— А ну отступись! — рявкнул на детей жандарм. — Вам, голубки, впервой, что ли, видеть, как сопровождают вашу мать…
Дети заплакали еще пуще. Жандарм сделал знак отцу, и тот, жалко ссутулившись, подошел к плачущим детям и привлек их к себе.
— Можешь идти, Вера, я присмотрю за ними.
Дети плакали, а Вера Чеберяк, одетая теперь в старомодное пальто и шляпу, натянула перчатки и кокетливо обратилась к Кулябко:
— Ну, господин полковник, ведите меня в свой департамент… — И повернулась к детям: — Не плачьте, голубки мои. Я скоро вернусь.
…— Что ж, Вера Владимировна, мы снова с вами встретились. Вы, как религиозная женщина, вероятно, верите в перст божий? И понимаете, что к чему?
Так начал разговор с Верой Чеберяк следователь по особо важным делам Киевского окружного суда Василий Иванович Фененко.
Вера застыла в молчании, будто бы внимательно разглядывая его гладко зачесанные, насаленные фиксатуаром волосы и искусно подкрученные кверху усики.
— Что вы так смотрите на меня, Вера Владимировна?
— А что, нельзя? Вы мне очень нравитесь, — простодушно ответила она.
— Так, значит, нравлюсь, говорите?.. — Следователь поднялся, прошелся по комнате. — Об этом я до сих пор и не подозревал. А ведь сколько раз с вами встречался…
— Я вам, Василий Иванович, не раз об этом говорила…
Пощипывая кончики усов, следователь перебирал бумаги. Вытащив наконец нужную бумагу, Фененко произнес:
— Здесь сказано, что Андрея Ющинского убили в вашем доме. — Он помолчал немного. — Что вы можете сказать по этому поводу?
Вера вынула из сумочки платочек, вытерла уголки губ, сморщила свой красивый матовый лоб. Удивленно пожав плечами, вместо ответа спросила:
— Скажите, пожалуйста, Василий Иванович, сколько раз вы меня уже допрашивали и сколько раз вынуждены были отпускать?
— Теперь совсем другое дело. Вы убили невинного ребенка. — Следователь достал папиросу из портсигара, лежавшего на столе, и закурил: — Вы слышали, что я сказал, мадам Чеберяк?
— Я не глухая, Василий Иванович. Кто вам наговорил такое?
— Наши сыщики предоставили нам достоверные сведения.
— Ваши сыщики… Чепуха! Они подкуплены евреями.
— За оскорбление наших служащих вы будете привлечены к ответственности.
— Василий Иванович, вы прекрасно знаете, что я не из пугливых.
— На сей раз ваша храбрость ни к чему. Следы чудовищного преступления ведут к вашему дому.
— Свежеиспеченная ложь киевского сыска…
Следователь прошелся по комнате, выплюнул размокшую папиросу.
— Сам Плис-Сингаевский — единоутробный братец ваш — свидетельствовал об этом.
— Он никогда бы не предал меня.
— И министерская голова ваша, Рудзинский, письменно признался.
— Неправда!
— Рыжий Ванька — Латышев…
— Ложь. Он не станет клеветать на меня.
Следователь вскочил, рассвирепев, быстро зашагал по кабинету.
— Все, по-вашему, ложь и ложь… Святая душа, богобоязненная монашка ты, Вера Владимировна! В соседней комнате дожидается слепой, он все о тебе расскажет, и правда всплывет, как всплывает жир на холодной воде.
— Не имеете права мне тыкать, Василий Иванович, — твердо сказала Чеберяк и, сверкнув глазами, добавила: — Мне известно, куда подать жалобу, господин судебный следователь по особо важным делам.
Подавляя в себе бешенство, Фененко одернул лацкан мундира. Чеберяк заметила его состояние и злорадно улыбнулась:
— Не стоит нервничать, Василий Иванович. Вы ведь знаете меня.
— Именно потому, что знаю о вас слишком много, я верю донесениям своих служащих.
— Так ведь они же русские люди… — рассмеялась Вера, обнажая ослепительно белые зубы.
— Что ж из этого следует?
— Они знают, как знаете и вы, что Ющинского убили евреи…
— Это ваша выдумка, чтобы скрыть правду…
— Василий Иванович, вы ведь тоже русский человек, как Голубев и Чаплинский…
Следователь помолчал мгновение.
— Вы это бросьте, Вера-чиновница. Лучше сами расскажите правду, мы учтем ваше искреннее признание. А не то… вас сошлют в Сибирь.
Внезапно глаза Веры наполнились слезами, она вся затряслась, судорожно всхлипывая. Фененко подал ей воды, но она оттолкнула его руку, и вода расплескалась на пол, попала и на мундир. Стряхивая с себя капли воды, он строго сказал:
— Держите себя в руках, мадам! Я повторяю: сошлют на каторгу, оттуда не вернетесь!
Вера подняла голову: глаза ее были сухи и жестки.
— Василий Иванович, Женька мой сам видел: еврей с черной бородой тащил Андрюшу, и бедный, несчастный мальчик кричал: «Женя, спасай меня!» А чернобородый Бейлис повернулся к сыну и заорал: «Вон отсюда, а то и тебя заберу!» Андрюша попал к разбойникам в руки, и те выцедили из него кровь. К Бейлису ходили евреи с длинными пейсами… Почему же вы, Фененко, притворяетесь, будто не знаете об этом, на меня всю вину сваливаете? Я не желаю брать на себя вину злодеев.
— Как вы сказали, кто видел?
— Женя, мой Женя своими глазами видел. Вызовите его, он все расскажет.
Распахнулась дверь, и на пороге кабинета появился Голубев. Он был крайне возбужден.
— Зачем вы мучаете невинную женщину, уважаемый господин следователь? — воскликнул студент. — Она потомственная дворянка… Я сам, как представитель общественности, вынужден был заняться этим кошмарным убийством. Могу сказать, что я расследовал дело. Ваши сыщики — продажные души. Мне теперь доподлинно известно, что именно зайцевский приказчик Бейлис зарезал Ющинского… Известны и мотивы этого злодеяния.
Остолбеневший от неожиданности следователь не сразу призвал студента к порядку. Вспомнив, с кем он имеет дело, Фененко соображал, какие лучше принять меры.
Лишь через несколько минут, дав представителю прессы и общественной совести пошуметь и покричать, Фененко встал и, отчеканивая каждое слово, спросил:
— Кто разрешил вам войти во время исполнения моих служебных обязанностей?
— Кто? Совесть и благородство русских людей, которых я представляю в западном крае — в древнем городе Киеве. Вы все играете в прятки, властью ваших мундиров укрываете подлинных преступников — евреев. Пойдемте, — схватил он Веру Чеберяк за руку. — Я выведу вас…
— Вы не сделаете отсюда ни шагу! — решительно крикнул Фененко. — Никто вам этого не позволит! — При этом он встал между Чеберяк и Голубевым. — А вы, молодой человек, ответите за ваше самоуправство.
— Я покажу вам, кто здесь настоящий хозяин! — закричал Голубев, выбегая из кабинета.
Следователь вызвал часового и приказал отвести арестованную в камеру.
На следующий день следователь Фененко получил указание от прокурора Киевской палаты Чаплинского немедленно освободить из-под стражи Веру Владимировну Чеберяк как арестованную по ошибке на основании непроверенных данных.
Статья в газете «Русское знамя»
В начале июля 1911 года в газете «Русское знамя» появилась статья, очень резкая по своему характеру. Автор статьи требовал от следователя, ведущего дело об убийстве Андрюши Ющинского, повнимательнее прислушаться к голосам русских патриотов. Далее автор негодовал, что министр юстиции не проявляет должного интереса к происходящим событиям, оставаясь в стороне… Личное вмешательство министра юстиции просто необходимо, чтобы заставить следователя и прокуратуру действовать, действовать…
Министру юстиции принесли газеты «Русское знамя» вместе с «Земщиной», «Речью» и другими. Подавая газеты, секретарь обратил внимание министра на статью в «Русском знамени».
Всегда внешне спокойный Иван Григорьевич Щегловитов и сейчас ничем не выдал, что какая-то заметка в газете способна вывести его из душевного равновесия. Прочитав статью, министр машинально пригладил волосы, затем поручил секретарю составить телеграмму на имя прокурора Киевской судебной палаты Чаплинского, в которой просил немедленно сообщить ему о ходе следствия по делу об убийстве Ющинского. Подумав, министр распорядился обозначить в телеграмме, что ответ надлежит адресовать не в Петербург, в Министерство юстиции, а в Черниговскую губернию, в имение министра «Кочеты», куда он уезжает на отдых.