Как сквозь сон донесся голос Бориса:

— Мы бы сразу пошли за вами, да вот обжора этот никак не хотел уйти, не напившись чаю, а чай, как назло, горячий был…

Сашка Полубесов уселся на санки и, закурив, начал разглагольствовать:

— За то, что мы вам насобираем льда, отвезем его и сложим под окном, вы, синьорины, обязаны купить нам четвертинку спирта и развести магическим кристаллом. — Саша нагнулся, подыскивая нужный кусок льда. — Ну хотя бы вот этим, — сказал он, подавая мне лед.

Я почти не слушала Сашку, но не могла смотреть и на Шуру. Не станешь же ругать ее в присутствии хлопцев! Борис примчался помочь, беспокоился о ней. Сашка зубоскалит… А где мои рыцари?.. Ни Валентина, ни Игоря… Разве позволил бы мне Валентин носить воду или собирать лед?..

Я посмотрела вдоль берега. Выше припая лежал ослепительный снег. И я услышала, как над зимней равниной прошелестел неожиданный и тревожный ветер. Он дул порывисто, но не сильно. Я почувствовала, как в мое сердце настойчиво застучала весна. И словно не ветер, а горячее дыхание моего Вальки чувствовала я на своих щеках. Эх, прислал бы он мне весточку с этим ветром!..

Я стояла в каком-то смутном ожидании. Ветер, неожиданно подувший вдоль берега, был не зимним — каким-то терпким, мягким, обещающим перемены… Прислушиваясь к его шелесту, я дала себе слово зайти к Булатову и разузнать о Валентине…

— Галина, ты что это замечталась? — спросил Борис.

Я не очень весело улыбнулась.

— Жалеет деньжат на спирт, вот и переживает, — буркнул Сашка.

— А я вот назло тебе куплю пол-литра и выпью вместе с вами! — неожиданно вырвалось у меня. — Ясно?

— Что я слышу, миледи! — вскричал Сашка. — Вы же у нас трезвенница!

— А сегодня хочу выпить!

— Ура! — завопил Сашка и, не откладывая дела в долгий ящик, тут же спросил: — А что будет на закуску?

— Хорошо бы пельмешек наготовить… — вздохнул Борис. — Хотите, сбегаю за мясом?

— Ну что ж, беги, — сказала я.

— Есть! — шутливо козырнул Борис — А потом все вместе пойдем на «Богатырь». Согласны?

— Идет! — согласились мы и, уложив мешки на санки, зашагали к бараку.

За обедом ребята острили как никогда. Я была рада за Шуру — после рюмки спирта она говорила без умолку, раскраснелась и, казалось, совсем забыла о своих бедах…

Вечером мы пошли на «Богатырь». Шура надела серую юбку и черный, плотно облегающий свитер с высоким воротом. Рукава его были короткими, и на смуглой Шуриной руке, с которой не совсем еще сошел летний загар, блестели крохотные часики. Шура была чертовски хороша. Карие горячие глаза ее блестели, щеки разрумянились.

— Хочу танцевать! — вдруг сказала Шура, и Борис тут же пригласил ее. Меня пригласил Сашка.

Среди танцующих мелькнуло лицо Минца. Он был с женой. Мне показалось, что взглядом он ищет Шуру… Какое-то смутное беспокойство шевельнулось во мне.

— Саша, нам надо быть поближе к Борису и Шуре, — шепнула я.

— Это еще почему?

— Я хочу первой поздравить их. Отличная будет пара!

— Гм, поближе… Весьма странное желание, миледи! Но приказ есть приказ! — браво отчеканил Сашка, а потом вдруг добавил: — Ты разве не замечаешь — начальство с Шуры глаз не сводит, и мы будем мешать ему.

Сашка, наверно, намекает на Минца, в подчинении которого работает.

— Ну так что же! Не забывай — ведь ты Полубесов! Где же твоя смелость, Бес! Ну-ка, ближе к Борису! — повторила я.

— Повинуюсь!

Шура между тем, очевидно, решила не обращать на Минца внимания. Она опустила глаза, когда перед ней пронеслось сияющее лицо Лели, жены Минца, потом перевела взгляд на широкие плечи Бориса, который исподтишка, чуть наклонив красивую крупную голову, смотрел на нее. И Шура спросила:

— Борис, ты любил когда-нибудь?

Как раз в этот момент мы с Сашкой оказались рядом, и я услышала весь этот разговор.

— Да ведь это тайна, — попытался отделаться шуткой Борис.

— Я спрашиваю серьезно, — настойчиво сказала Шура.

Борис нахмурился.

— До заключения… любил я девушку…

Шура улыбнулась.

Узкая юбка, мельча ее шаг, подчеркивала легкость и силу туго обтянутых золотистым шелком ног.

— А теперь?

— А теперь все в прошлом… А вы? — немного помолчав, в свою очередь спросил он.

В голосе его она не уловила ничего обидного и просто ответила:

— Люблю! Люблю серьезно и очень давно!..

— А он… он тоже любит?..

Шура грустно улыбнулась.

— У него жена, сын…

— Тогда вам нужно уехать отсюда на материк.

— Во-первых, я не хочу убегать от любви, — упрямо сказала Шура. — А во-вторых…

Но она не успела договорить. Музыка внезапно умолкла. Рядом с Шурой и Борисом оказались и Минц с женой.

В это время полились звуки танго. Тихая мелодия напомнила, очевидно, Шуре прошлое, и она вдруг, повернувшись к Минцу, негромко произнесла:

— Евгений Павлович, станцуем с вами…

Я даже вздрогнула от неожиданности. Но тут из-за моего плеча раздался голос Бориса:

— Предлагаю поменяться парами!..

— Согласна! — с улыбкой сказала Леля и сделала шаг к Борису. Минц же подошел к Шуре сам, и рука его твердо и уверенно легла на ее талию. Мы с Сашкой тоже вскоре затерялись в массе танцующих.

Мне казалось, что зал раскачивается, словно на корабле. А разве «Богатырь», на палубе которого мы сейчас танцуем, не корабль? Корабль, да еще какой! Сколько эта посудина видела штормов, сколько раз приходилось ей сшибаться со льдами! Мы чуть-чуть пьяны. Ну и что же! Ведь это же праздник, весна! К тому же, черт возьми, мы молоды!

Льется нежная, убаюкивающая мелодия, зал колышется и шумит сдержанно и непринужденно, словно океан за бортом.

Шура смотрит прямо в глаза Минца, словно шепчет: «Говори, говори, говори!» Шура не отрывает взгляда от него, и глаза ее, обрамленные длинными темными ресницами, словно просят: «Говори, говори, говори!»

Мне кажется, что вот музыка сейчас оборвется, а Минц все равно не отпустит ее и обязательно скажет: «Пойдем со мной! Мы будем вместе, навсегда вместе…»

И она уедет с ним.

А я не хочу этого, не хочу!..

— Глупости! — вдруг громко сказала Шура.

Минц отвел глаза в сторону. В его взгляде я увидела сожаление и нерешительность. Продолжая следить за ними, я совершенно не слушала того, что говорит Полубесов. Сашка, сжимая мою руку, спросил:

— Миледи, что с вами? Я не узнаю вас сегодня!

Я не ответила, потому что корабль остановился, музыка угасла.

— Благодарю, — услышала я голос Минца.

Мне страшно захотелось дать ему пощечину. Рядом с ним сияющая, счастливая, ничего не подозревающая жена, а он… И тут же я подумала: «Но при чем здесь Минц? Ведь пригласила его Шура!..»

ГЛАВА XXVII

Говорят, чужая беда тяжелее своей. Возможно, что это и так. Минуло два дня. Шура больна. Я догадываюсь кое о чем: она не хочет дожидаться, когда я договорюсь с врачом.

— Шура, я все-таки вызову доктора.

— Да что ты, Галина? Смотри не вздумай кому-нибудь выдать меня! Просто я простудилась, через два дня выйду на работу, понятно?

— Да, но… — нерешительно проговорила я. — А вдруг что случится?..

— Никаких вдруг, все в порядке. — Шура вздохнула и вдруг заплакала.

Я присела на край постели.

— Не расстраивайся…

— Кто тебе сказал, что я расстраиваюсь? — Она посмотрела на меня блестящими от слез глазами. — Просто жалко… Понимаешь. Рухнуло все у меня… — Она отвернулась к стене.

Я обняла ее. Постепенно Шура успокоилась.

Было около шести утра. Спать я больше не могла, принялась за посуду, затопила печь. В коридоре послышались шаги. Выглянув, я увидела Ваню Толмана.

— Сыбко рано поднялись, Галина Ивановна! Цего так?

— Не спится что-то. А ты?

— На охоту собираюсь, медвезонка здите.

Медвежонка!.. Неужели и правда принесет!

— А чем кормить его?

— Запасайте молока. Соску придется давать.

— Молоком? — испуганно спросила я. — Но где же его взять?