркосом. Он держал под руку супругу Элен, симпатичную молодую женщину, и явно был не при исполнении. Лоренсо живут где-то неподалеку, у Элен квартира в Латинском квартале еще со времен учебы в Университете. Счастливые супруги, как и все парижане, нынче ночью, прогуливались, наслаждаясь праздником. Злой ли рок надо мной или наказание за непослушание и самовольство, но улизнуть незамеченной от бдительного мексиканца не удалось.

— Энджэль, сейчас ты должна находиться дома, — тихо, но строго произнес он с чудовищным акцентом.

Возмущение достигло апогея, когда я отчетливо осознала, что все планы и чаяния рушатся в это мгновение, и меня ждет горькое разочарование.

— Пропусти, Маркос, я не обязана тебя слушать! — резко огрызнулась я, понимая, как отвратительно выгляжу в неоправданной грубости.

Он не сдвинулся с места.

— Дорогой, почему бы Эль не посмотреть концерт вместе с нами? Думаю, так ей ничего не угрожает, — деликатно тронула его за плечо жена.

Тот сосредоточенно нахмурился, но все же, кивнул, соглашаясь. Можно было воспользоваться приглашением, однако оно сильно уязвило остатки гордости. Даже слезы навернулись. Хорошая же меня ожидала прогулка — словно под конвоем, и то из милосердия. Настроение окончательно испортилось. Адреналин и желание спорить исчезли, уступив злости и раздражению. Развернувшись и не попрощавшись, я ринулась в обратном направлении, не оборачиваясь и всех ненавидя. Уверена, Лоренсо убедились, что я благополучно добралась до квартиры, и это подливало масло горькой жалости к себе.

Кипя от гнева, в отчаянии от жестокости судьбы, я так хлопнула дверью, что наверняка разбудила престарелую соседку, но мне было все равно. А за окном весело куражился Париж. Я металась по комнате, не в силах успокоиться, пока голова не закружилась. С трудом удалось задремать на рассвете, обессилив от напрасных переживаний.