— Никаких протоколов мы не брали. Чепуха! Кто это выдумал? И Андрюшку не трогали. Это Мендель Бейлис тащил его туда, на мыло — и там его по горлышку… Это всем известно… Об этом и воробьи на крышах чирикают.

По выражению лица Латышева, по тону его разговора следователь понял, что фразы эти хорошо заучены.

— Мне казалось, ваше благородие, что вы стали солиднее, не занимаетесь больше выгораживанием евреев. Как не стыдно вам, господин Фененко, к чему все это? Чтобы по всей России о вас говорили? Вы себе карьеру испортите, господин следователь! А правда ведь у нас, уголовников, ей-богу!

— Прекратите паясничать, Рыжий Ванька, а то посажу вас на голодный паек.

— Полноте, ваше благородие!

Фененко вытащил лист бумаги и начал писать протокол.

«Настоящим показываю, — быстро строчил он, — что я, Латышев Иван Дмитриевич, по кличке Рыжий Ванька, вместе с Борисом Рудзинским и Петром Сингаевским в доме Веры Чеберяк, что по Верхне-Юрьевской улице, убили мальчика Андрея Ющинского, после чего труп завернули в ковер и отнесли в пещеру…»

Закончив, следователь подал протокол Латышеву, чтобы тот подписал. Прочитав протокол, Латышев рассмеялся.

— Ваше благородие, — сказал он, — этого я не подпишу, будь оно даже сущей правдой. Вы не можете заставить меня это сделать. Законы мне хорошо известны!

Быстро открыв ящик и достав оттуда два листа мелко исписанной бумаги, Фененко ловко развернул их.

— Узнаете почерк Веры Чеберяк? Вам ведь знакома эта витиеватая подпись? Присмотритесь хорошенько, Рыжий Ванька…

У Латышева помутилось в глазах. Неужто действительно это подпись Чеберяк? Неужто Верка-чиновница стала такой тварью?

— Покажите поближе, — попросил он.

Но следователь уже спрятал листки в ящик и запер его.

— Можете не сомневаться.

Арестант что-то невнятно пробормотал и заерзал на стуле.

— Ложь! — крикнул он наконец. — Верка не такая!

— Сейчас я устрою вам очную ставку. Она сама напомнит вам обо всем.

— Вы не сделаете этого… По закону вы не имеете права заставить меня подписать… — продолжал волноваться Латышев.

— Ишь какой законник выискался! Я сделаю это, — повторил следователь.

Латышев схватил со стола протокол и хотел разорвать его. Но тут дверь распахнулась и конвоир обнажил саблю. Латышев быстро швырнул протокол на стол.

— Приведите из соседней комнаты Веру Чеберяк, — сказал Фененко конвоиру, — и подождите за дверью.

Латышев побледнел. Глаза его беспомощно забегали.

— Вера-чиновница нам рассказала все без утайки, — спокойно сказал следователь.

— Нет, нет, пусть она не приходит… — умоляюще проговорил Латышев. — Я сам все скажу!

— Вера Владимировна вам подтвердит, что вы, Рыжий Ванька, принимали участие в убийстве Ющинского.

— Ваше благородие, не нужно очной ставки с Веркой!.. Я убью ее!.. Вот здесь, у вас на глазах!.. — бесновался Латышев.

— Она не даст убить себя — не такова! Это во-первых. А во-вторых, вы забыли обо мне и конвое. — И после небольшой паузы добавил: — Вот, осталась еще икра, ешьте. Чего колеблетесь? Вас выдала Вера Чеберяк.

Не в силах совладать со своим страхом, Латышев выложил следователю некоторые подробности дела, тот быстро все записал и протянул лист бумаги Латышеву. И вдруг руки Латышева бессильно опустились, голова его мелко-мелко затряслась, как у глубокого старика.

Некоторое время Латышев сидел неподвижно, глядя в одну точку. Затем вскочил со стула и закричал в исступлении:

— Рассказать-то я вам рассказал, а вот подписывать не стану! По закону не можете меня заставить!.. Я бывалый, что-что, а законы знаю!

Фененко не обращал никакого внимания на его крики. Он, собственно говоря, уже выведал то, чего ему не хватало. А если Латышев не хочет подкрепить свои слова подписью… то что ж поделаешь? Для него, Фененко, вполне достаточно и того, что он разрубил важнейший узел во всей этой таинственной истории.

Но мысль о встрече подсудимого с Чеберяк не давала ему покоя. Латышев вряд ли сможет сдержаться увидя Веру. Скорее всего, набросится на нее… Необходимо только с умом провести эту очную ставку.

— Конвой! — крикнул следователь, подойдя к двери. — Введите арестованную.

Вошла Вера Чеберяк. Своим магнетическим взглядом она мгновенно вобрала в себя растерянного Латышева.

— Вера Владимировна, наша матка хевраков! Простите грешника! — воскликнул Латышев; он сложил руки на груди и опустился к ногам побледневшей женщины.

Она же, быстро овладев собой, нагнулась и помогла ему подняться, приговаривая с материнской нежностью:

— Голубчик ты мой, Иван Дмитриевич, что с тобою? Успокойся!

Фененко приказал подследственным разойтись по углам кабинета и молчать.

— Вы, Чеберяк, знаете сидящего напротив вас человека?

— Да.

— Кто он?

— Латышев Иван Дмитриевич.

— А вам, Латышев, знакома эта женщина?

— Да. Это Вера Владимировна Чеберяк.

Следователь повернулся к арестованной:

— Так вот, Вера Владимировна, Латышев мне рассказал, как у вас в квартире утром двенадцатого марта убили мальчика Андрюшу, которого вы прозвали «домовой». Вместе с Латышевым в убийстве замешаны Борис Рудзинский, ваш брат Петр Сингаевский…

Словно пантера бросилась женщина на Латышева и принялась неистово трясти его:

— Врешь! Врешь, собака!

Лишь с помощью конвоира удалось следователю оторвать разъяренную женщину от бандита.

Дрожащими руками Латышев перебирал пуговицы распахнутого пиджака и пугливо поглядывал в сторону Чеберяк.

— Ей-богу, матка, не моя вина… — бормотал он.

— Молчите! — приказал следователь. — Отвечайте только на вопросы.

Но Чеберяк не собиралась подчиняться его приказу.

— Господин следователь, вы шантажируете меня! — закричала она. — Я буду жаловаться, у меня есть кому жаловаться!..

Следователь хорошо знал, кому и куда бывалая преступница может жаловаться, в какие двери стучаться. А двери перед этой женщиной растворялись словно по мановению волшебной палочки. Они растворялись благодаря Чаплинскому — в этом следователь имел возможность убедиться.

Он подошел к Латышеву и, взяв его за плечи, велел повторить то, что тот говорил до прихода Чеберяк.

— Я ничего не знаю! Протокол я не подписал… — твердо сказал Латышев. — Вот и все.

Вера почувствовала себя еще уверенней.

— Это не по закону, господин следователь, — заявила она и бесцеремонно уселась на стол. — Прикажите отпустить меня домой. Я пожалуюсь на вас прокурору… министру пожалуюсь… могу и до царя добраться… Мне известно, что вам положено и чего вы не имеете права делать.

Фененко позвал конвоира и распорядился увести Чеберяк, а Латышева водворить в камеру.

Через несколько дней Чаплинский вызвал к себе следователя по особо важным делам.

Переступив порог прокурорского кабинета, Фененко уловил недоброжелательное настроение Чаплинского. Вальяжно развалившись в кресле, он как бы не замечал вошедшего. И только тогда, когда Фененко очутился прямо перед лицом прокурора, он поднял на следователя глаза.

— Василий Иванович, прокуратура окружного суда передала мне две жалобы на вас…

Чаплинский порылся в бумагах, нашел нужных два листа, быстро пробежал их глазами.

Фененко молча смотрел прямо в лицо прокурору.

— Вы слышали? Две жалобы… Вас, Василий Иванович, разве не интересует, какие это жалобы и почему сразу две?

— Интересует, Георгий Гаврилович.

— Первая — от Веры Чеберяк. Как следователь вы не имеете права шантажировать допрашиваемое вами лицо. Вам, безусловно, известно, что я имею в виду?

Фененко внутренне весь сжался: выложить ли Чаплинскому все то, о чем он столько раздумывал последние недели? Пришло ли для этого время? Краска ударила ему в лицо, он мучительно колебался. Наконец он решился:

— Должен сказать вам, Георгий Гаврилович, что по многочисленным допросам, учиненным мною Вере Чеберяк и посетителям ее так называемой «малины», я пришел к выводу, что не Бейлис повинен в убийстве Ющинского…