— Вы, Иннокентий Семёнович, сказали «до моего возвращения». Неужели вы думаете, что с вашим возвращением сюда там что-то изменилось?

— Да, без сомнения! — ответил тот. — Ведь изменения бывают локальными, и, значит, трудно определимыми, только когда из прошлого или в прошлое перемещаются одни только люди, в смысле, только живые существа. Если же перемещения касаются концептуальных вещей, то изменения становятся глобальными и их последствия тотальными. Так, когда перемещают одного человека, в будущем только спустя многие годы могут возникнуть изменения, касающиеся десятков. Стоит перенести вещь, основанную на концепции, изменения начинаются в ближайший месяц, затронут всё и всех и могут через годы привести к полной катастрофе. Но ограничить это какими-то техническими средствами невозможно. Раз можно перемещать людей, то вещи и концепции будут всегда двигаться с ними. Я не дал дублирующему браслету дойти до специалистов, и все изменения, связанные с ускорением процесса создания этих супермашин, были остановлены. И история должна покатиться по уже пройденному когда-то естественному, и относительно безопасному, пути. Всё, или почти всё, должно вернуться на круги своя…

Я смотрел со всё большим уважением на старика Вяземского. Он сказал то, что я знал и без него, но никогда не смог бы сформулировать так полно и доходчиво.

— То есть перенос вещей, несущих концепции, нужно было бы запретить? — задал вопрос Богданов.

— Запретить вряд ли возможно! Нужно просто тщательно контролировать и бороться с левачеством, всем, кто только может. — ответил Вяземский. — Чем больше людей будет знать об опасностях скачков во времени, тем будет лучше.

Под столом Зорро сладко зевнул, щёлкнув челюстями.

— Но ведь увеличение информированности, спровоцирует и интерес, и последующие работы над машиной… — сказал я. — Разве мы не с этим должны бороться?

— Это техника. — ответил мне уже Богданов. — Бороться с техникой невозможно. Мы проиграем… Чем дальше мы будем стараться спрятать, загнать проблему в угол, тем больше она будет проявлять своеволие и стремиться оставаться независимой. Это всё — в природе человека!

— Техника и человек… Но существуют же какие-то ограничения! Что не даёт сделать эту машину прямо сейчас?.. — мне хотелось знать, что нам нужно делать сейчас для недопущения катастрофы потом.

— Что не даёт сейчас? Только одно! Уровень науки, техники и технологий! — парировал Вяземский. — Нет у нас ещё научных разработок по этой тематике. Нет ни таких источников, ни электроники такого уровня. И абсолютное большинство людей буквально считает это нереализуемой, но сладкой фантастикой. Поэтому начинать надо именно с людей. Они, а не машины должны обеспечить защиту прошлого…

— В этом, я думаю, весь смысл вашей предстоящей работы. — добавил Богданов.

— Какой нашей работы? — удивился я. Хотя догадка, что имеет в виду полковник, у меня тут же возникла.

— Вот, вот! — серьёзно сказал, глядя на меня, Юрий Маркелович.

Я усмехнулся:

— Предлагаете организовать Союз Защиты Времени? — это была, и моя и не моя идея. Мне об этом Союзе когда-то говорил ещё Арсен Родионович.

Моей догадливости Богданов улыбнулся, а Вяземский сказал:

— Именно! Если к той черте человечество подойдёт неподготовленным, всё повторится вновь. Ты, наверное, Валера ещё не знаешь, что я там два года отсидел… только за то, что без санкции пользовался левым неучтённым джампером, который, ни о чём не подозревая, поймал в собственном кабинете. Меня нашли, глупо стоящим в парке, люди в двухцветной полицейской форме, скрутили и сунули в камеру с толпой таких же бедолаг. Но дела там у них шьются быстро. Уже через два дня был суд. Мне по двум статьям грозило пожизненное, но электронный адвокат сумел найти смягчающие обстоятельства и меня упрятали только на два года. Там я и познакомился в первый раз с этой сильной организацией — Союзом Защиты Времени…

— Так что, в твоём Союзе есть уже один проверенный приверженец. — сказал, глядя на меня Богданов. — Можешь рассчитывать и на меня. Если, как ожидается, меня в ближайшее время вызовут в Москву, я Александру Васильевичу доложу обо всём лично. Такой момент упускать нельзя!

— Но, Юрий Маркелович, такой организации ещё нет! У нас есть только, может быть, неукротимое желание нескольких человек остановить и поставить под контроль это сложное и хитрое безумие с переносом во времени. Для изучения истории, может быть, это и хорошо, но очень опасно для всего остального, потому что путешественник своим присутствием невольно вносит какие-то коррективы. И может предсказуемо, в чьих-то интересах, менять порядок и смысл исторических событий… Оставить, там, в живых Гитлера, Наполеона, или Тутанхамона… К чему это может привести никому не известно. Поэтому сперва надо добиться общественной информированности. Что сможем сделать мы, трое, с пустыми руками?

Я осознал, насколько невозможная задача стояла впереди. С противоречивыми и даже взаимоисключающими целями и большим количеством вероятных противников.

— Но ведь ты уже начал! — поправил меня Богданов. — Мне вчера вечером Калашников прислал адрес своего сайта. Это для меня было откровением! И мне кажется, Валера, без твоего участия это не обошлось. Так что организация уже есть, и она начала работать. И есть люди, готовые помогать. И, конечно же, толковый, нацеленный лидер…

Это было незаслуженное утверждение. Здесь и сейчас я никаким лидером вообще не был. Я почувствовал себя неловко.

— Те двадцать лет, что я прожил в двадцать втором веке, сделали меня совсем старым. — сказал Вяземский. — Я это, Валера, понял, когда тащил тебя к машине. Уже надо внуков, и сказки им рассказывать… А у меня сыну только восемнадцать исполняется. Но кое-что я всё же ещё могу… Меня пребывание в местах лишения многому научило. Я теперь спец по конспиративной работе. Тебе и твоей организации это, я думаю, не помешает!

Так мы втроём за полчаса провели учредительное собрание нового Союза. Я сознавал, что благ каких-либо этот Союз мне принести не сможет, но отказаться, оставаясь равнодушным, было бы предательством. Я уже столько всего плохого сделал за этот месяц март… А другие мне всё прощали и даже помогали. Это было как аванс, который мне необходимо было отрабатывать. И впереди нас ждали очень трудные времена…

— Да, Иннокентий Семёнович, чуть не забыл… Я ещё в тот раз хотел вас спросить… Почему вы вернулись не в пятницу, двадцать третьего, а только позавчера? Тогда всё у нас было бы гораздо проще…

— Ах, это… Я тоже хотел бы вернуться в тот момент, когда исчез, но записей в файлах моего кабинета больше не было. Куда-то пропали.

И Богданов неловко закашлялся.

Светлана Леонидовна пришла вечером. И я её ждал… Как странно. Была ли в этом виновата моя таинственная карма, но за полминуты до её прихода я в точности увидел, как это случилось. Я будто бы стоял у двери и зазвенел звонок. Я тотчас открыл и Крайчик сказала, переступая порог: «Ну, вот! Выглядишь уже лучше…». И я обнял её. Это было, что-то вроде сна… Вероятно, всё-таки я задремал, сидя на кухне после разговора с Ликой. Смарт лежал на столе и продолжал ещё светиться. И я, прикрыв глаза, увидел, что встаю и иду ко входу… Это было так реально!

И я, действительно, открыв глаза, встал, и вышел в прихожую. И тотчас раздался звонок… Я ни секунды не сомневался, что это Светлана Леонидовна. Когда я открыл дверь, она сунула мне в руки тяжёлый пакет и, не здороваясь, сказала:

— Ну, вот! Выглядишь уже лучше…

Это было так ожидаемо для меня и так мило, что я, выронив из руки пакет, тут же её обнял. Своего Ангела-спасителя.

Мы прошли на мою кухню, и она стала доставать из пакета всевозможные деликатесные вкусности.

— Вы, Светлана Леонидовна, для меня как подарок судьбы…

— Это не от меня! — отмахнулась она. — Это тебе прислал мой пациент, Андрей Андреевич Печников. Моей зарплате такого не вытянуть…

Я тут же спросил: