Барные стулья были высокими, с широкими и мягкими фиолетовыми сиденьями. Келп занял один из них, на равном удалении от обеих женщин, оперся предплечьями на стойку и уставился на строгого усатого бармена, занятого изготовлением двух «стингеров». Официантка унесла стаканы с коктейлями, и бармен обратил свое внимание на Келпа.

– Слушаю, сэр,– произнес он, проводя по стойке бумажной салфеткой.

– Бурбон.

Бармен кивнул и замер в ожидании продолжения заказа, но Келп молчал.

– И? – Наконец, не выдержал бармен.

– Думаю, полный стакан бурбона. И кубик льда.

– Это все? – Под усами появилась слабая улыбка.– Не часто в нашем заведении услышишь такой заказ.

– Но у вас же есть бурбон?

– Конечно. Но большинство клиентов предпочитает к нему еще что-нибудь. Может быть, немного прекрасного сладкого вермута? Вишенку? Лимонную цедру? Дольку апельсина? Ангостуру[21]? Трипл-сек[22]? Амаретто?

– Как-нибудь в другой раз.

– Ладно, бурбон так бурбон.

Бармен отошел, и женщина, сидящая слева от Келпа, произнесла:

– Привет.

Он посмотрел на нее. Ей было где-то в районе тридцати пяти лет, и она была привлекательна той красотой, которая предполагает, что женщина об этом не догадывается и не старается это подчеркнуть. Настроение у нее было явно не праздничным. Судя по голосу, с одной стороны, ей не очень-то и хотелось общаться, но с другой – это ей было сейчас необходимо, и женщина делала это через силу.

– Привет,– ответил Келп.

Она кивнула; начало положено.

– Откуда ты? – спросила она.

– Кливленд, штат Огайо. А вы?

– Ланкастер, штат Канзас. Я подумываю вернуться туда... когда-нибудь.

– Логично, если вы там живете.

– По-моему, меня тут бросил муж.

Странно. Второго стакана нигде не было видно.

– Возможно, он задержался в туалете,– предположил Келп.

– Это случилось еще в понедельник.

«Ага. А сегодня – среда»,– подумал он. Бармен принес стакан с бурбоном и льдом и поставил его перед Келпом на салфетку.

– Спасибо,– поблагодарил он и обратился к женщине.– Это случилось здесь, в Нью-Йорке? Он просто исчез?

– Не исчез, а бросил меня. Мы приехали в воскресенье, а в понедельник он сказал: «Энн-Мэри, у нас ничего не получается», собрал чемодан и свалил.

– Грубо.

– Да, грубо, потому что это произошло здесь. Он прав в том, что у нас ничего не получается, и именно поэтому я три года крутила интрижку с Чарли Петерсеном. Он, конечно, побелел, как лист бумаги, когда узнал про это, но все равно, если он собирался бросить меня, мог бы сделать это в Ланкастере, а не здесь.

– Более удобно,– закивал Келп, всем видом показывая, что сочувствует ей.

– Понимаешь, эта поездка была нашей последней попыткой сохранить брак. Но мы приехали сюда и принялись действовать друг другу на нервы, как делали это и в Ланкастере. Только здесь мы были вынуждены постоянно находиться в одной комнате, и, в конце концов, Говард сказал, что с него хватит, собрал вещи и смылся.

– Обратно в Ланкастер?

– Вряд ли. Он – разъездной агент компьютерной компании «Пандорекс» на Среднем Западе. Так что, скорее всего, он перебрался туда, к какой-нибудь подружке.

– Дети есть?

– К счастью, нет. Черт, стакан опять пустой. Что это ты пьешь?

– Бурбон.

– С чем?

– С бурбоном.

– Правда? Интересно, на что это похоже.

– Бармен,– позвал Келп.– Кажется, у нас тут новообращенная. Повтори-ка мне и налей то же самое леди.

– Хорошо, сэр.

– Ненавижу, когда меня называют леди,– заявила женщина.

– Извините. Мама учила меня, что обращаться к женщинам просто «эй, ты»,– невежливо.

– Все леди – шлюхи.

– Интересная мысль. Хорошо, буду обращаться к вам как к старой знакомой. Договорились?

– Договорились,– неохотно усмехнулась она.

Бармен принес выпивку, новая старая знакомая сделала глоток и скорчила гримасу. Затем выпила еще, посмаковала и заметила:

– Интересно. Не сладко.

– Точно.

– Интересно.– Она вновь приложилась к стакану.– Если тебе надоест обращаться ко мне просто «эй, ты», можешь называть Энн-Мэри.

– Энн-Мэри. Я – Энди.

– Как дела, Энди?

– Отлично.

– Понимаешь, мы заплатили за этот тур заранее. У меня оплачена комната до субботы, и завтраки – до субботы, а обеды – до пятницы. Вроде как глупо возвращаться в Ланкастер, но какого черта я здесь делаю?

– Сидишь в баре.

– Я совершенно не хочу напиваться. Я случайно сюда забрела.– Она, нахмурившись, уставилась на полупустой стакан перед собой.– Я от этого напьюсь?

– Возможно, и нет. Ведь ты можешь оказаться из тех редких людей, у которых необычный обмен веществ. Слышала про таких?

Она с сомнением посмотрела на него и поинтересовалась:

– Ты надолго сюда приехал?

– Не очень.– Келп отхлебнул из своего наполовину полного стакана.

– Она немного подумала.

– А этот отель тебе нравится?

– Я остановился не здесь.

– А как же ты сюда попал? – удивилась она.– Просто шел мимо?

– У меня дело по соседству,– пояснил он и взглянул на часы.– Довольно скоро. Так что я просто убиваю здесь время.

– Значит, мы – два одиноких корабля, встретившихся в ночи.

– Вероятно. А в здешних номерах есть такие маленькие холодильники, набитые всякой всячиной?

– Пиво,– подтвердила она.– Шампанское, австралийские орешки и смесь из сухофруктов.

– Вот-вот. А бурбон там есть?

Энн-Мэри снова задумалась, затем указала на свой стакан и сказала:

– Вот это? Не уверена.

– Я мог бы зайти попозже,– предложил Келп,– чтобы проверить. Думаю, я разберусь со своими делами часам к трем, а то и пораньше.

– Какая-то у тебя очень поздняя работа.

– Ну это же Нью-Йорк. Город, который никогда не спит.

– А я сплю. Хотя плохо – с тех пор, как Говард уехал.

– Плюнь на него.

– Я живу в номере 2312,– сообщила Энн-Мэри.– Когда закончишь со своими делами, можешь постучать мне в дверь. Если я еще не отрублюсь, то обязательно открою.

20

Когда Дортмундер проснулся, то не сразу понял, где, черт побери, он находится. Какая-то бежевая освещенная коробка и чьи-то тихие голоса. Он поднял голову и увидел незнакомую комнату с работающим телевизором и включенным светом. Сам он лежал поверх плотного коричневого покрывала на большой двуспальной кровати, а слева от него в кресле дремала Мэй. Рядом с ней на полу валялся открытый журнал. На экране телевизора в машины «Скорой помощи» запихивали окровавленных людей. Похоже, это был реальный репортаж. Затем раненые и «Скорые» исчезли, и появились танцующие шоколадные батончики.

Дортмундер сел, начиная припоминать. Отель «Н-Джой Бродвей». Макс Фербенкс. Кольцо удачи. Служебный лифт. Энди Келп, который подойдет позже, в час ночи.

Около кровати на столике стоял радиоприемник с таймером, красные цифры на нем показывали 00:46. Дортмундер пошевелился, ощущая боль в суставах, и кое-как встал на ноги. Он поплелся в ванную, где обнаружил собственные зубную щетку и пасту, а также мыло и полотенца отеля. Когда Дортмундер вернулся в комнату, чувствуя себя немного бодрее, в кресле заворочалась Мэй, пытаясь нащупать свой журнал и тоже не понимая спросонья, где находится. Увидев его, она сказала:

– Я, кажется, заснула.

– Все заснули.

Они зарегистрировались в отеле под вечер, некоторое время пробыли в номере, распаковывая нехитрый багаж, а затем поужинали внизу, в гостиничном ресторане. После этого Мэй отправилась обратно в номер, чтобы почитать, а Дортмундер совершил ознакомительную прогулку по отелю. Вернувшись, он сравнил увиденное с поэтажным планом пожарной эвакуации: «Вы находитесь здесь», «Используйте лестницу А», «Не пользуйтесь лифтами». Несмотря на это, все лифты были отмечены на плане.

Отель имел достаточно простую форму. Он напоминал букву «U» с основанием, выходящим на Бродвей, и боковыми крыльями, занимающими переулки. Центральную часть, в которой было шестнадцать этажей, занимали театр, офисы и вестибюль гостиницы со стеклянной крышей. В крыльях, начиная с семнадцатого этажа, располагался отель.