— До тех пор, пока он меня не выставил — убирал я… — вклинился Миркин. — Я убирал, готовил, выносил мусор… А больше ничего и не делал…

— Миркин и убирал плохо! — сообщил Траурихлиген. — Я решил, что его не стоит подпускать к «брахмаширасу»!

Взмыленный, нервный Теплицкий сделал шаткий-валкий шаг вперёд, желая задвинуть наглому туристу подзатыльник, но споткнулся о железную конструкцию, которая оказалась под ногами, и едва не шлёпнулся носом вниз. Геккон едва подоспел, чтобы ухватить шефа поперёк туловища, а Теплицкий, вырываясь из его рук и лягаясь, словно дикий лосёнок, завизжал невменяемым голосом:

— Я ОБЯЗАЛ тебя сотрудничать с Миркиным! Почему ты выставил его прочь и задраил дверь?

— Он мне мешает! — не теряя железобетонного спокойствия, изрёк Траурихлиген и уселся в кресло, закинув ногу на ногу.

— А я тебе не мешаю?? — взвизгнул Теплицкий, отобрал у Третьего бутылку «бонаквы», глотая воду «лошадиными» глотками.

— Мешаешь! — криво ухмыльнулся Траурихлиген. — Топаешь тут, психуешь, пачкаешь… Мне лучше всего работать одному, в тишине!

— Ладно… — плюнул Теплицкий. — Турист, ты хоть, знаешь, почему он не заводится?? В чём там дело, в конце-то концов??

— Теплицкий, я не знаю, в чём дело, — сказал Траурихлиген, выставив удивлённые глазки. — Ты видишь: он сломался! Вот это — кнопка «Пуск», — он показал пальцем на большую кнопку и нажал её пару раз. Машина не шевельнулась — а только «сказала»: «Клац!». — Я ничего не могу сделать, — вздохнул Траурихлиген, изобразив глубокую скорбь. — Простите, микроклимат, который я создал здесь, когда построил этот бункер, нарушился лет тридцать назад. Машина слишком долго сырела и мёрзла.

— Чёрт тебя дери! — подскочил Теплицкий, споткнулся во второй раз и едва не навернулся головой о согнутую ногу «брахмашираса». — Ты меня уже достал, турист! Сколько всячины я тебе купил! Вон, гляньте: он прикрутил к этой балде Дж-Пи-Эс-навигатор, и компьютер! И магнитолу за две штуки! А она у него до сих пор не заводится! Дверь эта чёртова стоит, как десять хороших квартир!! Геккон, ты видишь, что тут — Дж-Пи-Эс-навигатор?? — заверещал Теплицкий, схватив Геккона за голову, заставляя его заглядывать за распахнутую дверцу кабины «брахмашираса».

— Ну, вижу, вижу… — просипел Геккон, высвобождаясь из «лап» Теплицкого. — Только не душите меня!

— Тьфу ты! — Теплицкий бросил Геккона и запрыгнул в кабину. — Блин! — вскрикнул он, наткнувшись коленкой на подлокотник нового мягкого кресла. — И кресло запхал! Всё запхал, только не завёл! Чёрт возьми, ты хоть тот турист?? — Теплицкий вынырнул из кабины и уставился на Траурихлигена свирепыми глазами.

— Я не знаю, какой турист вам нужен! — буркнул Траурихлиген, уставившись на Теплицкого. — Я думал, что эти приборы помогут починить его, но не вышло! Надо полностью разбирать его! Я не знаю пока, что там испортилось!

— Чёрт! — ругнулся Теплицкий, усаживаясь в кресле. — Мне уже не терпится проехаться на нём по Донецку! — он схватился руками за первые попавшиеся два рычага и начал дёргать их в разные сторны, представляя, как управляет гигантскими ногами, а ничтожные внедорожники рассыпаются по обочинам. — Давай, турист, напряги мозги, если они у тебя есть! А потом я выпущу тебя назад, в твоё время! — Теплицкий выкатил на лицо ангельскую доброту, а про себя думал: «Ага, раскатал губу! Кукиш тебе будет и дырка в голове!».

Теплицкий подёргал рычаги минут пять, и ему надоело: всё равно, ничего не происходит, рычаги всего лишь, клацают, а больше ничего не делают.

— Мне кажется, что ты — не тот турист! — заключил Теплицкий, отстав от рычагов. — Скажи мне правду: ты его включал когда-нибудь?

— Включал! — согласился Траурихлиген, схватил со столика «бонакву» Теплицкого и выпил сразу полбутылки.

— Эй…й… — сморщился Теплицкий, желая напомнить, что вода принадлежит ему.

— На! — фыркнул Траурихлиген и всунул полупустую бутылку в руки Теплицкого.

— Чёрт с тобой! — ругнулся Теплицкий, но тут же вернулся к «брахмаширасу».

— Скажи мне пожалуйста правду, — попросил Теплицкий, аккуратно отставив «Бонакву» обратно на столик. — Как другу, который тебя воскресил и подарил тебе трансхрон! Кто изобрёл эту штуку?

Теплицкий был уверен в том, что Траурихлиген это знает — каким образом тогда такая замечательная эксклюзивная вещь попала к нему, если он не знал её автора лично?

— Я не знаю! — Траурихлиген глубоко разочаровал Теплицкого, к тому же — допил его воду и бросил пустую бутылку в корзину для мусора.

— Как??? — подскочил Теплицкий, позабыв и про воду, и про всё на свете. — Ты не знаешь?

— Нет! — пригвоздил Траурихлиген. — Я случайно его нашёл!

— Миркин! — взвизгнул Теплицкий, напав на профессора, который пространно топтался около антикварного стола и ждал, когда же это закончится и Теплицкий уберётся туда, от куда приехал.

— Что? — осведомился Миркин.

— Вот, ты сидел в архивах! — напомнил ему Теплицкий. — И что: он нашёл его, или не нашёл?? Или он брешет мне в глаза??

— В архивах этого нет… — выдавил правду Миркин, который в чёртовых архивах нашёл только клопов и нервный срыв.

— Чёрт… — рыкнул Теплицкий, нервно скрежеща зубами. — Ладно, турист, я дам тебе второй шанс! Но учти: когда приеду к тебе снова — «брахмаширас» должен завестись! Ясно??

— Ну, естественно! — выплюнул Траурихлиген, явно издеваясь над Теплицким. — Как можно не завести?

— Турист, через месяц я приеду! — пообещал Теплицкий, развернувшись, чтобы уйти. — Геккон, Третий, Миркин, за мной, мы пока уходим! Но через месяц — чтобы всё работало!

Глава 139

«Лешак» из подземелий

На толстом пне сидел человек, лицо которого было основательно скрыто страховитой, непонятного цвета бородищей, которую никак не поправляли, кажется, годами… Одежду этого человека составляла красноармейская форма — вытертая вся, заношенная и грязная, лишённая всяких нашивок. Она сидела на его широченных плечах комичными складками, потому что изначально принадлежала другому человеку, давным давно погибшему на полях сражений… Ухая и почёсывая макушку, оснащённую лешачьими космами и прикрытую пегой ушанкой, человек держал в широкой ладони небольшой предмет, чёрного цвета, и пытался понять, что это такое и для чего нужно было тому немцу, на которого он пару недель назад напал из темноты и ограбил. Прозвище сего человека звучало, как Змей, и раньше он шпионил то на русских, то на немцев… до тех пор пока не попал в плен к Эриху Траурихлигену. Змей потерял счёт времени, пока сидел в застенках, в карцере метр на метр на полтора, в полной темноте и адской звенящей тишине, которая любого сведёт с ума. Только не Змея — обладателя стальных нервов и настолько холодной головы, какая бывает не у каждого командира военного крейсера. Змей выдержал все пытки, которые применяли к нему фашисты, которые оставили на его теле глубокие шрамы, однако не сказал им ни слова. Последний эсэсовец, который пытался допросить его с паяльником, выскочил из допросной, невменяемо воя, потому что потратил пять часов своего веремени, взвинтил себе нервы до умопомрачения, но не добился от Змея ничего, кроме шишей и издевательской ухмылки. Шпиона снова бросили в карцер, а потом — из Германии с повязкой на глазах привезли сюда, в один из захваченных советских городков, поселили опять-таки, а карцер, а потом… В один из дней — Змей не знал ни даты, ни дня недели, попробуй, определи это во тьме карцера — в его тёмный карцер ворвался луч света. Два солдата вдвинулись к нему из этого света, схватили под мышки, водворили на затёкшие ноги и тут же замотали по рукам толстой верёвкой. Змей не дёргался и сурово молчал — дёргаются и вопят только желторотые глупые воробьи. Если эти фашисты начнут его пытать — он будет только издеваться над ними. Змей был обучен силой воли выключать болевые центры, стоически переносил утюг, паяльник и всё остальное, заставляя своих палачей психовать…

Но на этот раз никто пытать Змея не собирался — солдаты вывели его на середину просторного помещения, в некий зеленоватый свет. Глаза его, привыкшие к мраку, не сразу различили некий громоздкий прибор, который торчал перед его носом и имел наверху нечто, похожее на крупную металлическую тарелку, проткнутую штырём, к которому бичёвкой прикрутили обыкновенный карманный фонарик.