Через полчаса в лесу все, кроме дежурных, спали. Разведчики ушли вперед, в ближайший город. Стала согреваться земля, от болотистой почвы поползли теплые испарения. По кочкам запрыгали огромные зеленые лягушки. Никакой наблюдатель с воздуха не обнаружил бы в лесной чаще конников, отдыхающих перед налетом на город.

И вот настала ночь — рабочий день для кавалеристов. Люди покормили коней, сами поели.

В лесу стало темно, мрачно, но ни один из нас не подумал бы разложить костер, закурить или чиркнуть спичкой.

Вернулись разведчики, усталые, но довольные: все, что было нам нужно, разведали. Они доложили:

— Город охраняется заставами. Возле города разбросаны палатки, где спят немцы. На улицах сгруппировано множество грузовых машин, битком набитых боеприпасами. На площади стоит несколько цистерн с горючим. В таких-то домах, на такой-то улице спят офицеры и солдаты заготовительного отряда. Они отбирают у населения все съестное и отправляют в Германию.

Отлично! Мы налетим со всех сторон, внезапно. Нас не ожидают. Молодым конникам придется впервые держать боевой экзамен.

Я сказал им:

— Вы должны хорошо владеть холодным оружием. Придется вам не лозу рубить, как в мирное время, а живого врага. Приобретайте же навыки! Применяйте шашку! Патроны и снаряды надо экономить — действуйте больше шашкой.

Тщательно разработав план налета, конники выступили. Мы шли лесом, притихшими полями. Проходили мимо сожженных деревень. Ночь была темная.

Город, набитый до отказа фашистами, спал. Окружив город, мы пропустили вперед те группы, которые должны были заняться штабом, цистернами и заготовительным отрядом. В определенный час мы одновременно ударим и в центре города, и на окраинах. Гитлеровцам будет некуда податься.

Конники спешились и неслышно подошли к заставам...

Наконец время настало. Фашистские заставы были сняты так бесшумно, что это сделало бы честь и старым конноармейцам. А действовали тут наши молодые конники. Мои слова об уничтожении врага шашкой, как видно, пошли впрок. В тот же момент конники, пробравшиеся в город в пешем строю, напали на штаб. Штаб помещался в бывшем советском учреждении в большом доме на площади и охранялся. Часовые заметили конников лишь тогда, когда те выросли из темноты у них перед глазами. Началась беспорядочная стрельба. Из штаба стали выбегать полураздетые, ничего не соображавшие фашисты. Конники рубили их шашками, расстреливали на бегу в упор. Многих взяли в плен. Несколько бойцов вбежали в помещение штаба. Там они увидели разбросанную одежду, бутылки на столах, несколько пар сапог, офицерское оружие, ящики с оперативными документами. Мигом собрали все документы, собрали и оружие.

Другие группы тем временем расправлялись с «храбрыми воинами» из заготовительного отряда. Гитлеровцы спали, их подняли с постелей. Эта нечисть была храброй и наглой тогда, когда врывалась в дома, — забирала кур, яйца, масло, а заодно прихватывала одежду, одеяла — словом, все, что можно захватить у беззащитных жителей.

Теперь эти «заготовители» валялись в ногах у наших конников и рыдали: «Рус! Пощади!»

На этом фашистский заготовительный отряд навсегда прекратил свое существование.

Каждый боец и командир выполнял то, что ему было поручено заранее. Были захвачены склады, загорались машины и цистерны с горючим. Последний эшелон кавалеристов ворвался в город на конях... Они окончательно очистили его от гитлеровцев.

Через полчаса перед командирами стоял один из пленных — немец лет пятидесяти. Он трясся от страха и твердил:

— Мы пришли в Россию кушать!.. Кушать!.. У нас нечего кушать! Мы пошли воевать, чтобы не умереть с голоду... Мы пришли кушать!.. Мне капут, да? Мне капут? Мне капут?

Другой пленный рассказывал:

— Мы еще ни разу не были в боях. Нас только что подтянули к участкам фронта. Мы спали спокойно, мы знали, что русские далеко, и никак не думали, что вы появитесь здесь, в тылу...

А третий только повторял как помешанный:

— О, казаки! О, казаки!..

Под утро стали собираться крестьяне и жители, узнавшие, что конники пришли в город. Им вернули все награбленное гитлеровцами продовольствие.

Перед рассветом, зная, что враг бросит сюда новые большие силы, конники ушли. Ведь им предстояло еще много дел в тылу врага. И дольше оставаться здесь было неразумно.

Через час молодые бойцы, получившие наконец боевое крещение, чистили в лесу своих коней. Бойцы были взволнованы, возбуждены. Я понимал их: когда-то и я в молодости так же чувствовал себя после первой лихой атаки. Они шепотом обменивались впечатлениями.

— Спать, спать! — говорил я бойцам. — Ночью нам опять предстоят дела.

Мы разобрали документы, захваченные в штабе. Они раскрыли нам всю группировку немцев и замыслы их в этом районе фронта.

Вскоре в лесу все угомонилось. Сквозь густую листву пробивались солнечные лучи, зайчики бегали по лицам спавших...

Где-то высоко над нами прерывисто гудел самолет. Это разыскивали нас спохватившиеся фашисты. Относительно того, что им нас не найти, я был совершенно спокоен.

Последний эшелон кавалеристов ворвался в город...

Противник принялся бомбить все леса вокруг города. Он знал, что конная группа, начисто уничтожившая гитлеровский гарнизон, скрывается где-нибудь поблизости, в лесах. Ведь больше ей быть негде! Но в болотистый лес с танками и машинами не полезешь: завязнешь по уши.

Поэтому на лес посыпались фугасные бомбы. Бомбы со свистом и визгом сыпались вначале поодаль, потом все ближе, ближе, как раз туда, где отдыхала после боевой ночи часть командира Сидельникова. Разрывались далеко не все «фугаски», как называли их красноармейцы. Многие бомбы глубоко уходили в болотистую почву, и болото засасывало их раньше, чем они успевали взорваться. Бомбежка длилась три часа подряд, и кто-то подсчитал, что в расположении части упало не меньше ста бомб. Но конники были так хорошо рассредоточены и укрыты, что, когда бомбежка окончилась, оказалось: ранило всего двух бойцов и трех коней. Кони дрожали и храпели. Но бойцы вышли из лесу в поле, достали ячменя, овса, принялись кормить своих боевых друзей, и те скоро успокоились.

Снова все заснули, и лес притих.

Заснул и я. К вечеру меня разбудили. Это вернулись разведчики. Они сообщили: немцы убеждены, что разбомбили и уничтожили всю нашу конную группу.

«Что ж, тем лучше! — подумал я. — Пусть думают, что с нами покончили, что мы не существуем. А мы как раз тут и вынырнем!»

Едва стемнело, бойцы уже были готовы к походу. Они выступили, разделившись на небольшие подразделения. У кавалеристов есть старое, буденовское правило: двигаться врозь, драться вместе. Расчлененной коннице, мелким подразделениям фашистская авиация большого вреда нанести не могла: ведь они малоуязвимы с воздуха. Зато, когда они сожмутся в кулак и ударят все вместе, враг чувствует грозную силу конницы!

Нам предстояло перейти шоссе, по которому непрерывно курсировали танки и моторизованная пехота противника. Мы решили ночью уничтожить часть танков. После этого большая часть конной группы Бацкалевича прорвется через шоссе на север, уйдет в тыл к противнику, в глубокий рейд... Другая, меньшая, часть группы останется действовать здесь по эту сторону шоссе.

Останутся здесь и все подразделения, обслуживающие тыл, — хозяйственники, обозные, писаря, медицинские сестры, повара... Ведь в тылу у врага конная группа должна быть стремительной, подвижной. Как «тыловики» были огорчены и недовольны! Как им хотелось идти в опасный рейд вместе со своей частью! Они убеждали, что владеют и штыком, и шашкой, и винтовкой и могут драться не хуже остальных. Они рвались в бой.