— Тихо, девочка, — шикнул я, прижимая свой палец к ее губам. — Мне не известны условия, которые определяли бы, как следует любить.

Элен на мгновение уставилась на меня, затем опустила голову мне на грудь.

— Гарис! — зашептали ее губы. — Почему все стало таким сложным? Почему нельзя, как обычно?

Я не ответил.

— Помнишь, как было, когда мы только начинали журнал? Как нам не хватало времени в сутках, и я переселилась к тебе в ту квартирку над складом? Там были только ты и я.

— Да, — отозвался я, продолжая поглаживать ее по щекам.

Какая все-таки странная вещь — память. Она для каждого своя. Каждый помнит лишь то, что хочет Детали, которые не кажутся важными, выпадают почти мгновенно.

Со своей точки зрения Элен была права Мы с ней действительно были вдвоем. Но она забыла, что с нами жила Дениза.

Глава 37

— Вот «Мысленные экскурсы» для майского номера, — устало сказала Элен, кладя передо мной папку на кухонный стол. — Тысяча слов для «Его фантазий» и две двести для «Ее фантазий».

— Как так получилось? — поинтересовался я. — Я, конечно, знал, что женщины болтают больше, но настолько.

Элен слишком вымоталась, чтобы ответить на укол.

— Мне легче описывать сексуальные фантазии женщин, чем мужчин. Только, похоже, я уже полностью исчерпалась и в том и в другом плане. Больше ничего в голову не лезет. Нам нужна помощь.

Я открыл папку. С иллюстрациями статью можно было растянуть страниц на шесть.

— Подкалывай, беби. На следующей неделе мы поступаем в продажу. Если все пойдет, как я надеюсь, ты сможешь нанять себе в помощь полгорода.

Тут я кинул взгляд на часы. Третий час утра.

— Отправляйся домой и поспи. Завтра продолжим.

— Завтра воскресенье.

Я еще раз посмотрел на часы. Элен была права. «Селко» утверждали то же самое, а японцы никогда не врут. По крайней мере, со времен второй мировой.

— Тогда поспи подольше.

— Мне еще нужно написать четыре заметки и третий эпизод из «Современной Фанни Хилл».

— Это подождет до понедельника.

— А ты чем займешься?

— Бобби оставил мне шесть серий. Нужно будет отобрать фотографии, выбрать «Лучшую попку», а затем написать подзаголовки и комментарии. У меня, к сожалению, аналогичные неприятности: все идеи, пригодные для нимфоманьяков, подошли к концу.

— А они обязательны?

— Ну как ты думаешь? — улыбнулся я. — О чем, предполагается, размышляет девица, которая на всех фотографиях играет со своей пипиской? О том, что в воскресенье надо сходить в церковь?

— Все это так убого. Временами мне кажется… — Элен встала, не закончив предложения.

— Что тебе кажется?

— Не важно. Наверное, я просто устала.

— Выкладывай. Раз пришло в голову, говори.

— Мы все упрощаем до дешевки. Будто в мире ничего не осталось кроме мужских и женских органов. Мне стыдно пользоваться журналистским опытом для такого.

— У тебя есть убеждения. В таком случае, не занимайся тем, что тебе не по нраву.

— Гарис… а у тебя есть убеждения?

— Кончились. Когда-то мне казалось, что есть, но это прошло. Вернувшись из Вьетнама, я ходил и грезил. Я собирался показать всем, какие мы сволочи. Только никто не слушал. Собственно говоря, никому до этого не было дела, кроме нескольких политиков, которые желали выехать хоть на чем-нибудь. Остальным было наплевать. Потом мечты исчезли. И теперь я собираюсь скармливать им то, чего они действительно жаждут, даже если все это такой же самообман, как их автомобили, пиво и телевидение.

— Ты действительно так считаешь?

— Нет. Просто сужу по себе. — Я встал из-за стола. — Только мне кажется, что я все-таки вырос. Раз уж нельзя переделать общество на свой лад, остается идти в ногу с ним и стараться выжать из этого самое лучшее. А правила игры называются «деньги». Если я прав, то сумею сделать большие деньги.

— И станешь от этого счастливее?

— Не знаю. Только я не испытывал особого счастья, пока не имел ни гроша. Думаю, будучи богатым, гораздо удобнее чувствовать себя несчастным.

Элен задумчиво кивнула.

— Может быть, ты и прав. — Тут она не смогла сдержать усталого вздоха. — Пожалуй, я последую твоему совету и поваляюсь завтра в постели.

— Прекрасно. Я провожу тебя до машины.

Улицы были почти пустынны. Мы дошли до угла, где стояла машина Элен, и нас лишь раз обогнал случайный автомобиль.

Девушка отперла дверцу, села и опустила окно.

— По-моему, страшно глупо уезжать каждую ночь домой только затем, чтобы с утра пораньше вернуться.

Я промолчал.

— Гарис, почему ты никогда не предлагаешь мне переночевать?

— В моей квартирке? Ты ведь знаешь, как она выглядит. Натуральное стойло, да еще повсюду валяются бумаги.

— Но ты же водишь в нее девочек. И мальчиков тоже. Почему не меня?

— Ты другая.

— Разве? Мне тоже доставляет удовольствие трахаться.

— Не в этом дело, — покачал я головой.

— Ты все еще думаешь обо мне, как о ребенке, а я давно уже выросла. Я прекрасно понимаю, к чему тебя влечет, и нисколько не осуждаю. Я тоже занимаюсь этим делом с девочками. Так что же? Важно не это, а связи. И ты мне небезразличен.

— Знаю. Только с тобой иное. Ты — вроде обязательства.

— А ты не любишь обязательств?

— Не люблю, пока не определюсь кто я и что я.

Элен повернула ключ зажигания. Мотор мягко заурчал. Она просунула голову в окошко, и я поцеловал ее.

— Я знаю, Гарис, кто ты, — тихо сказала девушка. — Почему же ты не знаешь этого сам?

Некоторое время я смотрел вслед машине, удаляющейся в сторону Беверли-Хиллз, затем медленно поплелся обратно.

— Эй, Гарис! — окликнули меня с другой стороны улицы. Я обернулся и увидел тощего затянутого в кожу парня, который направлялся ко мне. Его лицо попало в свет фонаря, и я узнал толкача, уже несколько лет работавшего в «Серебряном гвозде».

Мы обменялись звучным рукопожатием.

— Привет, Дэнни. Откуда ты тут взялся?

— Да вот хочу прогуляться по бульвару Голливуд, авось найду развлечение.

Дэнни заглянул мне в лицо:

— Чем занимаешься?

— На меня не ставь. Мне надо работать.

— Выходит, цыпочка тебя полностью выжала? — не сдерживая циничной нотки, спросил он.

— Мне действительно надо работать, — сказал я, рассмеявшись.

— Эх, приятель. Мир — это дерьмо.

— В «Гвозде» сегодня нечем заняться?

— Да нет, все как обычно. Просто ребятки выжили меня. Представляешь, являются четырнадцати-пятнадцатилетние, не старше шестнадцати, и начинают прыгать под свои фоны, как сумасшедшие. А «крали» обожают цыпляток. Для них я уже старик.

— Честно говоря, до старости тебе еще пахать и пахать.

— В нашем деле двадцать пять — уже глубокая древность.

— У тебя просто несчастливая полоса. Она скоро кончится.

Дэнни уныло потряс головой:

— Сегодня меня обокрали. Моя девчонка оказалась последней сволочью. Представляешь, он заявил, что я не платил ему целыми неделями!

— Прибей.

— Ну да. Эту каланчу, которая на тридцать фунтов тяжелее меня. Если так будет продолжаться, я найду другой подход: перейду на полную занятость. Чтоб времени не было.

Он опять заглянул мне в лицо и зашептал:

— Хочешь целый грамм горного хрусталя?

— Сколько?

— Шестьдесят пять.

Я скривился, и Дэнни быстро добавил:

— Для тебя пятьдесят.

Приняв в ладонь бумажку, он сунул мне целлофановый пакетик, который я тут же опустил в карман.

— Спасибо, — буркнул Дэнни. — Теперь пойдет на лад.

— О’кей.

Мы медленно пошли по улице к моему складу.

— Никому больше не нужен стиль, — снова завел ноющим тоном Дэнни. — Все хотят свеженького.

Я промолчал.

— Господи, да я заткну за пояс любого из этих молокососов. Если бы «кралечки» только знали… Ведь я языком могу сделать больше, чем любой из этих ребяток с помощью двухфутового хвоста.