Совершенно верно.

Кажется, даже Ошино говорил нечто подобное.

Привязанность к любимцу.

— Но для нее это естественно, в том числе ее отношение ко мне.

— Угу. Поэтому Киссшот не является злом. Зло — это только я. И никто, кроме меня.

— Вообще-то, я так не думаю. Потому что добро и зло зависят от точки зрения.

— Ты права.

Ошино говорил даже это.

«У каждого человека свой взгляд на правосудие», — сказал он.

Поэтому Ошино упорно выбирает нейтральную точку зрения.

— Я никогда не смотрел на это с такой точки зрения. Драматург, Эпизод, Палач. Эти трое были людским правосудием.

— Но ты-то вампир, так что с этим ничего не поделаешь. Еще раз повторяю, не надо так преувеличивать.

— Довольно тяжело для меня не преувеличивать. В конце концов, я стал врагом человечества.

— Значит, ты больше не хочешь снова стать человеком? — спросила Ханекава.

Ее голос не обвинял меня, но, учитывая мое текущее состояние, это был жесткий вопрос.

— Ты уже потерял свою человечность? Разве не ты говорил, что хочешь снова стать человеком? Ты хотел вернуться к реальности, не правда ли?

— Была уже одна жертва. Сейчас будет слишком эгоистично, если исполнится только мое желание.

— Раз уж ты упомянул об эгоизме, то разве сейчас ты не эгоистичен?

— Э?

— Потому что…

Поправив свои очки и вздохнув, Ханекава продолжила:

— Ты пытаешься сбежать от всей этой каши, которую заварил.

— Нет…

Это неправда, хотел я сказать, но слова застряли у меня в горле.

Ханекава добавила:

— И сердце, и тело, оба убегают.

— …

— После этого ты попытаешься убежать. Из-за твоих ошибок ты попытаешься все сбросить. Но поскольку в реальном мире нет кнопки «сброс», ты попытаешься выдернуть вилку из розетки. Разве я не права?

— Ты ошибаешься…

Ты ошибаешься.

Я так думал.

— Не то чтобы я хотел убежать, я просто хочу принять ответственность за это. По крайней мере, я могу положить конец своей бессмертной жизни в качестве расплаты.

— Ты только добавишь к списку своих грехов еще один, — сказала Ханекава. — Суицид — это грех.

— Что, что? Ханекава, ты противник самоубийства.

— Я не имела в виду, что моя точка зрения именно такова, но я считаю, что в данном отношении ты такой же, как я.

— Такой же?

— Тебе плохо, когда люди умирают.

Объясняя смысл, Ханекава продолжила:

— Хотя ты не против умереть сам, но тебе плохо, когда умирают другие люди.

— …

— Это говорит о том, что ты хороший человек.

— Ты говоришь про Палача?

Я вспомнил его.

Хотя я контактировал с ним всего несколько раз.

— На свете есть люди, которые должны умереть, но нет таких людей, чья смерть не имеет значения. Вот как я считаю. Это моя точка зрения. Поэтому, исходя из этих понятий, я являюсь человеком, который должен умереть.

— Вообще-то, ты сейчас не человек.

— Это всего лишь буквоедство.

— Если это ради друзей, то я буду есть буквы.

— Ханекава, — сказал я.

Было и так ясно, что если я озвучу Ханекаве эту причину, то получу в ответ ряд возражений и, пожалуй, проиграю спор…

Но я все-таки произнес эти слова.

— Сейчас я не человек. Я — вампир. Поэтому я, подобно Киссшот, начну питаться людьми.

— …

— Я пытался себе это представить, но даже от мыслей об этом мне становится нехорошо. Я не хочу жить, если мне придется поедать людей.

Поэтому, у меня нет другого выбора, кроме как умереть, сказал я.

Если я не смогу снова стать человеком, то мне останется только умереть.

— Я слабак, в отличие от тебя, поэтому если я не умру сейчас, то потом мне не хватит на это смелости. А затем, рано или поздно, я не смогу сдерживать свой голод.

Мобильная еда.

Это слова Киссшот.

— Ханекава, рано или поздно я начну видеть в тебе только еду.

Это меня пугает.

Хотя труп Палача тоже был страшным, но когда Киссшот назвала Ханекаву этими словами, было гораздо страшнее.

Это знание.

Ее здравый смысл рано или поздно станет моим здравым смыслом.

Если мой человеческий здравый смысл исчезнет, то я приобрету здравый смысл вампира.

Несомненно, Ханекава станет для меня только едой.

Я захочу съесть ее.

— В таком случае, не ешь других людей.

Ханекава.

Однако вместо возражений, которых я ожидал, не пытаясь меня переспорить, она произнесла эти слова спокойным голосом.

— Арараги-кун, ты можешь съесть меня.

Я на самом деле не сразу понял.

То, что она произнесла, ее чувства.

— Если я не смогу умереть ради другого человека, то меня нельзя считать его другом.

— Э-э-э…

Как и следовало ожидать, ее стремление было слишком безрассудным.

Да и кто вообще в состоянии придерживаться такой цели?

— Именно так. Разве я не говорила тебе? Если ты узнаешь настоящую меня, то будешь разочарован, — улыбаясь, произнесла Ханекава.

— Да что ты вообще за человек?..

— Хм? Я твой друг. По крайней мере, я так считаю.

— Да как же далеко ты можешь зайти? Как ты можешь делать так много для такого, как я. Неужели ты реинкарнация кошки, которую я спас, когда учился в начальной школе, а может, переехавшая подруга детства или собрат по оружию из прошлой жизни, что-то вроде этого?

— Ничуть.

— Надеюсь.

В любом случае, я никогда не спасал кошку.

У меня не было подруги детства, которая переехала.

И я ничего не знаю про свои прошлые жизни.

— Я раньше не говорил тебе этого, но почему ты так много делаешь для меня, ведь мы же познакомились совсем недавно? Если бы ты делала нечто подобное для каждого, тебе бы жизни на это не хватило.

— Вообще-то, я не помогаю каждому, — сказала Ханекава. — Я делаю это именно ради тебя, ясно?

— Хоть ты и сделала так много для меня, но я — несовершеннолетний, поэтому я не смогу стать твоим партнером, понимаешь?

— Вообще-то, я этого не планировала.

— Даже если бы я был взрослым, я в любом случае неработающий, так что я все равно не смогу стать твоим партнером.

— Это другой вопрос, но я надеюсь, ты найдешь работу.

— Такими словами делу не помочь!

— Ну да, разумеется, это нелегко, но…

Продолжая основную тему, Ханекава произнесла:

— Если все это ради твоего спасения, то одной жизни мне вполне хватит.

— Ты хочешь сказать, что не против умереть?..

— Я не хочу умирать, но ты дважды спас меня, поэтому, даже если ты съешь меня, я не буду жаловаться.

Хотя я, пожалуй, скажу, что мне больно.

Ханекава произнесла такие беззаботные слова.

Хоть они и не застали меня врасплох.

Я потерял дар речи.

Она действительно невероятна.

Если честно, мне не хватает слов, чтобы описать ее.

— Поэтому ты не должен умирать.

Ханекава повторила еще раз.

— Не умирай.

— А как насчет ответственности? — неумышленно спросил я. — Я был тем, кто вернул к жизни умирающую Киссшот, я старательно собрал ее конечности, я даже вернул ей сердце, которое она не просила. Как насчет ответственности за это? Если считать, что смерть это побег, то смогу ли я расплатиться за это, если не умру?

— Тогда как же ты сможешь расплатиться, если умрешь?

— Я не знаю.

Все уже закончилось.

Сейчас я уже ничего не могу сделать, я не смогу уравнять весы.

Нет никого, кто был бы сейчас в состоянии остановить полностью восстановившуюся Киссшот Ацеролаорион Хеартандерблейд. Я виноват в том, что она возродилась, а она будет продолжать беззастенчиво поедать людей.

Так же, как до этих событий.

С этого момента это будет на моей совести.

— У Палача не было никаких шансов. Пока я ходил за покупками в круглосуточный магазин, он был разорван на куски и съеден в качестве закуски перед едой. А Драматург и Эпизод, вернувшиеся домой, никогда не сравнятся с ней. Ошино смог бы победить ее, но он не будет абсолютно ничего для меня делать, так как баланс уже был установлен. Он прочертил сплошную линию, для него история с Киссшот уже завершена. Более того, Киссшот больше никому не даст с легкостью украсть ее сердце. Больше никто не в состоянии остановить этого вампира.