— Зачем это? — спросил Бейлис.

— Он пойдет с тобой, — последовал холодный ответ.

— Я не пущу его! — Мать вцепилась в мальчика. — Не слушайся их, Давидка, не ходи с ними!

Мальчик сперва ничего не понимал и не двигался с места, но тут один из полицейских нашел одежду ребенка и стал натягивать на него штанишки, затем рубашку, чулки и ботинки.

— Кепку не забудь, — с болью в сердце сказала обескураженная мать и подала ее мальчику.

Тот взял кепку обеими руками и стал рядом с подполковником.

— Пошли! — скомандовал Кулябко.

За окном шумел дождь.

Жена торопливо разыскала и передала Менделю зонтик, но Кулябко вырвал зонтик из рук арестованного и швырнул его на кучу сваленных посреди комнаты вещей.

Все вышли на темную улицу под проливной дождь.

Женщину, направившуюся вслед за мужем, втолкнули обратно в дом. Через открытую дверь в дом врывалась ночная прохлада. Шагов уже не было слышно.

Бейлиса и его сына втолкнули в подвал дома, где помещалась охранка. В углу теплился огарок догорающей свечи, которая вот-вот должна была погаснуть.

— Ну, что скажешь, Давидка? — отец прижал к себе мальчика. — Хочешь что-нибудь сказать, дитя мое?

Давидка молчал. Огарок свечи потух, но в подвале посветлело — сквозь маленькое оконце под потолком пробивалось утро.

— Видишь, папа, светает… — сказал мальчик.

«Да, светает, а мы в заточении», — подумал Бейлис.

Бейлис с сыном сидели на охапке соломы в углу подвала. Лишь теперь их начал одолевать сон. Прислонив голову к отцовскому плечу, Давидка задремал. Заснул и отец. Очнулся он от всхлипываний сына.

— Папа, меня мальчишки били за Андрюшку… — признался он, и Бейлис увидел слезы в глазах ребенка.

Неожиданно мальчик вскочил на ноги. Припав к двери, он отчаянно заколотил ногами.

— Откройте, откройте!

Отец увлек мальчика в угол, подальше от двери, прижал к груди, стараясь успокоить.

— Перестань, дитя мое, прошу тебя… — Бейлис гладил голову сына. — Крепись, не надо им видеть твоих слез…

Чем больше отец старался успокоить сына, тем сильнее он плакал. Бейлис вытирал его слезы, нашептывая на ухо:

— Я тебе что-то расскажу, сыночек… Перестань!

Постепенно мальчик начал успокаиваться, сердце его забилось спокойнее. Отступив немного от отца, он влажными глазами смотрел ему прямо в лицо, обросшее черной как уголь бородой. Бледные щеки отца разгорелись, когда он начал свое повествование:

— В местечке, где я жил в детстве, была ярмарка. Однажды между торговцами, прибывшими с товарами на ярмарку, и сворой воров-конокрадов, задумавших ограбить базарный люд, произошла драка. На ярмарку приехали крестьяне из окрестных деревень и местечковые евреи-торговцы. Воры шныряли среди толпы, высматривая добычу. Было среди прибывших немало здоровенных, широкоплечих парней, которые, конечно, могли бы сопротивляться ворам, могли бы даже одолеть их. Но страх перед бандитами отнял у людей мужество.

Министр юстиции Щегловитов и прокурор Чаплинский

Имение «Кочеты» расположилось на пригорке, окруженном соснами, елями, а местами смешанным лиственным лесом — крепкими дубами и редкими низкорослыми кустами. Ошибочно было бы думать, что его хозяина, царского министра Щегловитова, влекла сюда исключительно красота природы благословенного украинского края. Приезжая сюда чаще всего в летнее время, больше, чем о красотах природы, он думал о своей хорошенькой соседке — Ларисе Койданской, молодой вдове генерала, который прославился в русско-японской войне тем, что был близок к Куропаткину. Петербургского сановника привлекало, разумеется, не богатство молодой вдовы. Своей незаурядной внешностью и остроумием Койданская вскружила не одну голову в Киеве и его окрестностях. Она любила говорить по-украински, одевалась в национальные украинские костюмы с яркими бусами, выгодно оттенявшими белизну шеи.

Однажды своевольная вдова выразила желание поехать вместе с Щегловитовым в Петербург, чтобы блеснуть там красотой и многочисленными нарядами, сшитыми для нее еще по заказу мужа-генерала у лучших портных Вены и Парижа.

— Но в Петербурге хохлацкая мова не в почете… — хитровато сощурившись, улыбнулся Щегловитов.

Койданская рассердилась, взмахнув веером, отвернулась и оставила министра одного с камердинером. Так он и уехал ни с чем.

По приезде в «Кочеты» Щегловитов решил первый свой визит нанести в соседнее имение.

Изнемогая от июльского зноя, вдова проводила время в саду. Увидев высокопоставленного гостя, она не смогла скрыть свою радость.

— Иван Григорьевич, голубчик! — воскликнула вдова, устремляясь ему навстречу.

Щегловитов не ожидал такой пылкой встречи. Он снял летнюю шляпу и отдал ее слуге. Одет он был в светлый чесучовый костюм, прекрасно сидевший на нем. И тут Щегловитов снова услышал простые, проникновенные слова:

— Иван Григорьевич, голубчик! Как я рада!

Взяв гостя за руку, Койданская подвела его к скамье.

— Присядем здесь, — предложила она и села первая.

Но гость все еще стоял, молча и откровенно^-любуясь прелестной хозяйкой.

— Ну, сядьте же, почему вы стоите, Иван Григорьевич? — повторила Койданская.

Заметив, что Щегловитов восхищается ею, молодая женщина взяла его за руку, потянула к скамье и приказала стоявшему неподалеку лакею принести в сад столик с закуской.

Зачем закуска? Кому она нужна теперь? Он хочет только одного: всласть наглядеться на нее, узнать о ее жизни и ее желаниях. Засиживаться долго он не может: к нему по очень важному делу должен прибыть чиновник из Киева.

Но Койданская так просто не отпустит гостя, решительно заявила она. Давно таких гостей не было… Здесь ведь скучно, тоскливо!

— Сам бог прислал мне вас, Иван Григорьевич, — с чарующей улыбкой призналась она.

Весеннее солнце нагрело стволы берез; горячие капли, сливаясь в прозрачные струйки, сползали вниз и застывали на нежной, белой коре. Молодая хозяйка подошла к одной из берез, взяла затвердевшую струйку сока и натерла ею свои руки.

— Что это вы делаете, Лариса Митрофановна? — удивился гость.

— Говорят, — улыбнулась одними уголками розовых губ молодая женщина, — что этот сок приносит человеку счастье…

Щегловитов рассмеялся, в глазах его вспыхнули лукавые огоньки.

— Можно подумать, что вы выросли в лесу и воспитывали вас колдуны и знахарки…

— Напрасно смеетесь, Иван Григорьевич! Даже опытные медики не считают это бабскими сказками и рекомендуют березовый сок при болях в животе.

— Возможно, что это хорошее средство от болей в животе. Но для счастья…

— Прежде чем спорить, Иван Григорьевич, понюхайте, как пахнет этот сок.

— Для парфюмерии, возможно, он тоже годится, но для мифического, недостижимого счастья… — стоял на своем министр юстиции.

— Однако ведь вы, дорогой Иван Григорьевич, не коммерсант, а ученый-юрист и министр.

— Эх, будь я коммерсантом… Жилось бы мне куда вольготнее.

— Мы бы тогда махнули с вами в Индию или в Японию… Ведь правда? — мечтательно произнесла вдова.

— Не отказался бы! Да еще с вами…

— Почему же вы запнулись? Вы подумали о том, что бы сказала на это ваша супруга, так ведь? — спросила Лариса Митрофановна столь невинным тоном, будто сама она тут совершенно ни при чем.

Щегловитов не ответил. Придвинув к себе изящный графин с холодным напитком, принесенным слугой, он наполнил стакан.

— Такого кваса вы еще в жизни не пили, — уверенно сказала хозяйка. — На это мой Афоня великий мастер!

Щегловитов с наслаждением осушил стакан до дна, оценив напиток по достоинству. Вдруг спохватившись, он посмотрел на часы, заторопился:

— Ой-ой-ой, как поздно! Скоро и солнце скроется. — Он попытался оправдать свою внезапную поспешность: — Мне, видите ли, сегодня надлежит быть у себя, а ведь на дорогу понадобится не меньше чем минут тридцать — сорок.

— Не беспокойтесь, я дам вам кучера, который довезет вас за двадцать минут, — уверила Лариса Митрофановна.