– Что бы там ни было, прежде, чем ты ее откроешь, позволь спросить,– сказал Дортмундер.

– Конечно,– кивнул Энди и, оставив котомку в покое, взял банку с пивом.

– Ты кого-нибудь знаешь в Вашингтоне?

Энди отхлебнул пива и начал перечислять:

– Президента. Потом одного сенатора, правда, забыл фамилию. И еще стюардессу по имени Жюстин.

Дортмундер посмаковал бурбон и уточнил вопрос:

– Кого ты знаешь не из гражданских?

Энди посерьезнел.

– Ты имеешь в виду кого-то из нашей профессии? А-а-а, тебе нужен сопровождающий, когда ты соберешься в «Уотергейт»?

– Мэй предполагает, что там может оказаться достаточно добычи, чтобы этот парень не остался внакладе.

– Это точно, судя по прошлому разу. Дай-ка подумать.– Энди отставил пиво и снова занялся котомкой.– Кстати, вот причина по которой я здесь.

– Угу.

Энди расстегнул котомку, вытащил небольшой черный металлический ящик с телефонной трубкой и заявил:

– Мне придется на несколько минут отключить твой телефон.

Дортмундер подозрительно уставился на ящик.

– Это автоответчик? Я же говорил тебе, Энди, что не намерен...

– Нет-нет, Джон, я помню, как ты относишься к современным технологиям.– Ухмыльнувшись, Энди пожал плечами, развел руки и добавил.– И теперь я тебя понимаю. Единственная причина, по которой ты пользуешься автомобилями, состоит в том, что твоя квартира слишком мала, чтобы держать в ней лошадь.

– Это что, сарказм, Энди?

– Нет, что ты! Это – факс. Наверняка ты уже видел подобные.

Это точно. Не одну такую фиговину он оттащил скупщикам краденого. В обычном мире они являлись еще одним способом отправить другому человеку сообщение и получить ответ. Но среди жизненных приоритетов Дортмундера передача сообщений и получение в ответ дурных новостей явно не значились, и поэтому он не видел применения данному устройству в своем собственном мире. Даже если бы у него и был факс, кому бы он мог отправить сообщение? И что в нем написал? И кто бы ответил ему нечто такое, что нельзя было бы сообщить по телефону, письмом или за пивом в «Оу Джей» на Амстердам-авеню?

Тем временем Энди присел на корточки у телефона, выдернул его из розетки и принялся подсоединять факс.

– Ну и зачем он вдруг мне понадобился? – ворчливо поинтересовался Дортмундер.– И сколько времени мне придется его тут терпеть?

– Твое мнение о факсе глубоко ошибочно, Джон. Говорят, это устройство изначально придумали федералы для регулярного обмена информацией, но сейчас оно стало уже не менее рутинным, чем телефон. Минутку.– Энди снял трубку и набрал номер.

– Надеюсь, это местный вызов?

– Не совсем. Алло! Это Энди. Отправляй,– произнес Келп в трубку и повесил ее.

– Не обращай на меня внимания,– вздохнул Дортмундер. Бурбон в его стакане практически закончился.

Не вставая, Энди обернулся к Дортмундеру и объяснил:

– Мне звонил Уолли. У него есть новости, но никому из нас не хочется обсуждать их по телефону. Поэтому он...

Зазвонил телефон.

– Сними трубку. Ты же рядом,– попросил Дортмундер.

– Нет-нет, это Уолли.

Телефон зазвонил во второй раз, и в дверях появилась Мэй с кружкой чая. Она увидела черный ящик и спросила:

– Это еще что?

Внезапно факс издал громкий высокий оглушительный писк, словно целая стая птенцов голубя, одновременно подвергшихся смертельным пыткам. Глаза Мэй расширились, чай в кружке заходил волнами, и она повторила:

– Это еще что?

– Голуби заткнулись – очевидно, сдохли. Ящик весело зажужжал.

– Это факс,– пояснил Дортмундер.– Похоже, это единственный способ, которым отныне предпочитает общаться Уолли.

– Поехало! – воскликнул Энди.

Дортмундер и Мэй в немом восхищении наблюдали, как из ящика начал выползать широкий белый бумажный язык с напечатанными на нем буквами.

Энди по-отечески улыбнулся ящику.

– Напоминает станок по производству макарон, правда?

– Ага,– с трудом выдавил Дортмундер.

Белая бумага, сворачиваясь в свиток, подобно папирусу, продолжала медленно выползать из ящика. Наконец, она остановилась, раздался дребезжащий звонок, и Энди нагнулся, чтобы оторвать лист. Выпрямившись, он прошествовал обратно к дивану, уселся, отхлебнул пива, развернул факс (в этот момент он напоминал глашатая, объявляющего о прибытии в королевство герцога из Карпат) и зачитал:

«Дорогие Джон, Энди и мисс Мэй...».– Он прервался и с улыбкой заметил.– Какой вежливый парень этот Уолли!

– Он – чудесный человек,– заявила Мэй и присела. Но, как подметил Дортмундер, она оставалась напряженной, сидя на краешке кресла и сжимая чашку с чаем обеими руками.

Энди вернулся к оглашению воззвания, или как еще это там называлось:

«Мне удалось скачать информацию из внутренней сети «ТрансГлобал Юниверсал Индастриз», личной холдинговой компании Макса Фербенкса. Его планы изменились. Вместо Найроби он летит обратно в Нью-Йорк».

– Хорошие новости,– произнес Дортмундер с легким удивлением, как другой на его месте воскликнул бы: «Смотрите! Единорог!».

«Он собирается прибыть завтра вечером...».

– В среду,– уточнила Мэй.

– Точно. «... потому что на четверг назначена его встреча с судьей по поводу Главы 11.

В пятницу он уедет в Хилтон-Хед, а затем вернется к своему прежнему графику».

– Он собирается провести здесь две ночи,– заметил Дортмундер, позвякивая льдом в пустом стакане.– Где именно?

– Сейчас узнаем,– заверил Энди и продолжил чтение.– «В Нью-Йорке Фербенкс вместе с женой Лютецией остановится в театре «Н-Джой» на Бродвее. Надеюсь, что смог вам помочь. С искренним уважением, Уоллес Нурр».

– Где? – потрясенно переспросил Дортмундер.

– В театре «Н-Джой» на Бродвее.

– Он остановится в театре?!

– По крайней мере, это не Вашингтон, Джон,– вмешалась Мэй.– Это – Нью-Йорк.

– А ты его отлично знаешь.

– Несомненно. Лучше всех. Парень живет в театре. Конечно, ведь все в Нью-Йорке живут в театрах, разве нет?

16

Хотя двумя столпами, на которых зиждилось могущество «ТЮИ», являлись недвижимость (дешевое жилье, офисные здания и отели) и средства массовой информации (газеты, журналы и кабельное телевидение), с самого начала своего существования компания старалась запускать щупальца и в другие области бизнеса. В последние годы недвижимость и СМИ переплетались все больше, принося обоюдную пользу при создании парков развлечений, покупке киностудий, переоборудовании заброшенных причалов и разрушенных городских зданий в туристические центры. Наиболее ярким примером таких взаимовыгодных связей стало строительство театра на Бродвее.

Центр острова Манхэттен – это отправная точка для развития сферы развлечений и девелоперских проектов для всего капиталистического мира. Именно сюда ежегодно стекаются миллионы туристов со всей планеты, дабы посетить сооружения, воздвигнутые на земле стоимостью в сотни тысяч долларов за квадратный метр.

Макс Фербенкс давно хотел зримо обозначить свое присутствие в Нью-Йорке. Главным образом, потому, что многие знаменитые миллиардеры уже давно обосновались здесь, а преумножение прибыли невозможно в природе без постоянной конкуренции. Макс всерьез рассчитывал на этот проект, надеясь, что со временем тот станет для Нью-Йорка тем же, чем «Дисней Уорлд» стал для Орландо[17]. Не менее важным было и то, что согласно Книге, название «Н-Джой» означало «Радость».

Официально «Н-Джой Бродвей» являлся театром, предназначенным для повторных постановок некогда известных мюзиклов, но на самом деле это было гораздо более многофункциональное здание. К нему вела уютная галерея из магазинов и бутиков, стилизованная под старый Нью-Йорк и разительно контрастирующая в глазах туристов с опасностями, подстерегающими их на расположенной рядом 57-й улице.

Зрительный зал театра представлял собой современную феерию: вращающиеся платформы, поднимающиеся и опускающиеся с помощью гидравлики, полностью компьютеризированное оборудование, встроенные дым-машины и звуковые системы «Долби» под каждым сиденьем. Над всем этим великолепием возвышалась 49-этажная гранитная башня, в которой сначала шли офисы (шоу-бизнес, архитектурные конторы, несколько компаний Макса Фербенкса), а, начиная с шестнадцатого этажа, располагался отель «Н-Джой Бродвей». В среднем 82% из тысячи двухсот его номеров ежедневно были заняты, но мало кто из их обитателей задерживался здесь больше, чем на неделю. Как и в парижской «Гранд Опера», в этом здании был только один постоянный жилец[18].