Зура чувствовала: его вот-вот затрясет, как того мальчишку из сна.

«Зачем я об этом заговорила, — подумала она, — ну какого хрена. Не могла подождать, что ли, знать все захотелось… само бы выветрилось со временем… Подумаешь, одним перерезанным горлом меньше, одним больше, мне и самой ведь не небо и облачка снились все время…»

— Лин, — сказала она. — Дерьмо случается. Это не значит, что себя надо винить за все подряд. Этот мир не ты создавал.

И сама не заметила, как, а рука лежала у него на плече, теплом под льняной кимарой. Правильно сказал Тиан: этот маг умел цеплять.

Много она встречала людей, а таких как он — никогда.

Никто не обвинил бы Зуру в чрезмерном сострадании, но впервые ей невыносима была мысль, что она никак не может помочь и что ей нечем утешить. Лин был жив, а тот парень — мертв, и многие другие в жизни Зуры тоже остались далеко, не докричишься.

Там, где рука на плече, там и вторая рука на шее, гладит по мягкой коже, задевая щетину у края челюсти — никакой раны, никакой надорванной жилы, кровь не течет между пальцами.

Идиоты говорят, что «любовь» — та любовь, что между потными телами — делает людей ближе. Зура знала лучше. Никого она не сближает и не дает ничего, кроме забытья и короткого удовольствия. Это еще в лучшем случае. А в худшем потом наступает мерзость, ибо никогда мужчина не выглядит более жалким.

Но почему-то толкает иногда, бьет под дых, и единственный верный боевой инстинкт говорит: утешь так, а потом будь что будет. Разберетесь. Лин ведь не Лоен и не один из тех, с кем она случаем развлекалась до-после боя. Он ей доверяет. А она ему. И пара-другая часов забытья — для него сейчас самый ценный дар. Да и для нее тоже.

У Зуры пару раз спрашивали, можно ли ее поцеловать; она отвечала, как придется. Лина она и спрашивать не стала — кто их знает, этих мужчин, еще обидится. Решила, что если нельзя, оттолкнет ее, да и все.

Он не оттолкнул. Наоборот вцепился, как утопающий в доску, когда бездна со всех сторон, крутит и вертит, а под океанской поверхностью ходят кракены. Был жаден, неловок, неумел, но целовал ее шею и плечи так, словно напиться не мог из родника.

— Покажи, — шептал. — Скажи, как надо. Милая моя, хорошая…

И Зура показывала, и выгибалась, и подсказывала без всякого стеснения — и как надо, и как не надо. Вдруг на какой-то миг стало хорошо до головокружения. Не обычной радостью тела, а звонким, четким ощущением правильности, словно вот наконец-то она была с тем, с кем хотела быть, без всяких преград и условий.

«А ведь правда, — подумала сквозь истому. — Правда. Так оно и есть. В первый раз».

И еще подумала с каким-то сладким, удивительным испугом, что будь такое возможно, этому чокнутому волшебнику она бы и ребенка родила. Может, даже двоих. Сколько попросит.

Потом наваждение схлынуло, и стало почти как обычно. Но все-таки лучше.

Она оседлала его сама, сверху, и двигалась не в такт качке, не слушая, как скрипит койка — слушала только, как он вздыхает под ней, и стискивает ее руки и плечи до синяков, и шепчет что-то, то ли признания, то ли обрывки заклинаний.

Затем Лин притянул ее к себе, чтобы поцеловать так крепко, будто весь мир за пределами корабельного лазарета кончился и истаял в небытие, одни они остались и одни они имели значение.

У них обоих были мокрые соленые лица, но кто именно плакал, Зура так и не поняла.

Зура помнила, что с первого взгляда та подводная крепость у берегов Тервириена, где они побывали с Лином в самом начале, не произвела на нее ни малейшего впечатления. Во всяком случае ее надводная часть.

Город, к которому они приближались сейчас, казался куда живописнее.

Так же, как и крепость, над поверхностью он выглядел обычным скалистым островом. Но если те скалы были ровными, как стол, и гладко отполированными, то эти вырастали из воды в разные стороны и под самыми причудливыми углами, а выкрашены были в самые яркие цвета — даже с далекого расстояния было видно.

— Ты же говорил, они не заботятся об украшении своих фундаментов, — тихо сказала Зура.

— Это город на главном маршруте, да еще на перекрестке… — пояснил маг. — Что-то вроде столицы. Многие живут тут постоянно. И еще рядом фермы. А столичные жители любят пускать пыль в глаза, из какого бы народа они ни были.

— Это уж точно, — усмехнулась Зура, и тут же сделала постную рожу, когда на нее оглянулся секретарь Мариенда.

Лин, по-своему истолковав этот взгляд, приблизился к чиновнику.

— Не волнуйтесь, Линиан. Вы все поймете, я вам буду переводить.

— И все же я не уверен, что нам стоит спускаться под воду, — ворчливо проговорил тот, хотя Зуре почудился за этим ворчанием настоящий страх. - Вы мне говорили, у них нет надводных строений, но вот, я же вижу скалы! Мы могли бы выйти на них, а морской народ пусть пошлет своих представителей, и тогда…

Лин как-то заметил, что Мариенд хорошо хотя бы тем, что говорит «морской народ», а не «рыбы».

— Это ведь не настоящие постройки, к сожалению. Это верхушки вентиляционных шахт. И ходить по ним несподручно, проще провалиться. Вы будете смешно выглядеть. Мы не можем этого допустить.

— А бултыхаясь в воде я не буду выглядеть смешно?

— Вы будете выглядеть величественно, я об этом позабочусь.

И в самом деле: когда пришла пора спускаться под воду, Лин не просто создал огромные пузыри. Эти пузыри еще и начали сиять, разгоняя подводный полумрак: тот, в котором находились Лин и Мариенд пылал величественно алым, тот, в котором оказались Зура и мариендовский телохранитель — ярко-голубым; ну и третий, для Тиана и мариендовского секретаря, — ярко-желтым.

Зура вспомнила, что Антуан рассказывал ей: морской народ очень уважает яркие цвета. Чтобы украсить свои подводные жилища, они делают специальные сухие краски, способные выдержать многолетнее воздействие морской воды. Но краски такие, понятное дело, стоят дорого. Разноцветное сияние, вероятно, производило на них сильное впечатление.

А фокус, скорее всего, простенький: Лин ведь частенько заставлял светиться водяные капли, чтобы при их свете читать или писать.

Нельзя сказать, чтобы Мариенд в такой оправе действительно начал выглядеть величественно, но и смешным тоже не казался.

Под водой «столица» морского народа ничем не походила на маленький форпост. Во-первых, наружных стен не было, не было и залов или коридоров: город весь, целиком состоял из ажурных каменных структур, многие из которых были раскрашены столь же ярко, что и надводные скалы. На глубине, впрочем, эти цвета не выглядели кричащими или чрезмерно яркими: вода их скрадывала, смягчала.

У самой поверхности их встретил почетный эскорт: штук десять рыбьих тел с печатями стражей и в этих их специальных боевых намордниках. Закружились, завертелись. Лин сделал вид, будто вовсе на них внимания не обращает.

Одна из рыб без намордников (Зура почему-то решила, что это Майя, хотя на деле она не умела их различать) выплыла вперед и что-то призывно прощелкала-просвистела. На сей раз Зура осталась без перевода, поэтому могла только догадываться, что она звала их следовать за собой.

Позднее Зура спрашивала себя, как ей удалось запомнить так много о подводном городе. Вроде бы она не особенно смотрела по сторонам, больше стараясь держаться начеку — на случай, если их почетный эскорт выкинет что-нибудь дурацкое. Но каким-то образом все складывалось в живой образ: и подводная растительность, росшая на этих каменных структурах не как попало, а, она была уверена, в определенном порядке, словно клумбы в дворцовом парке; и причудливые символы на отдельных постройках — Антуан рассказывал ей, что зажиточные семьи пишут свои фамилии на домах несмываемой краской — и барельефы удивительной красоты, которые изображали паукообразных тварей с конечностями одинаковой длины — Зура почти сразу поняла, что такими морской народ видит жителей суши.