Он сделал жест, приглашающий высказываться, и сел. Подумал досадливо о себе: «Не то, не так сказал! Прямо поминальную речь закатил!»

Слова попросил Пётр Воложанин. Как всегда, прежде чем начать публично говорить, он смущённо порозовел на скулах.

— Нас всего 12, сказал Александр Корнеевич. Много это или мало? Мало для того, чтобы возглавить борьбу приморского пролетариата и войска, когда они начнут новую атаку па царизм. Но много для того, чтобы готовиться к этой борьбе, вовлекать в наши ряды новых бойцов из числа сознательных рабочих, а также армейских и флотских товарищей. Пусть сейчас сходки и митинги временно, — Пётр налёг на это слово, — Временно исключены, но мы можем и обязаны вести агитацию листовками, а возможно, есть смысл вернуться также к старой, испытанной форме работы – к кружкам. При этом основное внимание, по-моему, надо обратить на порт и депо, где много рабочих…

— А нашего брата-солдата забыл? — подал голос Сибиряк.

— Нет, не забыл. Наиболее революционные части гарнизона, как известно, выведены из крепости и расформированы. А среди войск, введённых во Владивосток, надо начинать всё сначала. В части, видимо, следует направить наших опытных товарищей Василия Чаплинского и Степана Починкина. Мне думается также, что надо создать комитет нижних чинов…

— Уже был такой! — скривился Починкин.

— Был, да весь вышел! — добавил кто-то.

— Я имею в виду не болтунов и шкурников типа Шпура, — нетерпеливо отмахнулся Пётр. — А нелегальный временный комитет солдатских и матросских депутатов, который будет стоять на позициях социал-демократов и к которому в свое время перейдёт вся власть в дальневосточной армии!..

Назаренко слушал Петра и по-отцовски радовался за парня: не по дням, а по часам растет хлопец! Вон какие зрелые мысли излагает, настоящий большевик! Да и квалифицированным рабочим стал за короткое время. Александр Корнеевич улыбнулся, вспомнив прошлогодний разговор с Воложаниным о совместимости понятий рабочий и революционер.

И одновременно Назаренко злился на себя: как неправильно он сегодня выступил, его речь была прямо-таки панической. Что это он? Начал сдавать? Усталость, болезнь или растерянность при виде разгула реакции?

Задумавшись, он пропустил начало выступления Ильи Силина. Тот носил кличку Дед, до недавнего времени работал в мастерских военного порта, но не походил ни на деда, ни на рабочего: на вид ему было не более сорока, а внешностью и одеждой напоминал, скорее, конторщика или приказчика. Был он кудряв, с намечающейся плешью, брит, несколько полноват. Назаренко знал Силина с 1900 года. Это умный, грамотный, многого добившийся самообразованием рабочий, социал-демократ со стажем, но упорно, до фанатичности держащийся линии меньшевиков. К чести его надо сказать, что в отличие от некоторых владивостокских меньшевиков Дед не убоялся контрреволюционного террора, перешёл на нелегальное положение и продолжал свою деятельность рабочего пропагандиста.

Увидев, что выступает его старый оппонент, Назаренко весь подобрался. Силин меж тем говорил:

— …И мне понравилось, что товарищ Назаренко впервые за долгое время трезво, реалистически оценил обстановку. Теперь-то он, надеюсь, увидел, чем кончаются призывы «к топору». Тем, что против топоров применяются винтовки и пушки, а в результате мы теряем наших лучших товарищей, а также ранее завоёванные возможности вести легальную работу…

Силин говорил ещё долго, излагая тактическую линию меньшевиков, а в конце выступления ещё раз призвал «товарищей, называющих себя большевиками, воздерживаться от авантюристических действий, которые приведут к новым жертвам».

Поднялся Назаренко.

— Есть такая русская пословица: на обеде все соседи, а пришла беда, они прочь, как вода! Это я о меньшевиках, ряды которых заметно сегодня поредели. К Деду это, конечно, не относится, это наш испытанный товарищ, не раз доказавший преданность нашему делу. Но вместе с тем он мой идейный противник, и раз он меня хвалит, значит, я совершил промах. А промах мой в том, что я начал паниковать, чего делать ни в коем случае нельзя. Обстановка действительно очень трудная, но именно сейчас надо действовать, и действовать активно, как никогда. Надо показать мищенкам, что мы не сломлены, что борьба ещё впереди! Первое, что нам предстоит сделать, – это оформиться наконец организационно, то есть стать единой Владивостокской организацией РСДРП, а в ближайшем будущем создать подобные организации или группы в Никольске-Уссурийском, и Спасском и других городах и селах области. Необходимо наладить теснейшую связь с нашими соседями сибиряками с тем, чтобы оперативно получать документы ЦК, газеты, книги. Возможно, что они же помогут нам и людьми, то есть направят во Владивосток опытных организаторов для усиления партийной работы. И последнее. Вот проект листовки, прошу всех ознакомиться…

Стук камня в ставни заставил всех вздрогнуть. Это Васятка Максименко, бессменный часовой, подавал тревожный сигнал. Минуту спустя кто-то затарабанил в дверь. Назаренко сделал выразительный жест хозяину дома Вахренькову: не спеши, мол, открывать. В комнате началась быстрая молчаливая суета: со стола исчезли листки с записями и появились игральные карты, Сибиряк здоровенной ладонью вышиб пробку из бутылки и разлил водку по стаканам, Починкин принялся накручивать ручку граммофона.

Вахреньков, покрикивая в сторону двери: «Сейчас, сейчас!» — неторопливо зашаркал в сенцы. Он долго ещё там возился с засовами и крючками и ворчал, по давней своей привычке обходясь без глаголов: «Кого там черти?.. Спокою ни днём ни ночью…» Когда он наконец открыл завизжавшую дверь, из раструба граммофона, похожего на гигантский цветок вьюнка, рявкнуло разухабистое:

— Вдо-о-ль по Пите-е-ерской, по Тверской, Я-амской да…

Никто не слушал знаменитого певца, все сидели молча, повернув лица к сенцам и напряжённо прислушиваясь, не раздастся ли там хорошо знакомый многим звон жандармских шпор. Но всё было тихо. Снова взвизгнула дверь, лязгнул засов, и на пороге появился Вахреньков. Объяснил как всегда лаконично:

— Сосед… за табаком…

— Будем заканчивать, товарищи! — заговорил Назаренко. — Поздно. О дне следующего собрания всех предупредим заранее… Починкин, как дела с типографией?

— Наклёвывается вроде одна, Александр Корнеевич. У стрелков, на Эгершельде. У меня там знакомый ефрейтор…

— Возьми текст, попробуй отпечатать штук пятьсот. Не получится – сделаем на гектографе. Да смотри не попадись, тебя ведь ищут, наверное… Ну всё, товарищи, расходимся. Как всегда: по одному, по двое, не спеша. Кто-нибудь позовите со двора Васятку, он в палисаднике…

Васятка пришёл недовольный.

— Чё так долго сёдни?

— Замерз?

— А то нет!

— Ты, может, поэтому и камешек в ставень запустил? А? Чтобы нас поскорее разогнать?

— Ну что вы такое говорите? И не совестно… Я же видел: пёрся к дому какой-то тип! Зря вы, ей-богу… — Васятка обиделся.

— Ну, пошутил, пошутил! — Назаренко обнял паренька за плечи. — Спасибо тебе за службу. Ты здорово нас выручаешь. И знаешь, когда-нибудь тебе за это дадут медаль!

— Вот ещё! Медаль! — возмутился Васятка. — Что я, дворник-стукач или филер какой?

— Чудак! Это же будет нe царская медаль – народная! И дадут её тебе как часовому Революции!

Из донесения ротмистра Петрова в департамент полиции.

«…Во Владивостоке существует несколько отдельных, не соорганизованных ещё между собой организаций партии социал-демократов, деятельность коих направлена, главным образом, к распространению пропаганды в войсках. Местных сил не замечается, и все они питаются литературой, привозимой из Японии, Читы, Иркутска, Омска и Благовещенска, размножая её на гектографе…»

Из листовки «К гражданам».

«В настоящий момент, когда соорганизовавшаяся Российская социал-демократическая рабочая партия встала лицом к лицу с чрезвычайно важной задачей энергичного расширения и углубления своих сил в массах пролетариата и широкой вербовки новых нужных интеллигентских сил, в настоящий момент организация социал-демократической работы в г. Владивостоке становится более чем необходимой. Последние кровавые события революционной борьбы нашего города ясно и определённо выдвинули перед нами вопрос о сформировании такой организации, которая могла бы взять на себя идейное и практическое руководство активного выступления революционных масс народа.