— Никаких протоколов мы не брали. Чепуха! Кто это выдумал? И Андрюшку не трогали. Это Мендель Бейлис тащил его туда, на мыло — и там его по горлышку… Это всем известно… Об этом и воробьи на крышах чирикают.
По выражению лица Латышева, по тону его разговора следователь понял, что фразы эти хорошо заучены.
— Мне казалось, ваше благородие, что вы стали солиднее, не занимаетесь больше выгораживанием евреев. Как не стыдно вам, господин Фененко, к чему все это? Чтобы по всей России о вас говорили? Вы себе карьеру испортите, господин следователь! А правда ведь у нас, уголовников, ей-богу!
— Прекратите паясничать, Рыжий Ванька, а то посажу вас на голодный паек.
— Полноте, ваше благородие!
Фененко вытащил лист бумаги и начал писать протокол.
«Настоящим показываю, — быстро строчил он, — что я, Латышев Иван Дмитриевич, по кличке Рыжий Ванька, вместе с Борисом Рудзинским и Петром Сингаевским в доме Веры Чеберяк, что по Верхне-Юрьевской улице, убили мальчика Андрея Ющинского, после чего труп завернули в ковер и отнесли в пещеру…»
Закончив, следователь подал протокол Латышеву, чтобы тот подписал. Прочитав протокол, Латышев рассмеялся.
— Ваше благородие, — сказал он, — этого я не подпишу, будь оно даже сущей правдой. Вы не можете заставить меня это сделать. Законы мне хорошо известны!
Быстро открыв ящик и достав оттуда два листа мелко исписанной бумаги, Фененко ловко развернул их.
— Узнаете почерк Веры Чеберяк? Вам ведь знакома эта витиеватая подпись? Присмотритесь хорошенько, Рыжий Ванька…
У Латышева помутилось в глазах. Неужто действительно это подпись Чеберяк? Неужто Верка-чиновница стала такой тварью?
— Покажите поближе, — попросил он.
Но следователь уже спрятал листки в ящик и запер его.
— Можете не сомневаться.
Арестант что-то невнятно пробормотал и заерзал на стуле.
— Ложь! — крикнул он наконец. — Верка не такая!
— Сейчас я устрою вам очную ставку. Она сама напомнит вам обо всем.
— Вы не сделаете этого… По закону вы не имеете права заставить меня подписать… — продолжал волноваться Латышев.
— Ишь какой законник выискался! Я сделаю это, — повторил следователь.
Латышев схватил со стола протокол и хотел разорвать его. Но тут дверь распахнулась и конвоир обнажил саблю. Латышев быстро швырнул протокол на стол.
— Приведите из соседней комнаты Веру Чеберяк, — сказал Фененко конвоиру, — и подождите за дверью.
Латышев побледнел. Глаза его беспомощно забегали.
— Вера-чиновница нам рассказала все без утайки, — спокойно сказал следователь.
— Нет, нет, пусть она не приходит… — умоляюще проговорил Латышев. — Я сам все скажу!
— Вера Владимировна вам подтвердит, что вы, Рыжий Ванька, принимали участие в убийстве Ющинского.
— Ваше благородие, не нужно очной ставки с Веркой!.. Я убью ее!.. Вот здесь, у вас на глазах!.. — бесновался Латышев.
— Она не даст убить себя — не такова! Это во-первых. А во-вторых, вы забыли обо мне и конвое. — И после небольшой паузы добавил: — Вот, осталась еще икра, ешьте. Чего колеблетесь? Вас выдала Вера Чеберяк.
Не в силах совладать со своим страхом, Латышев выложил следователю некоторые подробности дела, тот быстро все записал и протянул лист бумаги Латышеву. И вдруг руки Латышева бессильно опустились, голова его мелко-мелко затряслась, как у глубокого старика.
Некоторое время Латышев сидел неподвижно, глядя в одну точку. Затем вскочил со стула и закричал в исступлении:
— Рассказать-то я вам рассказал, а вот подписывать не стану! По закону не можете меня заставить!.. Я бывалый, что-что, а законы знаю!
Фененко не обращал никакого внимания на его крики. Он, собственно говоря, уже выведал то, чего ему не хватало. А если Латышев не хочет подкрепить свои слова подписью… то что ж поделаешь? Для него, Фененко, вполне достаточно и того, что он разрубил важнейший узел во всей этой таинственной истории.
Но мысль о встрече подсудимого с Чеберяк не давала ему покоя. Латышев вряд ли сможет сдержаться увидя Веру. Скорее всего, набросится на нее… Необходимо только с умом провести эту очную ставку.
— Конвой! — крикнул следователь, подойдя к двери. — Введите арестованную.
Вошла Вера Чеберяк. Своим магнетическим взглядом она мгновенно вобрала в себя растерянного Латышева.
— Вера Владимировна, наша матка хевраков! Простите грешника! — воскликнул Латышев; он сложил руки на груди и опустился к ногам побледневшей женщины.
Она же, быстро овладев собой, нагнулась и помогла ему подняться, приговаривая с материнской нежностью:
— Голубчик ты мой, Иван Дмитриевич, что с тобою? Успокойся!
Фененко приказал подследственным разойтись по углам кабинета и молчать.
— Вы, Чеберяк, знаете сидящего напротив вас человека?
— Да.
— Кто он?
— Латышев Иван Дмитриевич.
— А вам, Латышев, знакома эта женщина?
— Да. Это Вера Владимировна Чеберяк.
Следователь повернулся к арестованной:
— Так вот, Вера Владимировна, Латышев мне рассказал, как у вас в квартире утром двенадцатого марта убили мальчика Андрюшу, которого вы прозвали «домовой». Вместе с Латышевым в убийстве замешаны Борис Рудзинский, ваш брат Петр Сингаевский…
Словно пантера бросилась женщина на Латышева и принялась неистово трясти его:
— Врешь! Врешь, собака!
Лишь с помощью конвоира удалось следователю оторвать разъяренную женщину от бандита.
Дрожащими руками Латышев перебирал пуговицы распахнутого пиджака и пугливо поглядывал в сторону Чеберяк.
— Ей-богу, матка, не моя вина… — бормотал он.
— Молчите! — приказал следователь. — Отвечайте только на вопросы.
Но Чеберяк не собиралась подчиняться его приказу.
— Господин следователь, вы шантажируете меня! — закричала она. — Я буду жаловаться, у меня есть кому жаловаться!..
Следователь хорошо знал, кому и куда бывалая преступница может жаловаться, в какие двери стучаться. А двери перед этой женщиной растворялись словно по мановению волшебной палочки. Они растворялись благодаря Чаплинскому — в этом следователь имел возможность убедиться.
Он подошел к Латышеву и, взяв его за плечи, велел повторить то, что тот говорил до прихода Чеберяк.
— Я ничего не знаю! Протокол я не подписал… — твердо сказал Латышев. — Вот и все.
Вера почувствовала себя еще уверенней.
— Это не по закону, господин следователь, — заявила она и бесцеремонно уселась на стол. — Прикажите отпустить меня домой. Я пожалуюсь на вас прокурору… министру пожалуюсь… могу и до царя добраться… Мне известно, что вам положено и чего вы не имеете права делать.
Фененко позвал конвоира и распорядился увести Чеберяк, а Латышева водворить в камеру.
Через несколько дней Чаплинский вызвал к себе следователя по особо важным делам.
Переступив порог прокурорского кабинета, Фененко уловил недоброжелательное настроение Чаплинского. Вальяжно развалившись в кресле, он как бы не замечал вошедшего. И только тогда, когда Фененко очутился прямо перед лицом прокурора, он поднял на следователя глаза.
— Василий Иванович, прокуратура окружного суда передала мне две жалобы на вас…
Чаплинский порылся в бумагах, нашел нужных два листа, быстро пробежал их глазами.
Фененко молча смотрел прямо в лицо прокурору.
— Вы слышали? Две жалобы… Вас, Василий Иванович, разве не интересует, какие это жалобы и почему сразу две?
— Интересует, Георгий Гаврилович.
— Первая — от Веры Чеберяк. Как следователь вы не имеете права шантажировать допрашиваемое вами лицо. Вам, безусловно, известно, что я имею в виду?
Фененко внутренне весь сжался: выложить ли Чаплинскому все то, о чем он столько раздумывал последние недели? Пришло ли для этого время? Краска ударила ему в лицо, он мучительно колебался. Наконец он решился:
— Должен сказать вам, Георгий Гаврилович, что по многочисленным допросам, учиненным мною Вере Чеберяк и посетителям ее так называемой «малины», я пришел к выводу, что не Бейлис повинен в убийстве Ющинского…