Соня по-узбекски Зульфия. Мы с Абдували так ее для себя и называли.

Шел бой. Эта Зульфия подползла к нам, - мы за укрытием фрицев подстерегали. Командир приказал: «Снимайте каждого фрица, какой покажется на улице». И мы снимали.

Зульфия подползла и говорит:

- Как стемнеет, перемещайтесь вон в тот дом напротив. Там подземный ход в следующий квартал. Фрицы ведут наступление на тот квартал. Ночью и я туда переберусь.

Зульфия еще сказала, обращаясь к Абдували.

- Ты так похож на -моего брата! Его звали Андрей. Немцы убили его под Воронежем. Там ремесленников эвакуировали, а нам жаль было мать бросить. Мы с Андреем в одном взводе потом сражались. Он был маленького роста, как ты, и брови, как у тебя, большие, черные. Как я рада, что встретила такого похожего парня. Кончится война, приезжай к нам в гости. Пусть моя мать посмотрит на тебя. Запомни: город Воронеж, Советская улица, номер пятьдесят три.

Абдували записал, а я так запомнил, у меня память очень хорошая.

- Ладно, - сказал Абдувал , - приеду, Зульфия.

Она удивилась, что мы ее Зульфией называем, и стала смеяться.

- Тан помните приказ, - говорит, - я тоже проберусь туда ночью.

Потом она посмотрела на Абдували и глаза ее синие почернели от слез.

- Вот братца нашла, - сказала, - расставаться жалко.

Побежала и скрылась в развалинах.

Пока мы говорили, кругом бомбы разрывались, выли снаряды, такой треск стоял… Только слышалось: трах-тах-тах, бом-м, бух. Дзинь - щелкали пули. И штукатурка сыпалась со стен. А в небе рычали, как звери, бомбардировщики.

Ночью мы перебрались подземным ходом в другой квартал. Нам указал командир позицию в комнате высокого дома на третьем этаже. Зульфию не встретили.

Эта ночь была, как сто лет. Кругом горел город, дул большой ветер с Волги, и стена огня двигалась по воде, как живая. Такая стрельба стояла, что немели зубы. Кричи - не услышишь своего голоса.

Мы с Абдували из пулемета обстреливали дом напротив, где был их штаб. На рассвете фрицы повылезали из земли, из этажей и побежали. Мы с Абдували тогда стали «снимать» их из автоматов.

Себя я не мог видеть, каким стал за эту ночь. Но Абдували сделался совершенно черным и около рта две глубоких морщины, как у пожилого.

- Где же Зульфия? Почему мы ее не встретили в подземелье? - спрашивал Абдували, очень волнуясь.

В этот же час мы все узнали про Зульфию от связиста Вити. Фашисты захватили подземный ход, они поймали Зульфию и зверски пытали ее. Но она не сказала ни слова о расположении наших войск. Тогда они бросили ее в погреб и заперли. Но из погреба был второй ход, о котором фрицы не знали. Израненная Зульфия с переломанными костями выбралась наружу.

Теперь ее лечат в госпитале. Может быть, она останется жива.

Вот что мы узнали про Зульфию!

Абдували сказал.

- Не думаешь ли ты, Рузимат, что теперь уж мы обязательно должны будем посетить город Воронеж?

- Да, - сказал я, - мы посетим город Воронеж. А сейчас ты едва держишься на ногах, Вали, и по-моему, у тебя рана на плече, кровь запеклась на гимнастерке.

- Ничего особенного, - сказал Абдували. - Я это почувствовал еще ночью. Не говори никому. Помоги мне затянуть потуже платком. Ничего особенного,- повторил он и потерял сознание.

Я поднял моего друга и отнес в коридор, куда не залетит шальная пуля. Он отдохнул там часа два.

А потом опять была атака на наш дом и мы снова вместе отстреливались из окон, пока, наконец, морская бригада не выбила подлую фашистскую сволочь из этого квартала.

А город горел кругом…

Забыл сказать: пока Волга не замерзла, шли караваны нефти, и фашисты бомбили эту нефть. Много разлилось ее по воде и вся вода горела стеной до неба. Жители покидали город. Спасаясь от пожаров, они бросались к реке, но на реке их тоже настигал огонь.

После бомбежек жители не находили своих детей. Они искали их в развалинах и сами погибали.

Часто нам с Абдували приходилось видеть сталинградских детей. Они собирали на улицах и площадях оставшиеся от раненых патроны и относили в штаб. Кругом была война, дети жили на поле сражения.

Даже четырехлетних мы видели. Они тоже собирали патроны.

Особенно часто нам встречался один пионер. Маленький, худой, бледный, лет десяти. Он был совершенно седой. Это было так страшно видеть, что вы даже не можете понять. Где он ел, где спал - неизвестно.

Целыми днями бродил он в развалинах и собирал после, раненых автоматы, винтовки, гранаты. Приносил морякам воды в котелке с Волги.

Молчаливый. Командир хотел побеседовать с ним.

- Ты кто?

Молчит.

- Где семья твоя?

И вдруг из глаз его полились слезы. В лице не изменился, а слезы текут из глаз и текут, как река.

У нас с Абдували сердце облилось кровью и мы тоже заплакали. Абдували сказал.

- Наверное фашисты замучили его семью. За Седого я должен уложить еще двести фашистов.

- И я тоже! - поклялся я. - Найдем такой случай, Вали.

Мы стали искать такой случай;

Несколько дней не было видно Седого. Вдруг рано утром на берегу натыкаемся на него. Лежит, ноги в крови, лицо покарябано. Одежда была порвана, а тут еще больше. В руке зажат котелок.

Абдували снял пионерский галстук с убитого, разодрал его вдоль, надел себе и мне на шею.

Мы вырыли в песке могилку и похоронили Седого под высоким красивым деревом, которое называется осокорь.

После этого мы еще больше стали искать случай. Куда бы нас ни послал командир, мы шли с поспешностью и все выполняли. Всегда вместе - Абдували и я.

Моряки нас очень любили. Особенно, по-моему, они любили Абдували, потому что его нельзя не полюбить за спокойный характер, хотя внутри у него может быть все горело.

Как ночь, моряки заводят песни. Мы поем, а фрицы у себя в губные гармошки. Ни разу не слышно было, чтобы они пели, - звери не могут петь.

У моряков особенно мировая песня «Раскинулось море широко». Я ее исключительно полюбил после того, как узнал один факт.

Летом 1942 года в Черном море тонуло одно военное судно. Фашисты его разбомбили. И вся команда, идя ко дну, выстроилась на палубе и пела эту песню. Уже заливало волнами палубу, а они все поют. Так и ушли под воду с песней. И зенитка на судне до последней минуты била по дели. Волны поднялись, а зенитчики заряжают и бьют, пока не ушли под воду.

Был такой исторический факт. Эта песня бессмертна.

Двадцать шестого января я видел Абдували в последний раз.

Я стоял на часах у склада боеприпасов. И вдруг он идет, и впереди два пленных фрица - в тряпки завернуты, сопливые, грязные, как свиньи.

Мы не виделись с Абдували два дня, выполняя разные задания. Мороз градусов сорок стоял.

Шинель на Абдували длинная, - полы ее он подтыкал за ремень, - ему по росту нельзя было подобрать. Винтовка больше его.

Стрельба кругом… Вдруг Вали схватился за ногу и упал раненый.

- Хальт! - крикнул он фрицам. - Ложись!

Фрицы легли. Он пополз, наставив на них винтовку и им велел ползти. Сам ползет, и они ползут, все равно им бежать некуда, кругом наши.

Абдували заметил меня, крикнул.

- Я их доведу! Не беспокойся, Рузимат… Ничего особенного.

Навстречу попались два бойца. Абдували подозвал их. Они этих довели, а его донесли до санпункта.

Меня вечером послали на Прудбой, опять в роту разведки. Вернулся я в Сталинград 3 февраля, когда фрицев мы уже погнали.

Узнаю, что Абдували всего пять дней полежал в сан-пункте и ушел, как только смог наступать на ногу. Он выпросил себе у командира роты задание. Ведь ему всего только трех фрицев не хватало до двух сотен.

С этого задания он не вернулся. Мне сказали:

- Абдували Таджиев пропал без вести.

Меня даже затрясло от таких слов. Я сказал:

- Такие орлы, как Абдували, не могут пропасть без вести! Весть о них прогремит в тысячелетия!!

Спустя семнадцать дней, то есть сегодня, мы нашли тело Абдувалй, пронзенное фашистской пулей, и предали его земле вместе с телами других героев Сталинграда.