— Только на такой крошке, как наш катерок, и можно пройти по реке. Баржу тут не проведешь. Где там… — Смирнов вздохнул. — А насчет медведя, дорогая моя, вот что скажу я вам: нельзя относиться к природе вот так — с ружьем да с топором. И река тоже, если так будет дальше продолжаться, года через два совсем обмелеет. И тогда даже на катере не пройдешь по ней, не говоря уже о плотах и баржах. Атласов открыл когда-то Гремучую, а мы ее закрываем…

Он опять замолчал. Чем-то в эту минуту Смирнов напомнил мне Ваню Толмана, который тоже горячо любил Камчатку. Но это понятно: Ваня — камчадал, а Смирнов…

— Иван Иванович, откуда вы сами?

— С Кубани, из Краснодара. Приехал сюда в тридцать втором.

— С тех пор и живете здесь?

— Как видите. Дважды пытался уехать, да не мог. Ничего не поделаешь — полюбил Камчатку. Наверно, я однолюб.

— И землетрясения вас не изводили?

— Что ж, все было. Однажды, лет двадцать тому назад, помню, месяца два трясло подряд. Вышли как-то на улицу, по времени должен быть день, а вокруг темным-темно, пыль столбом, дышать нечем. Пришлось вернуться домой. Все было, но Камчатку оставить я не смог. Едва ли найдешь где-нибудь привлекательнее места! И какая досада: есть люди, которые не берегут диво это. Так и пересажал бы негодяев за то, что захламляют Гремучую. Ох как нужны нам помощники в этом деле! Вот бы вы, Галина Ивановна, взялись да и поддержали мучеников-капитанов.

— А чем же я могу помочь вам?

— Многим. Главное — нужно наладить буксировку плотов, чтоб молевой сплав шел не дальше пристани. Ведь столько леса уплывает в океан!

Взгляд его вновь устремился вперед — большая группа бревен плыла прямо на нас. Иван Иванович сбавил ход и снова вцепился в штурвал…

Через полчаса показалось Щукино.

— Смирнов! — закричал на берегу один из капитанов, когда мы швартовались к причалу. — Представителя порта привез?

— Привез, привез, принимайте, — улыбнулся Иван Иванович и отдал команду бросить конец.

Не успела я сойти на причал, как капитаны окружили меня и наперебой начали говорить о том, что им дают плоты, которые расползаются на пятом километре.

Не откладывая дела в долгий ящик, я пошла осматривать приготовленные к буксировке плоты.

Один из них имел завышенные габариты, а у другого вместо секции лиственницы объемом в тысячу кубометров (по наряду) внутри, между пучками бревен, оказались… дрова!

— Такие плоты не доведешь и до пристани — рассыплются в дороге, — сказал один из капитанов.

— Как документы оформляют?

— В том-то и загвоздка. По бумагам выходит, будто бы нормальные плоты дают, а тут… И заметьте, наверно, с порта потянут денежки как за целые, хорошо связанные.

— Идемте к начальству!

— У них там ералаш. Когда мы отказались принимать такие плоты, лесники решили дело поправить: пошли в контору просить дополнительные цепи…

В кабинете было так накурено, что из-за дыма я едва разглядела начальника сплава.

Все ругались и размахивали руками.

— План трещит по швам!

— Вы заставьте взять их, я сейчас Булатову позвоню!..

— Звонить никуда не следует, представитель порта здесь, — вмешалась я.

— Вот и хорошо! — обрадовался высокий мужчина, стоявший среди сплавщиков. — Расходитесь, сейчас все уладим. И никаких дополнительных цепей!

— Подождите, — сказала я. — Плоты принимать в таком виде мы не можем…

— Как это не можете? И кто вы такая?

— Инженер коммерческого отдела порта.

— Булатов давал такое указание?

Я смутилась. Вспомнила, как начальник порта говорил: «Кровь из носу, а до конца месяца двенадцать плотов отправь мне из Щукина. Тогда план по перевозкам будет выполнен». Но тут же я вспомнила и слова Куща: «Нетранспортабельные плоты не принимать…»

Подумав, ответила сплавщикам:

— Да, Булатов дал такое указание.

— Ну, тогда, братцы, горим… — прошептал начальник сплава, опускаясь в кресло. — Вот тебе и деловой контакт лесников и порта!..

Кабинет быстро опустел. Мы остались вдвоем с начальником. Смирнов, выходя, тихо сказал мне:

— Помогите, добейтесь главного — чтоб не выпускали на реку молевой лес…

Я кивнула головой.

— Так, значит, вы инженер? Так-так… — промолвил начальник сплава.

— Почему плывут бревна-одиночки? — перебила я его.

— Почему? Да потому, что они выходят вместе с пучками из сплоточных машин. Их упускают и при разводке и расчалке плотов. Есть и еще лазейка. Можете так и передать вашему начальству: лесозавод выпускает некондиционную древесину… Не одни мы виноваты…

— Это хорошо, что вы считаете себя виноватыми. Но неужели нельзя поставить на реке боны?..

— Все можно, уважаемая, но слишком много времени и людей займут эти боны. — Начальник откашлялся. — А как же план? Ведь он не только у меня, но и у вас полетит?..

— С районом связь есть?

— Вам Булатова?

— Нет, райком.

— При чем тут райком?

— При том, что надо положить конец хаосу на сплаве, — твердо сказала я и решительно взяла трубку. — Девушка, дайте мне, пожалуйста, Усть-Гремучинский райком партии, первого секретаря… Да-да, из Щукина.

Я еще не знала, что скажу секретарю, но твердо решила довести дело до конца. В трубке послышался мужской голос:

— Слушаю…

Я торопливо проговорила:

— Товарищ секретарь райкома, говорит инженер порта Певчая. Я только что прибыла на катере в Щукино и должна заявить вам, что Гремучая в данный момент несудоходна по вине лесников. Они захламили ее молевым лесом…

— А как же прошел ваш катер?

— Благодаря опытности капитана Смирнова.

— А мне зачем звоните?

«Зачем?..» — недоуменно подумала я и ответила растерянно:

— А кому же еще? Надо собрать лесников и заставить их очистить реку! Кроме того, сплавная контора нарушает правила перевозки плотов…

— Булатову вы звонили?

— Нет…

— Так вот я сейчас свяжусь с ним. Мне не понятно: при чем тут райком?.. — И секретарь положил трубку.

Я с трудом удержалась, чтобы не заплакать. Ожидала помощи, вмешательства, и вот на тебе… Сама виновата — не так надо было говорить с секретарем райкома.

— Что же будем делать? — спросил начальник сплава.

— Плоты в таком виде не пойдут! Понимаете? А теперь познакомьте меня, пожалуйста, с документами на отправленную древесину. С начала навигации.

— Для чего они вам?

— Надо сверить, сколько дошло древесины до порта.

— Я вам и так скажу…

— Мне нужны документы.

— Хорошо, только зря будете время тратить.

…До самого вечера возилась я с ведомостями на отправленные плоты. Закончив работу, я уже собралась идти на катер, как вдруг раздался звонок. В комнате никого не было. Я сняла трубку.

— Певчая, — раздался булатовский бас, — немедленно возвращайтесь, а то наломаете дров больше, чем топляков на реке! Беретесь за дело, а сами ни черта не понимаете. Немедленно возвращайтесь, — повторил он настойчиво.

ГЛАВА III

Грубость Булатова не удивила меня. И все же было донельзя обидно. Всю ночь, возвратясь в Усть-Гремучий, я обрабатывала данные о сплаве, отмечала в ведомости, где какой плот находится. Всего их спущено было на воду семнадцать. Пять рассыпались в двадцати — двадцати пяти километрах от Щукина. А ведь им еще предстояло плыть двести километров. Я сама была свидетельницей того, как укрепляли плот, который мы стащили с переката. Двенадцать плотов сидят на многочисленных излуках реки, и неизвестно, когда их снимут. С такой ведомостью мне не страшно было идти в бой против Булатова, тем более что Кущ полностью на моей стороне. Это он мне помог взять вчера документы из диспетчерской и посоветовал, как и что нужно сделать. «Иначе, — сказал он, — Булатов тебя в порошок сотрет за срыв перевозок и плана».

Заснула я под утро, часов в пять. А в восемь меня разбудила Шура.

— Вставай, соня, поедем в лес!

— Чего я там не видела? — пробормотала я.