- Что с тобой? - строгим голосом спросила Саодат. - Ведешь себя, как маленький. Тебя никто не хотел обижать.

Она отвела жесткие волосы с пылающего уха Абдуджапара. Он рывком головы сбросил ее руку.

- Ладно, когда успокоишься, приходи помогать, - сказала Саодат.

Больше никто не уговаривал Абдуджапара. Он перевернулся на спину и, глядя в потолок, угрюмо стал слушать доносившиеся со двора глухие удары кетменей.

Вспомнилась мать, сестренка Насыра - как они провожали его до сельсовета в последний раз. Насыра вцепилась в его рукав и ни за что не хотела отпускать. Она ревела на весь Беш-Арык. А глаза матери и сейчас стоят перед ним, испуганные и умоляющие. «Ты должен стать хорошим слесарем… Не посрами честь нашей семьи», - говорят ее губы. Она проводит своими горячими руками по его лицу… «Мой маленький Абдуджапар, дитя мое!..»

Абдуджапар заснул, не слыша, когда улеглись товарищи.

2

Из всех учеников его особенно заинтересовала Оля - белобровая бледная девочка, так дерзко вскопавшая его участок.

Эта Оля с завязанным горлом не нравилась Абдуджапару. Она вечно молчала, смотрела угрюмо, держалась чересчур прямо и делала все необыкновенно быстро - не успеешь и оглянуться.

Новую смену решили сфотографировать на фоне посаженных ровным рядом деревьев. Ученики уселись на длинных скамейках. Посреди - мастер Тарас Савельевич и политвоспитательница Саодат с двумя длинными косами и в военной гимнастерке с ремешком через плечо.

Абдуджапар стал сзади всех, чтобы Саодат его не увидела: ему стыдно было вспомнить, как он вчера грубо оттолкнул ее руку.

- Абдуджапар! - позвала Саодат, - принеси-ка из конторы столик. Мы поставим его посередине и разместимся вокруг. Фотография сразу станет веселее.

У Абдуджапара под халатом выступила испарина. Он нагнул голову и не двинулся с места.

- Ну, что же ты, Абдуджапар? Иди побыстрее, - крикнула Саодат.

Абдуджапар не пошел. Что мешало ему, он и сам не мог объяснить. Он отлично понимал, что если уж это повторяется второй раз - такая неприятность с ним на глазах у всех, - то его станут считать упрямцем, лодырем. Но он же совсем не такой! Его знают в Беш-Арыке как самого сообразительного и быстрого…

Он чувствовал, что делает плохо, и не трогался с места. Может быть он пошел бы… Но выскочила опять эта Оля, взбежала по ступенькам и вынесла маленький стол.

Все уселись. Абдуджапар один остался стоять.

Когда фотография была готова, и ученики получили по одной на память, Абдуджапар с ужасом увидел себя. Он был самый большой, вровень с молодыми деревьями, этакий увалень в некрасиво раздвинутом на груди мятом халате, со свирепо сведенными бровями и упрямо нагнутой головой.

Абдуджапар засунул неприятный снимок под тюфяк. Не посылать же его в Беш-Арык. Таким снимком мать не обрадуешь.

3

Быстро бежали дни учения. Каждое утро группа слесарей вместе с мастером . Тарасом Савельевичем ходила на завод. В соседнем цехе назойливо визжала механическая пила, кругом жужжали станки, приглушенно урчали вентиляторы, шипели приводные ремни. У Абдуджапара разбаливалась голова, он со злостью отшвыривал напильник и садился на бочку за дверью. Болтая ногами, он вспоминал Беш-Арык, миндальный залах садов. С первых же дней здесь все пошло так неудачно. Конечно, смешно, что он прослыл лодырем. Он, Абдуджапар! Если бы узнали в Беш-Арыке! Но он действительно здесь плохо работает.

Вот сейчас подойдет мастер с белыми, как у деда Абдулкадырджана, усами и начнет добрым голосом уговаривать. В его речах повторяются одни и те же слова - «работа, война, фронт, фашисты». Значит, он говорит:

- Работай хорошо. Идет война. Ты работаешь для фронта, чтобы истреблять фашистов.

Саодат тоже читает вечерами вслух из узбекской газеты: «война, работа, фронт, фашисты»… Она читает о зверствах врага, о его издевательствах над советским народом. Абдуджапар внимательно слушает. Но ему трудно представить себе все это - так далеко это происходит.

Однажды мастер не выдержал. Он грохнул кулаком

По верстаку и крикнул в лицо опешившему Абдуджапару.

- Бездельник! Семь штук! Хотя бы товарищей постыдился. Позор для всей группы. Куда годится такая выработка. И добром с ним, и так, и этак - ничего не помогает!

«А, ты кричать, - холодно подумал Абдуджапар. - Отец на меня не кричал, мать на меня не кричала. Назло не буду ничего делать!..»

Озорное мальчишечье упрямство затуманило ему голову. Теперь уже он считал себя крепко обиженным и вину видел не в себе.

4

Саодат позвала старосту группы Момина Юлдашева.

- Поручаю тебе, Момин, разобраться в этом вопросе. Скажи ему, чтобы одумался. Узнай, в чем причина. Разберись по-товарищески.

Вечером после отбоя юркий худощавый Момин, с насмешливыми тонкими губами и острым носом, в своей зеленой тюбетейке подсел на кровать к Абдуджапару.

Он отнесся к заданию Саодат Шариповой со всей серьезностью: заранее набросал себе план разговора, даже записал свои вопросы и воображаемые ответы Абдуджапара.

- В кишлаках уже давно огороды засеяны. В Беш-Арыке колхозники, наверное, уже готовятся к уборке урожая, - издалека начал Момин.

- Ну, и что? - покосился на него Абдуджапар, натягивая одеяло.

- Так, просто интересно… А хотел бы ты поехать домой?

- Это не от меня зависит.

- А от кого же? Сел в поезд и поехал.

- Мать будет ругаться. Колхозники засмеют.

- Но ты же все равно плохо работаешь.

Абдуджапар молчал.

- А в соседнем ФЗО двое сбежало, - осторожно вставил Момин, приблизив и Абдуджапару свое остроносое худое лицо. - А? Как ты думаешь?

- Чего привязался? Не могу я бежать. Сказал тебе, мать заругает.

Момину стало скучно. Он приготовился, уличив Абдуджапара в тайных планах возвращения домой, отговаривать его, а беседа приняла такой оборот, что ему приходится подстрекать Абдуджапара к бегству.

- А свой колхоз ты видишь во сне? - катился по наклонной плоскости Момин, - видишь мать, свою кибитку?

- Каждую ночь вижу, - признался Абдуджапар.

- И домой тебе хочется? - настаивал Момин.

Абдуджапар заволновался. Ему вдруг захотелось все открыть товарищу. Ведь он ни с кем здесь откровенно не говорил, а скрытность вовсе не была в его натуре.

- Очень хочу я домой, Момин, - горячо сказал он, сев на постели. - Мне здесь не нравится. И знаешь, почему? Потому что все считают, что Абдуджапар строптивый, бездельник и что он ничего не умеет. Я сам не понимаю, как это получилось, ну, вот убей, не понимаю. А в Беш-Арыке спросил бы ты у любого! Тебе колхозники скажут, какой Абдуджапар!

- Ничего нет хитрого хвастаться прошлыми заслугами, - презрительно поморщился Момин. - А все-таки ты сам признался, что хочешь домой. Значит, тебе запал в голову поступок тех двух молодчиков. Я так и знал.

И, довольный тем, что поведение Абдуджапара удается подвести под заготовленную схему, он приступил к заключительной речи.

- Как же тебе не стыдно, Абдуджапар! Собираешься бежать домой, когда идет война, когда мы работаем для фронта. Посмотри, как трудятся другие, как работает Оля. Она…

- Пошел ты вон! Прочь - в ярости замахнулся на него Абдуджапар. - Уйди, ишак! Не мешай спать. Слышишь? А то вылетишь у меня в окошко!

Сильно переживал свою неудачу Момин, но чтобы не уронить авторитет, грозно закруглил:

- Я вижу, все же ты понял. Но только, если не исправишься, смотри!

Это был первый опыт Момина в поисках дороги к человеческому сердцу. Черт знает, как это трудно! Момин испытывал огромную усталость.

С потолка светила синяя лампочка, озаряя белые кровати, и на каждой кровати спящие видели во сне свой кишлак, свою мать, родные поля и огороды, а все-таки каждый хорошо работал… Чего же не понимает Абдуджапар?

Момин долго вертел в руках свою зеленую с белым тюбетейку и уснул, так и не решив вопроса.