Когда Ходошев показал Марголину подписной лист, тот сразу понял, чьих рук это дело: безусловно — членов «Союза русского народа» и реакционных судебных сановников,

Марголин уже несколько недель изучал дело об убийстве Ющинского, поэтому он был особенно доволен, что Ходошев пришел к нему с этим подписным листом. Расчувствовавшись, адвокат поделился с газетным репортером своими соображениями.

— В вашей газете работает журналист Бразуль-Брушковский — вероятно, знаете его. Вам, безусловно, известно и его намерение доказать, что следы убийства Ющинского ведут к Вере Чеберяк.

— Бразуля я отлично знаю, — сказал Ходошев, — весьма порядочный человек. Мне известно, что он частным образом занимается расследованием дела об этом убийстве.

— О порядочности Бразуля говорить не приходится, — продолжил Марголин. — Недавно я как-то вместе с ним вышел из помещения нашего общества, находящегося, между прочим, в одном доме — только на другом этаже — с помещением следователя по особо важным делам. Он и ведет расследование. Бразуль показал мне на Чеберяк, вышедшую, очевидно, из кабинета Фененко. Она очень интересная женщина, знаете, цыганский тип! А глаза! Пронзительные, с каким-то колдовским огоньком, черт бы ее побрал! Бразуль связан с нею, потому что подозревает ее в соучастии в убийстве Ющинского, он хочет добиться личного ее признания. Не выпускает ее из поля зрения, часто с нею встречается. А женщина эта хитра, юлит и заметает следы… Одним словом, Бразуль делает все, чтобы вывести ее на чистую воду, но нужны факты… Интересно, что когда Фененко начал сильно нажимать на нее, доказывать ее сопричастность к убийству, она закатила истерику, обвинив Фененко в том, что он хочет скрыть от общественного мнения виновность Бейлиса. А Бразулю она просто-напросто морочит голову, хочет запутать его разговорами о бесчисленных инстанциях, а сама просто-напросто является рупором тех, кто готовит навет на наш народ. И ее новая версия с французом не что иное, как попытка отвести следствие от истины…

Приблизительно в то же время Голубев вызвал к себе в редакцию «Двуглавого орла» Веру Чеберяк.

— Не подумали ли вы, Вера Владимировна, — сказал он, — что ваше сближение с сотрудником газеты «Киевская мысль» Бразуль-Брушковским может привести к плачевным результатам?

— Почему вы так считаете, Владимир Степанович? — с нескрываемым испугом спросила она. — Эта газетная крыса думает, что убийца — Мифле.

— Что за Мифле?

— Француз, старый мой знакомый.

— Мифле… откуда он взялся?

— Да вот, выплыл, Владимир Степанович! Бразуль-Брушковский уже начинает поддаваться моим доводам и согласен поверить, что именно этот француз вместе с отчимом Андрюши, начитавшись медицинских книг…

— Погодите, — перебил ее Голубев. Не нравилась ему эта история с французом. — Послушайте, Вера Владимировна, что я вам посоветую, и это не только мой совет: поменьше якшайтесь с Бразулем. Он вас перехитрит.

— Меня? — Чеберяк встала. — Очевидно, вы плохо знаете Веру-чиновницу… — Она гордо подняла голову, сверкнув глазами. — Совсем не знаете, Голубев!

Студент ехидно засмеялся. Ему стало обидно, что эта полуграмотная, наглая женщина ставит себя выше его, одного из руководителей киевских монархистов. А рассориться с нею ему невыгодно: все же она покорное и очень важное орудие в его руках. И он заговорил несколько мягче:

— Не волнуйтесь, мы ведь с вами заодно — я не раз говорил вам об этом. Но тем не менее послушайте меня: Бразуля гоните прочь.

— Да, вам легко говорить — прогнать эту газетную крысу… Но он ведь влезает в душу. Если я не отвечаю на какой-нибудь вопрос, он угрожает.

— Угрожает? Вот подлец! Да как он смеет! По одной этой причине нужно избавиться от него — гнать в шею!

— Не поддается. Он прилипчив, как муха.

— Да ну его к черту! — вышел из себя Голубев. — Вот что мы вам посоветуем, Вера Владимировна: скажите этому Бразулю, что вы готовы взять на себя вину…

— О чем говорите, Владимир Степанович?.. — от неожиданности Вера отшатнулась.

— Не пугайтесь, моя дорогая, сидите спокойно.

— Как я могу сидеть спокойно? Легко сказать — взять на себя вину… О чем вы говорите? — вскипела Чеберяк.

— Знаем, знаем, что вы ни в чем не повинны… Успокойтесь, Вера Владимировна. Весь мир знает… — Он помолчал, не сводя с нее внимательных глаз. Чего доброго, эта экзальтированная женщина может подняться и убежать, с нее станется… — Значит, так: вы намекнете сотруднику «Киевской мысли», — продолжал Голубев, — что готовы… Не перебивайте! Вам известна пословица «кто суется с перебивкой, тому кнут с перевивкой»… Вы не женщина, а огонь, Вера Владимировна! Воображаю, как достается от вас Фененко… Значит, когда Бразуль придет к вам, вы скажете ему о ваших намерениях.

— Я никак не соображу, зачем это?

— Да очень просто, ясно, как божий день. Вы ему скажете так: «Господин Бразуль, передайте вашей общине, что Вера Чеберяк согласна взять на себя вину в убийстве мальчика, если ваша община уплатит…»

— Уплатит?

— Ну да, уплатит. Такое удовольствие незачем предоставлять им бесплатно. Понятно?

— Сколько же с них спросить?

— Сколько душе угодно. Вы ему так и скажете: «Как только я возьму на себя вину, ваша община должна предоставить лучших адвокатов, которые смогут защитить меня в том случае, если меня передадут суду. А когда я по суду буду оправдана, я желаю получить заграничный паспорт, чтобы с мужем и детьми…»

— Это продлится месяцы? — испуганно спросила Вера.

— Да это только для красного словца, Вера Владимировна. До этого не дойдет, будьте спокойны! Как только получите у них денежки, мы доложим об этом Чаплинскому, а он уже будет знать, как действовать дальше.

Легкий румянец вспыхнул на лице Чеберяк. Она лишь теперь уловила, куда клонит ее собеседник.

— Что вас так удивляет? Вам бы надлежало привыкнуть к нам и поступать так, как мы требуем.

— А если нет, Владимир Степанович?

В ее глазах зажегся какой-то злой огонек, и Голубеву, прожженному интригану, стало не по себе.

— Я говорю, что вы всегда должны быть готовы выполнять то, что мы вам предлагаем. Вы ведь преданы нашим идеям, вы ведь русская женщина. Поймите меня правильно, госпожа Чеберяк. Не забывайте, что за вашей спиной стоит вся православная Русь.

— Ну хорошо, сделаю, как вы говорите, Владимир Степанович.

— Очень рад, Вера Владимировна, — Голубев добродушно улыбнулся. — Поверьте, если б я был священником и вы пришли бы ко мне исповедаться, я бы отпустил вам все грехи.

— Значит, вы, Владимир Степанович, уверены, что я грешна? — рассмеялась Чеберяк.

Голубев ничего не ответил.

Указательным пальцем, на котором сверкало кольцо, Чеберяк коснулась его подбородка:

— Неужели вы боитесь смотреть мне в глаза, Владимир Степанович? И не стыдно вам так думать обо мне, а?

Голубев нагло взглянул на свою партнершу и цинично заметил:

— Вы — женщина, Вера Владимировна. Этим сказано все…

— Вы меня обижаете.

— Прошу прощения! — Он пожал ее красивую, пахнущую духами руку и сказал: — Ну, идите, с богом! Желаю успеха! — У порога он еще раз остановил ее: — Не забудьте, чего мы ждем от вас!

Этой бывалой женщине, которую судьба бросала из одной тюрьмы в другую, только и нужно было, чтобы ей подали новую мысль, связанную с интригой и опасностью. О чем тут раздумывать, если сам вожак местных черносотенцев, этот дикарь Голубев, благословил ее на столь рискованный шаг! Чеберяк не привыкать к опасностям. Она неоднократно проваливалась при продаже краденого — и как с гуся вода! А теперь ей предстояла беседа с ее «катом», как она прозвала Бразуль-Брушковского. Она предвкушала сладкое чувство мести. О, она отыграется! Она душу из него вымотает, выльет всю горечь обид, нанесенных ей легавыми и теми, кто хочет добиться от нее правды. Как она будет морочить голову этому въедливому Бразулю с подкрученными усиками… Ему будет и холодно, и жарко, как он того и заслужил… Пусть знает…