Нетрудно представить, как трансформированные предложения будут выглядеть в вопросительной форме на французском языке.

Естественно, что такое богохульство политотдел вытерпеть не мог. Он предпочел кафедру иностранных языков оставить какое-то время в покое. Впрочем, при первой же возможности политотдел пытался отыграться. На заседании Ученого совета Военного института Полинину в своем выступлении пришлось повторить одно из общеизвестных положений лингвистики об аналитических и синтетических языках, назвав французский язык аналитическим, а русский синтетическим. Последовала немедленная реплика нового начальника политотдела генерала Рыбникова: «Товарищ полковник, мы не позволим принижать язык, на котором говорил и писал Ленин! Более аналитического языка, чем русский, в природе не существует». Только после консультаций с отделом науки ЦК КПСС Рыбников понял, что привлечь Полинина к партийной ответственности нет никаких оснований.

Впрочем, другому начальнику политотдела генералу Уткину удалось-таки однажды приструнить своенравного полковника. На одном из советов начальник Военного института, энергичный вояка и честный солдат, неожиданно заявил, что он объявляет взыскание полковнику Полинину за поведение, недостойное советского ученого! В его научных трудах обнаружен плагиат! В его двух книгах, монографии и учебном пособии, найдены несколько почти идентичных страниц: там повторяются почти одни и те же научные положения. Члены совета, соприкасавшиеся с научной работой, сразу же поняли, что повторение своих же идей не является плагиатом. Плагиат – это заимствование чужих идей без ссылки на их автора. Это Полинину удалось доказать начальнику Института, который тяжело вздохнул и отослал своего подчиненного разбираться с инициатором этого взыскания, начальником политотдела. «Иди, – сказал он, – разговаривай с Уткиным, это он настоял на взыскании». Бурная атака на Уткина завершилась следующей сентенцией политработника: «Вы можете писать жалобу в Главпур или в ЦК, но учтите, что в этом случае я немедленно отзову партийную характеристику, которую мы Вам дали для защиты докторской диссертации». Так Полинин оказался в нокдауне. Откладывать в очередной раз защиту докторской диссертации, борьба за которую идет три года, было невозможно, на это у него уже не хватало сил. И он молча, потерпев поражение, вышел из кабинета Уткина. Позже, на одном из приемов Полинин рассказал этот эпизод члену Политбюро, министру обороны СССР Дмитрию Федоровичу Устинову. «Что же Вы хотите, – констатировал министр, – любая власть рождает прихлебателей».

Кстати, Д.Ф. Устинов был одним из самых квалифицированных руководителей советского государства. Блестящий организатор и неутомимый начальник, он уже в 33 года стал наркомом (т. е. министром) вооружения, а вскоре после смерти Сталина и заместителем председателя Совета министров СССР. Он умел ценить компетентность своих подчиненных и заботиться о них. Полинин помнил, как на одном из приемов руководителей Международной организации гражданской авиации, сидя за столом, уставленным роскошными яствами, он беспрерывно переводил Устинову тосты и высказывания заморских гостей, глотая слюну и бросая тоскливые взоры на крабы, семгу, икру и просто на нарезанные куски хлеба, пока Дмитрий Федорович не шепнул ему: «Закусите, не надо переводить все то пустое, что здесь произносится, переводите самое главное!» Когда Устинов стал министром обороны, то он переключил внимание своих помощников с формы одежды и строевого шага на поставки армии новейшего вооружения и на усиленный контроль рабочего дня скопища генералов, восседавших в кабинетах советского Пентагона и выполнявших работу простых клерков и курьеров. Его высокопоставленные штабные подчиненные познали при этом рабочий день, начинавшийся в 7 часов утра и заканчивавшийся в 11 часов вечера. А главное, никто из его окружения не получал более полновесного отпуска, поскольку министр считал, что небольшой недельный отпуск – это максимум того, что заслужил слабо соображающий генерал.

Работа в Военном институте и периодические схватки с политотделом прерывались у Полинина не только для общения с Устиновым и другими правителями в стенах древнего Кремля, но и для более дальних поездок. На этот раз Родину пришлось покинуть накануне встречи Нового 1966 года на так называемый тогда «Остров свободы», на Кубу, а еще точнее, на конгресс миролюбивых сил стран Азии, Африки и Латинской Америки.

Посещение Кубы оказалось неординарной поездкой. Во-первых, встреча нового 1967 года происходила не на изысканном приеме с демонстрацией сногсшибательных туалетов дам из правительственной элиты, а на открытой площади в центре Гаваны, где на возвышении рядом с Фиделем Кастро и его министрами находились делегаты из разных стран, прибывшие на политическое шоу. Звездой и объектом всеобщего восхищения был безусловно сам Фидель. Впрочем, кубинскому лидеру следует отдать должное. Он оказался действительно великолепным оратором. И хотя Полинин понимал испанский язык с пятого на десятое, тем не менее, речь Фиделя Кастро впечатляла, а главное доносила до каждого присутствующего несправедливость и неправедность буржуазных порядков. Фидель говорил медленно и предельно ясно, благодаря хорошей дикции и умению расставлять акценты. Он не стеснялся вдалбливать то или иное положение со всеми возможными нюансами, проникая в сердца обездоленного люда, широко представленного при всех режимах и порядках.

Во-вторых, поездка на Кубу оказалась неординарной, поскольку все ее участники попали действительно в коммунистический рай. Делегаты и обслуживающий персонал конгресса были размещены в первоклассном отеле «Гавана», возвышающимся многоэтажной громадой в центре города. Попадающие в этот отель были избавлены от всех забот и проблем повседневной жизни. Роскошные номера с вышколенной обслугой и до отказа набитыми холодильниками, бесплатные буфеты и рестораны с самыми разнообразными блюдами от французских лягушек и до камчатских крабов, купальные бассейны и спортивные площадки, концерты и кинопоказы, пресса со всех концов света и библиотеки на языках различных стран, – и все это бесплатно!

И, наконец, в-третьих, все гости острова «свободы» оказались пленниками. Буквально через несколько дней после начала конгресса Фидель представил свою резолюцию главам делегаций, где прославлялся его режим, а Кубе отводилась главенствующая роль в организации солидарности стран Азии, Африки и Латинской Америки. Попытки привести в соответствие с действительностью некоторые положения резолюции закончились тем, что кубинское руководство запретило кому-либо из участников покидать Кубу до принятия предложенного им текста. В результате пребывание на Кубе делегатов затянулось до двух недель с половиной.

Нельзя сказать, что это пребывание было тяжелым. На дворе стоял январь месяц, а температура воздуха не понижалась ниже 20° тепла. Полинин с удовольствием проводил свободное время на пустынных пляжах Гаваны, ныряя к удивлению местных жителей в ласковые волны Карибского моря. По мнению кубинцев, купаться зимой в море (температура которого была 22°–24°) было подвигом, аналогичным деянию московских моржей. Члены делегаций с удовольствием прогуливались по набережным этого модного в недалеком прошлом зимнего курорта и любовались неповторимой походкой, напоминавшей танец живота, молодых кубинок. Их неповторимость предопределялась смешением трех рас, мирно существовавших в этом благодатном раю. Яркая красота молодых кубинок и благодать январского климата находились, впрочем, в резком контрасте с пустыми полками магазинов, этого неизбежного спутника строительства коммунизма в поисках эфемерного равенства людей.

Многочисленная советская делегация была предоставлена сама себе. Ее руководитель, первое лицо Узбекистана, писатель Рашидов ничем не стеснял делегатов и оставлял впечатление спокойного, хорошо воспитанного и образованного человека. Общался он, в основном, со своей скромной женой, и ничто не предвещало его добровольного ухода из жизни, как это произошло в годы перестройки.