— Я что-то не пойму, Джон. Почему именно теперь? Она почти три года провела в Бангладеш, там ее могли свободно сцапать в любой момент.

— Она явно стянула какие-то сверхсекретные документы, которых они только что хватились. Документы эти имеют отношение к экспериментам покойной Забиски и ее архиву — вот все, что мне пока ясно.

— Должно быть, это те же записи, что Забиски передала мне, — сказал Джад.

— Нет. Об этих они знают. Рискну предположить, что у вас только часть ее архива и что они сами разрешили Забиски передать вам ее в обмен на Ивансич.

Джад не сразу собрался с мыслями:

— Где же тогда остальные бумаги?

— Думаю, что у Ивансич. Иначе с чего бы они так домогались бедной женщины? — Он сделал паузу. — По-моему, мы должны усилить охрану Крейн-Айленда. Им не составит большого труда выяснить, где она находится.

— Сойеру сообщили?

— Пока нет, — сказал Джон. — Вы босс, вам первому.

— И не говорите пока, — сказал Джад. — Пусть не нервничает зря. Но при этом окружите его плотной опекой. Не хотелось бы, чтобы кто-нибудь ненароком выманил у него информацию.

— Слушаюсь, сэр, — сказал Джон. — Так что будем делать с Крейн-Айлендом?

— Четыре бронированных вертолета в небе над островом — двадцать четыре часа в сутки. Восемь быстроходных бронированных катеров на воде, также круглосуточно. А на земле день и ночь двадцать наших лучших снайперов.

— Нам потребуется шесть часов на развертывание, сэр, — сказал Джон.

— Два часа, — отрезал Джад. — Шести часов у нас, вероятно, уже нет.

Глава десятая

— Эта старая сука всех нас надула! — сердилась Софья на другом конце телефонного провода.

Но голос Джада в трубке у ее уха прозвучал на удивление спокойно:

— Что теперь поделаешь!

— Что-то ты слишком спокоен, — сказала она. — Ты хоть понял, что я сказала? Никогда, слышишь, никогда в ее расчеты не входило, что ты найдешь решение.

— Я не дурак. Я это давно понял. Почему, ты думаешь, я пригласил тебя сюда? Мне показалось, кое-что нашла ты. Например, в бумагах, которые стащила из архивов у русских…

— Откуда ты знаешь?

— Сейчас не о том речь, — сказал он. — Половина восточного мира стоит на ушах из-за твоей персоны. И спрятаться, кроме как у меня, тебе негде.

— Это тебе и сказали в госдепе?

— Не только, — ответил он. — Так как насчет бумаг?

— Я покажу тебе, — сказала она. — Но это не все. Есть еще третья часть. И, кажется, я знаю где.

— Рассказывай, — тем же ровным голосом велел он. — Где они?

— У того индийца, который упоминается в твоих тетрадях. Она ни разу не обмолвилась о нем в тех записях, что были у русских. В остальном же все совпадает. Твои тетради охватывают период, начиная с пятьдесят третьего года. У русских все это есть, за исключением тех кусков, где фигурирует индиец. Зато у них есть более ранние записи, начиная с сорок четвертого, когда они захватили немецкую лабораторию, где она работала.

— Она работала у немцев? — удивился Джад.

— Да, — спокойно ответила она. — Что тебя так поразило? Разве американцы не захватили всех немецких ученых-атомщиков и не забрали их к себе в Штаты?

— Ладно, ладно, — нетерпеливо согласился он. — Дальше что?

— Русские забрали ее и еще нескольких врачей, но архив за период с сорок первого по сорок третий пропал с концами. По ее версии, бумаги сгорели вместе с ученым-индийцем, которого нацисты сочли неарийцем. Но я думаю, ей удалось куда-то переправить его вместе с этими бумагами перед приходом русских.

— Как же она ухитрилась написать про индийца в моих тетрадях? — спросил он.

— А ты посмотри на них внимательнее. Эти записи сделаны шариковой ручкой, стенографически. А остальное напечатано на машинке или написано авторучкой. Скорее всего, она дописала это в самолете на пути к тебе. И еще я рискну предположить, что индиец не был ее штатным сотрудником, но каким-то образом именно он обеспечил успех ее экспериментов. И поэтому она стремилась его спасти.

— Что же сталось с остальными? — спросил он.

— В моих русских бумагах описано много опытов, но все результаты похоронены вместе с учеными, которые их ставили. — Она помолчала, вздохнула. — Правильно ты назвал ее крутой бабой.

— Она и была крутой бабой, кем же еще?

— И при этом гениальной. И никому на свете не доверяла. Кроме тебя.

— Как видно, и мне не до конца, — сказал он.

— А могла она позволить себе собрать все записи воедино? Представь, что ими завладели русские, — ясно, чем бы это кончилось. Ты единственный человек на свете, которому не страшно доверить такую мощь, — уж она-то это понимала. — Софья помолчала. — Ты согласен?

— Почему ты раньше не искала меня? — спросил он.

— Одна попытка была. Но времени не хватило. Надо было возвращаться к Брежневу. А когда он умер, меня отправили в Бангладеш заниматься научными исследованиями в детской клинике. Получив такое письмо, я все бросила и уехала в ту же ночь. Если бы я тогда задержалась до утра, меня бы уже не было на свете. Им ничего не стоило перехватить письмо и убить меня. Я хоть и нужна им, да вот беда — слишком много знаю.

Он слушал, не проронив ни слова.

Она вдруг почувствовала, как навалилась усталость.

— Ну, теперь главное сделано. Возвращаться мне так и так придется. Бумаги можешь забрать. В случае моей смерти они все равно достались бы тебе.

— Меня больше устроит, если ты останешься жива, — резко сказал он. — Я больше не намерен тебя терять.

— Джад, это правда?

— Сказано тебе, — грубовато бросил он. — А теперь изволь запереться изнутри и открывай только на мой голос.

Щелчок отбоя. Она медленно положила трубку, встала. И сразу же в дверь деликатно постучали.

Она открыла сумочку, достала сделанный на заказ короткоствольный «магнум» и, держа его перед собой обеими руками, спросила:

— Кто там?

— Макс, доктор, — приглушенно донеслось из-за закрытой двери. — Мистер Крейн просил проводить вас к нему. Пора обедать, мэм.

— Входите, — спокойно сказала она. — Не заперто.

Дверь распахнулась, он стоял на пороге, нашаривая что-то в кармане плаща. Мгновенный изумленный взгляд на револьвер в ее руках. Это было последнее, что ему довелось увидеть в жизни.

Крупнокалиберная пуля отбросила его за порог, к стене коридора, из груди, заливая белый плащ, хлынула кровь. Он завертелся волчком, пытаясь ухватиться за стену, и наконец медленно осел на пол перед дверьми лифта. По коридорам пронеслось гулкое эхо выстрела.

Она стояла в своем кабинете, еще держа револьвер в негнущихся руках. Кто-то уже бежал по коридору, открывались двери лифта.

Из лифта, держа свой большой кольт, выскочил Скорый Эдди, перепрыгнул через тело Макса и тут же припал на одно колено. Из дальнего конца коридора сюда уже спешила охрана. За ними бежал Джад.

Он-то первый, не успев еще ничего увидеть, почувствовал, как открылась дверь в углу коридора.

— Берегись! — пронзительно закричал он Скорому Эдди.

Тот обернулся, но его опередила Софья. Она выстрелила из своего «магнума» в тот самый момент, когда Мэй возникла в дверях. Пистолет-пулемет «узи» взметнулся в уже мертвых руках. По коридорам снова прокатилось гулкое эхо выстрела. Мэй рухнула навзничь, с грохотом роняя «узи».

Скорый Эдди посмотрел на нее, обернулся к подоспевшим охранникам и потрясенно воскликнул:

— И эта готова!

Джад, переступив через труп Макса, подошел к Софье. Она была страшно бледна, тело бил озноб. Он протянул руку, забрал у нее пистолет и негромко сказал:

— А я-то думал, нам придется защищать тебя.

Ее дрожь стала униматься, страх в глазах таял. Она вздохнула и сказала со слабым подобием улыбки:

— Что мне оставалось делать, раз тебе приспичило жить вечно.

— Они не за мной приходили, — возразил он.

— Пули имеют неприятное свойство — сокращать продолжительность любой жизни, — сказала она. — Приходится соблюдать меры предосторожности.