Теперь же, — продолжал он, — когда в других странах открыты еще более мощные запасы энергоресурсов, могущество Соединенных Штатов еще более возросло. Позвольте объяснить вам, почему. Страны конкурируют, их энергоресурсы противостоят друг другу — в этих условиях борьба идет не только за контроль над добычей энергоресурсов, но и над их распределением в мире. Увы, наша ставка в этой игре мизерна. Все козыри на руках империалистов-янки, они держат банк, и выигрыш за ними. Но это только одна игра, а ведь есть и другая, в которую мы можем сыграть с ними и, если не побоимся, выиграть.

С молчаливым вызовом он обвел глазами присутствующих и, не встретив ни в ком ответа, продолжал с едва заметной усмешкой:

— Я не имею в виду конфронтацию, вооруженные конфликты, всяческие альянсы стран третьего мира. Все эти политические шахматы не имеют никакого отношения к реальности, в которой правят деньги. Деньги и кое-что еще. Я говорю о раковой опухоли, привнесенной в западный мир богатейшими из его обитателей. Призываю вас обратить внимание на хронический поиск искусственного блаженства, охвативший, начиная с шестидесятых годов, сначала Америку, а затем и весь западный мир, включая Европу и высокоразвитые страны других континентов. Нравится нам это или нет, но мы должны быть готовы во всеоружии встретить эту новую реальность, несущую в себе колоссальный экономический потенциал, который не может и не должен далее оставаться невостребованным.

Он сделал внушительную паузу. Остальные присутствующие, не хуже его осведомленные об обстоятельствах, собравших их здесь, молча ждали продолжения его речи. Он обвел взглядом их непроницаемые лица и заговорил снова:

— Мир наркобизнеса сложился в свое время под контролем гангстерской мафии. Усилиями предприимчивых, отчаянных и ненасытных людей, посредством коррупции, шантажа, насилия неприметный ручеек потек через Сицилию и Францию, растекаясь по другим странам. Можно сказать, не боясь преувеличения: прибыли этих людей были фантастическими. Деньги, хлынувшие лавиной, заставляли забросить привычные занятия не только сутенеров, контрабандистов, дельцов подпольного игорного бизнеса. Директора химических производств, биржевые спекулянты, даже незадачливые политики, ищущие выхода из политического тупика, — ненасытные капиталистические авантюристы всех мастей начинают видеть в торговле наркотиками возможность облегчить свои трудности, продлить и смягчить агонию своего общества.

Он снова сделал паузу, так же, как раньше, обвел глазами сидевших за столом и наконец спросил:

— Так что же нам, товарищи, следует предпринять в сложившейся ситуации? — после чего в третий раз обвел всех глазами, словно предлагая ответить.

Никто даже не шелохнулся.

— Не спешите предъявлять мне моральные обвинения, товарищи, — сказал он. — Мы имеем дело с упрямыми фактами. В нашей борьбе нам не до морали — слишком важен результат. Жизнь или смерть. Достижение наших целей любой ценой — или политическое рабство, жизнь на коленях перед враждебными нам индустриально развитыми гигантами, в ожидании жалкой подачки. У нас есть средства и возможности, позволяющие взять под свой контроль мировой наркобизнес. Трудно выбрать лучший момент, чем сейчас, чтобы расшатать изнутри западный мир и ослабить его волю к сопротивлению. Трудно найти для этого лучшее средство, чем то, о котором я говорил. И скажите сами, есть ли лучший путь к всемирному могуществу?

Генерал Сантос Гомес, подняв стекло, отгородился от шофера и своего адъютанта, сидевших на переднем сиденье машины, и включил кондиционер, чтобы заглушить предстоящий разговор. Посмотрев по очереди в глаза Ники и Софье, сидевшим рядом с ним, он сказал:

— Ли Чжуань дурак. Нельзя так много говорить.

Софья смотрела на него молча. Ники покачал головой — она поняла значение этого жеста.

— Генерал, я дал ему выговориться и узнал все, что мне было надо, — сказал он.

— Думаете, нас выручит ключ доступа, который он нам предлагает?

— Нет, — сказал Ники. — По всей вероятности, его сменят сразу же, едва мы им воспользуемся.

— Вот, именно так я и подумал, — сказал генерал. — Этот человек слишком далеко заглядывает. Очевидно, потому, что жаден и глуп. — Он помолчал и добавил: — И Дой Син меня беспокоит. С китайцами вообще вечно неприятностей не оберешься.

Ники посмотрел за окно, на темную ночную улицу.

— Нам сейчас особенно не из чего выбирать, — сказал он. — Когда они раскусят Ли Чжуаня, то сразу сообразят, что мы уже работаем по его генеральному плану.

— У меня на душе было бы спокойнее, если бы Фидель все знал, — сказал генерал.

— У меня тоже, — сказал Ники. — Но если мы промедлим, будет поздно. Дой Син поднимет своих людей, как только доберется до дома, и воротилы рынка сразу сделают стойку. Дружба дружбой, а с этим приходится считаться.

— Вы правы, — кивнул генерал и, сняв телефонную трубку рядом с сиденьем, нажал кнопку. Невнятному голосу, ответившему ему сквозь шумы и потрескивания, он сказал только одно слово: — Давай!

Он повесил трубку, вздохнул и обернулся к ним с кривоватой усмешкой:

— До революции в Гаване было одно шоу, которое очень нравилось богатым американцам. Даже Хемингуэй о нем писал. Конечно, после революции его официально закрыли. Но важных гостей это не коснулось. Хотите посмотреть? Там открыто всю ночь. — Он достал из кармана сигару и, все так же усмехаясь, посмотрел на Софью. — Конечно, оно страшно порнографическое и ни на что не похоже, но весьма интригует. Как, товарищ доктор, — или вы такими вещами не интересуетесь?

Софья перевела взгляд на Ники, потом снова на генерала и ничего не ответила.

— Понимаете ли, — сказал генерал, закуривая сигару, — мы сохранили это для себя и своих друзей как напоминание о капиталистическом декадансе в худших его проявлениях.

Софья почувствовала, что генерал ждет ее одобрения, и сказала:

— Ну, в таком случае, товарищ генерал, нам всем будет полезно увидеть это, чтобы лучше понять природу буржуазного разложения.

— Вот увидите, доктор, вам понравится, — сказал тот, расплываясь в довольной улыбке.

Клуб располагался в неприметном доме, в припортовом районе. Автомобиль остановился в узком переулке, они вышли и очутились перед небольшой деревянной дверью без вывески. Два могучих охранника, стоявших у порога, молча кивнув генералу, распахнули дверь.

Они вошли в фойе, слабо освещенное единственной люстрой. Их встретил метрдотель в смокинге, он поклонился генералу и, ни слова не говоря, повел их за собой. Они прошли по длинному коридору с множеством закрытых дверей; у последней двери метрдотель остановился, толкнул ее и отступил в сторону.

Маленькая комнатка выглядела на манер театральной ложи. Мягкие диваны, посередине низенький столик для коктейлей. За барьером виднелась небольшая эстрада, слабо освещенная тусклыми розовыми и малиновыми пятнами света. Другого освещения в зале не было. В соседних ложах угадывались темные тени — то ли зрители, то ли фантомы, сотканные их разыгравшимся воображением.

На столике Софья разглядела шампанское, коньяк, виски, водку и ром. Рядом стояли стаканы и ведерко, наполненное кубиками льда. В воздухе витал едва ощутимый запах то ли гашиша, то ли марихуаны, и, конечно, никого не удивили серебряная сигаретница и блюдо, на котором искрился белый, как иней, кокаин, а рядом лежали крошечные золотые ложечки и соломинки.

— Шампанского? — обратился генерал к Софье.

— Благодарю вас, — ответила она.

Генерал кивнул метрдотелю, тот отступил, и в комнату вошли два молодых человека, почти обнаженных, если не считать набедренных повязок. Они молча откупорили шампанское и наполнили бокалы. Вошедшие следом девушки обнесли гостей сигаретницей и блюдом с кокаином.

— Из ложечки или через соломинку? — спросил генерал. — Лично я предпочитаю соломинку.

— Я не буду, — сказал Николай.

Софья перевела взгляд с него на генерала и тряхнула головой: