— Ты здесь капитан, ты и командуй, — ответил замполит.

Мне пришло в голову, что если они минуют смерти от рук бандитов, то неминуемо сами друг друга кончают.

— Первое — поздно ложиться в дрейф, — заявил капитан. — Мы уже в чужих территориальных водах, шпигат мне в ухо. Выйдем на связь по радио — поймают в пеленг. И захапают нас тепленькими на корабле. полном приблуд. Я лучше пойду кормить морских черепах, чем окажусь в африканское тюрьме.

В этом месте все согласно закивали.

— Если я прикажу лечь на обратный курс — нас немедленно порвут на щупальца осьминога. Второе — у нас есть запас времени, хотя бы пока найдем сокровища. Третье — я надеюсь, что среди команды не все скурвились, что есть люди, которым можно доверять. Но, кошку мне в пятку, рано или поздно нам придется принять бой, и я предлагаю воспользоваться эффектом неожиданности. Будем делать вид, что ничего не знаем, а в подходящий момент рванем кольцо.

— Да, но сколько нас вообще? — поинтересовался я.

— Ну, во-первых, мы можем положиться на людей Петровича, — начал перечислять доктор. — Это Гена, Слава и Михалыч. Уже трое.

— Плюс — нас трое. И капитан. Уже семеро, — подсчитал я.

— Думаю, еще можем положиться на тех, кого Петрович нанимал без участия Серебрякова, — продолжил военврач.

— А вот тут хренушки, — возразил замполит. — Я и Матвеева сам нанимал. А что оказалось?

— Я и сам думал, что Максу можно доверять, — развел руками моряк.

— То есть, говоря объективно — нас семеро против девятнадцати, — подвел я итог. — Хреновастенький такой расклад получается!

— Если учесть, что из тех девятнадцати больше половины — бандерлоги, имеющие подготовку и реальный опыт ведения боевых действий в условиях тропических джунглей — расклад получается еще более хреновый, — добавил подполковник.

— А что, медузу мне в печень, может, открыть кингстоны и отправить всех кормить рыб? — предложил Смольный.

— А вот это — совсем хреновый вариант, — ответил Листьев.

— Тогда действуем согласно утвержденного плана, — заключил Торопов.

— Вы будете удивлены, но сейчас два наших главных козыря — Дима и Серебряков, — произнес военврач.

— Это еще почему? — удивился Петрович.

— Дима — потому что команда относится к нему с доверием, особенно — Серебряков. Могут сболтнуть что-нибудь лишнее, — пояснил Олег Павлович. — А сам Серебряков… ну тут вообще все понятно — он заинтересован в том, чтобы бунт начался как можно позже.

— Это да, — согласился замполит. — Димыч, не подкачаешь?

— План дурацкий, но я согласен. Не покачаю, — заверил я.

Но самому сделалось не по себе от груза ответственности, который свалился на меня. Фактически от меня сейчас зависели жизни всех нас. От меня! Полгода назад я бы посоветовал всем застрелиться, чтобы не мучиться, но теперь у меня было ощущение, что я оправдаю возложенное на меня доверие.

Часть третья. Остров

13. Как я оказался на суше

Утром я пожалел, что отказался от предложенного мне в порту Владика Макарова. Стечкин, даже без кобуры, спрятать под одеждой было совершенно нереально. Зимой или осенью — еще куда на шло, но здесь, в тропических широтах, когда из одежды — шорты да футболка — спрятать оружие просто невозможно.

Это капитан с момента выхода из Золотого Рога не снимал китель. Петрович с Палычем тоже постоянно ходили в куртках, чем вызывали здоровое недоумение экипажа. Но я, появись я сейчас в куртке на палубе — вызвал бы ненужное подозрение! В общем, пистолет пришлось оставить. Не без сожаления

При свете солнца остров выглядел совсем другим, нежели вчера ночью. Не таким зловещим. Мы стояли примерно в километре от восточного берега острова. Большую часть острова покрывали ярко-зеленые леса, отделенные от воды полосой желтого песка. Да, одноногий был прав — из этого острова вышел бы отличный курорт, однако ему суждено было стать объектом дьявольских страстей.

Голыми были только верхушки холмов. Зеленые пояса заканчивались на всех трех высотках примерно на одном уровне. И где-то там, среди всей этой красоты был старый британский форт и были сокровища, заработанные торговлей оружием — предметами грабежа и убийств. Короче, кровью.

А еще я почувствовал, что соскучился по твердой земле. Нет, конечно, я не страдал от качки. Но сейчас, когда я видел конечную цель нашего путешествия, мне больше всего захотелось почувствовать под ногами землю. Побродить босиком по прибрежному песку. Наконец, искупаться в море. И плевать и на сокровища, и на бандитов, что хотят вывести нас всех в расход из-за этих сокровищ.

Ночью капитан не рискнул ввести "Скифа" в узкий пролив между двумя островами. Но теперь, при дневном свете, корабль самым малым ходом двигался по воде. Несмотря на то, что фарватер был обозначен на карте, на носу стоял лоцман.

Солнце отчаянно пекло, и моряк, видя, что на промерах глубина была гораздо больше отмеченной, нещадно матерился, проклиная бесполезную и никому не нужную работу.

— Этот пролив прорыт отливами, — пояснил Серебряков. — И углубляется с каждым отливом.

— Слава Богу, скоро все это закончится, — прошипел лоцман.

За что сразу получил тычок в бок от кока. Я все это заметил, и счел дурным знаком. Вообще, чувствовалось напряжение в воздухе. Затишье, которое бывает перед бурей. Члены команды кучковались в группы по два-три человека, и шептались о чем-то.

Мы остановились примерно в том месте, где на карте значился якорь. От большого острова до "Скифа" было около полукилометра, и примерно столько же до Острова Десяти Покойников. Вода была настолько прозрачная, что даже на такой глубине я мог пересчитать песчинки при большом желании. В пролив впадали две небольших, кристально чистых речушек. С обоих сторон зеленели густые леса, а на берегу острова торчал из песка хвост самолета. Не знаю, давно ли здесь было воздушное судно, и кто на нем прилетел, но тогда, по тому, насколько его успели закопать волны прибоя, мне показалось, что очень-очень давно.

Загрохотала якорная цепь, вспугнув сотни птиц. Со дна поднялось облако песка, замутив воду, но скоро успокоилось. Как и птицы, которые вернулись в кроны деревьев. Еще дальше возвышались холмы. Воздух был совершенно неподвижен. Стояла странная тишина, которую нарушал лишь шелест волн, больше похожий на тихий шепот.

Всех матросов поразила зараза неповиновения. Даже самые пустяковые распоряжения они выполняли неохотно, ворча при этом под нос. Удивительно, как команда терпела две недели, не высказывая никаких признаков недовольства, но теперь, когда остров был на расстоянии вытянутой руки, котел был готов взорваться, дойдя до точки кипения. Назревал бунт. Чувствовали это не только мы. Серебряков тоже понимал, что его головорезы готовы сорваться с цепи. А потому переходил от кучки к кучке, уговаривал людей, убеждал, где-то угрожал. И старался показать личный пример. Любое распоряжение он бросался исполнять первым со словами:

— Да! Есть! Так точно!

И в этом было нечто зловещее. Но самым сложным для нас было не замечать всего происходящего. Капитана чуть ли не матом посылали, а он продолжал делать вид, что все в порядке, все идет, как и надо.

Мы собрались на очередной совет.

— Хреново дело, медузу мне в печень, — произнес моряк. — Эта подкильная зелень ползает по палубе, как мандавошки и посылает меня через слово. Если я отвечу — нас порвут на щупальца осьминога. А если не отвечу — одноногий смекнет, что или морская болезнь высосала нам мозги, или мы все знаем. Итог будет один — мы будем лежать на песочки ровным рядочком, и чайки будут срать нам на грудь. Впутываясь во все это, я понимал, что не буду вертеть дырки, но и в пасть морскому дьяволу отправляться не собирался.

— И какие у нас варианты? — спросил Торопов, нервно барабаня пальцами по столу.

— Предлагаю дать им возможность проветрить мозги, — щелкнул пальцами доктор. — Наш самый верный союзник в этом деле — именно кок. Так отпустим их на берег, где он сможет спокойно переговорить со своими людьми, успокоить их, убедить. Разрядить обстановку.