В это же время Военный институт после очередного приезда военного министра стал выходить из суровых приземистых казарм в новые большие здания и предлагать своим обитателям невиданные ранее удобства. Так, Полинин получил отдельный кабинет с двумя телефонами, шкафы с необходимой для научной работы литературой, удобные кресла и прочую мебель, все то, к чему привыкли на Западе. Страна мелкими шажками выбиралась из первобытного коммунизма с перенаселенными коммуналками и обретала, по крайней мере, в столице, элементарный комфорт.

Ростислав, не любивший засиживаться на работе, в новой обстановке и накануне защиты докторской диссертации все чаще продолжал свои научные экзерсисы в кабинете, не надеясь решить головоломные проблемы дома.

В один из таких осенних вечеров, когда в 5 часов пополудни в Москве уже приходилось включать настольные лампы, погружая остальную часть комнаты в полумрак, к нему в кабинет постучалась и вошла молодая преподавательница кафедры, окончившая институт на Остоженке всего пару месяцев тому назад. Она извинилась и выразила удивление по поводу того, что начальник кафедры все еще не покинул службу и продолжает «творить».

Полинин, хотя именно он отбирал еще в августе трех молодых выпускниц педагогического института, внимательно взглянул на позднюю посетительницу и почувствовал некоторый шарм, исходящий из ее синих глаз. Он улыбнулся и, узнав, что Яна только что закончила консультацию, предложил подвезти ее домой на машине, поскольку оба они жили в новом районе Москвы на юго-западе.

История повторилась через пару дней, и начальник кафедры узнал, что его молодая подчиненная не спешит домой, поскольку ее муж в очередной раз находится на съемках фильма, а годовалый сын проводит большую часть недели у бабушки. Это им позволило по дороге заехать в знаменитое в то время кафе-мороженое на улице Горького и мило поболтать лишний часик.

Постепенно их совместное возвращение домой на машине повторялось все чаще и даже в те дни, когда у Яны заканчивались занятия еще в первой половине дня. Обделенного вниманием дома, Ростислава тянуло все более в общество совсем еще юной блондинки, чьи глаза излучали порой необоримый призыв. Сначала ему казалось, что он принимает желанное за действительное, но вот однажды, когда они сидели в кафе, к ним подсела пожилая женщина. Она долго наблюдала за соседями по столику и, заканчивая третью порцию пломбира, вдруг заявила, обращаясь к Полинину: «Неужели Вы не видите, что молодая леди мечтает о том, как бы завладеть Вами…»

Эти слова придали смелости Ростиславу, и на обратном пути, после того как они остановились на плохо освещенной пустынной улице, он вдруг не выдержал и, извинившись за охватившие его чувства, привлек Яну к себе и стал горячо осыпать ее поцелуями.

Нельзя сказать, что до этого случая Полинин был обделен вниманием женщин. Будучи начальником кафедры, он старался справедливо решать возникающие у подчиненных проблемы и не боялся говорить правду начальству. Он умел делать комплименты и идти навстречу тем, у кого возникали какие-либо трудности личного порядка. Он был строг и старался избавиться от преподавателей, слабо знающих язык и безразлично относящихся к успехам своих групп. Он высоко ценил талант преподавателей и их находки в методике обучения. Он умел высмеять допущенные ими упущения, давая волю обуревавшему его сарказму. Любящий свою Инну, он не замечал откровенные симпатии некоторых из окружающих его на работе женщин. Он с удивлением узнал, что одна из них ушла с работы, потому что не могла остановить все возрастающих чувств, которые он ей внушал. Машинистка его кафедры, молодая, высокая и даже немножко громоздкая красавица подала рапорт об уходе в связи с отъездом на работу в Венгрию. Через месяц от нее пришло письмо из Будапешта, где она подробно говорила о своей невостребованной к нему любви.

Все это проходило мимо Полинина, поскольку дома его ждала нежная, внимательная подруга, никогда не дававшая ни малейшего повода для отчуждения. И когда перед Ростиславом возникали нежные обворожительные двадцатилетние создания, он прежде всего вспоминал войну, разлуки и те незабываемые минуты, когда они с Инной снова оказывались вместе. Он особенно хорошо запомнил ее день рождения в 1944 году, когда прибыл в Тбилиси в связи со смертью родителей и вновь встретился с теми их общими друзьями, которым судьба позволила собраться за скромным праздничным столом. Здесь был Володя Мостков, с которым Инна познакомилась в роддоме через неделю после своего рождения и который провел большую часть своей жизни в проектируемых им туннелях, никогда не забывая о своих друзьях. Здесь был Филипп Микаэлян, борец за справедливость и за опоры построенных им мостов на Дальнем Севере, друг не только своих друзей, но и многочисленных жен, настоящих и бывших, всех без исключения. Здесь был Узур Азбег, появившийся в Тбилиси после эвакуации из Москвы и допущенный в компанию Инны, благодаря своим внешним данным и самовлюбленности. Здесь был и еще один, малозаметный и скромный юноша, успевший побывать на фронте и получить ранение, слабостью которого были стихи. Со стихами он пришел в дом Инны и на этот раз. Стихи сохранились.

Под этим стихотворением стояла подпись «'Булат». Да, эти несовершенные стихи написал Булат Окуджава, выдающийся бард, поэт, писатель, совесть эпохи постсталинизма, а в эти дни просто школьный друг. Он оказался в Тбилиси, поскольку еще в конце 30‑х годов был расстрелян его же соратниками по революции отец Булата, а мать – арестована и сослана в лагеря. У мальчика остался только один человек, который мог его приютить – тетка, и она жила в Тбилиси. Так Булат попал в школу и в тот класс, где учились Володя, Филипп, Узур и Инна. Интернациональный в то время город Тбилиси охотно принимал всех счастливых и несчастных людей и не делал различия между грузинами, русскими, армянами, осетинами, евреями, азербайджанцами, репрессированными и беженцами из районов, оккупированных гитлеровцами, богатыми и бедными.

Обо всем этом Полинин вспоминал в свой последний приезд в родной город в 1989 году, куда он был приглашен для выступления в качестве оппонента на заседании диссертационного совета. Интернациональный Тбилиси бурлил. На улицах демонстративно прохаживались молодые люди с плакатами, где на английском языке было написано «Русские, убирайтесь домой!» и «Долой оккупантов!» В гостинице «Иверия», расположенной на проспекте Руставели, центральной улице города, грузинский персонал разговаривал с ним сквозь зубы. Впрочем, картина изменилась, когда Ростислав, вспомнив свое интернациональное детство, заговорил на полузабытом грузинском языке. Появились любезные улыбки и традиционное грузинское гостеприимство.

В Тбилисском ордена Дружбы народов государственном педагогическом институте имени А.С. Пушкина оппонентов ждал еще один сюрприз. На широкой лестнице у входа в институт возлежали на ступеньках студенты и никого в помещение своего учебного заведения не пропускали. Справа от входа на земле валялся сброшенный с пьедестала бюст А.С. Пушкина. На вывеске с названием института вместо слов «имени А.С. Пушкина» было написано «имени Орбелиани». Ростислав был в шоке. Что сделал грузинам как будто любимый ими поэт? Почему так много русских женщин, которых грузины достаточно часто предпочитали выбирать в жены, оказались оккупантами? Чем соблазнил очередной националист и карьерист Гамсахурдия свой добрый народ?