— Их трое. Обедают в хате Мирошника.

— Откуда они?

— Из Вербного.

«Врет, — решил я, — видно, испытывают меня».

Дядько Охрим зевнул и опять махнул своей дымящейся черной загогулиной:

— Ну то, выйдут за село… сам знаешь, что делать.

— Они с автоматами. Взять их не так-то просто.

— Вы привыкли надурняк! — недовольно проворчал Охрим. — Ну то пока едят, гранату им на стол шарахни, хай подавятся!

Я невольно глянул на Охрима. А оттого, что резко обернулся, выронил кирпич.

Дядько Охрим вскинул голову, его мышастые колючие глаза успели перехватить мой растерянный взгляд.

И хотя я сделал вид, что уронил кирпич нечаянно, этот хитрец понял, что я его слышал. Ну а я конечно же понял, что он и есть главарь банды, раз ему докладывают и он дает приказания. Да, я узнал, что мне было нужно, а смогу ли уйти отсюда подобру-поздорову и доложить обо всем командиру?..

Вот уж тут я просто клял себя за то, что не послушался отца, не обучился его ремеслу. Умел бы я эти кирпичики держать в руках по-настоящему, не выронил бы, никакая неожиданность не застала бы умелые руки врасплох. Узнал бы я от бати и то, что печники и каменщики, которые дома строят, не работают одной рукой. Устанет правая, берут кирпич в левую. Потом переменят. А я левой держал кирпич, пока она не онемела. И вот результат.

Дядько Охрим был, видать, очень выдержанный, умел владеть собой. Он сделал вид, что ничего не случилось, и, кивнув трубкой, отпустил Савку.

Когда Савка повернулся, чтобы уйти, Охрим вдруг резво встал, и они вместе вышли из дома.

Федя так и подскочил, застучал лопаткой по корыту, видимо, хотел привлечь мое внимание. Наверное, хотел подать мне какой-то знак. Но я не повернулся к нему, чтобы не вмешивать в свои дела. А хозяин тут же вернулся. Так что мы с Федей как раз и попались бы, если бы начали обмениваться какими-то знаками.

Хозяин вдруг весело спросил меня, много ли еще осталось дела, а то ужинать пора. Говорил он это таким тоном, что мне показалось, я ошибся, считая, что главарь банды в чем-то меня заподозрил. И я решил это проверить.

На голландку оставалось положить еще десяток кирпичей, чтобы закрыть верх. Но я вдруг придумал, что верх нужно скрепить кусками железа, чтоб кирпичи не проваливались внутрь.

Хотел выйти из дому и — в лес! Партизаны должны как можно скорее схватить Охрима, чтобы успеть выручить тех троих, с которыми бандиты могут расправиться в любую минуту. Кто знает, может, и правда эти ребята из Вербного, посланы узнать что-нибудь обо мне. Я же здесь провел четыре дня, а никаких вестей от меня командиру.

Спустился я с помоста.

— Вот такая железяка мне нужна, — показываю руками и направляюсь к дверям.

— То я сам принесу, вы за день уморились. Посидите немного, — сказал Охрим, выходя из дома.

Я все-таки иду вместе с ним. Я — за сарай, и он — по пятам. А ведь все время до этого я ходил свободно, куда хотел. В первый вечер даже в пруду искупался. Ясно: значит, птичка попалась!

Просто пуститься наутек по лесу, который начинался сразу же за домом, бессмысленно. Когда Охрим выходил с Савкой в сени, он вернулся с пистолетом в кармане. Это я сразу же заметил. А у меня-то нету ничего. Я зашел в сарай, где до этого находил всякие железки, нужные для печи. У меня родилась дерзкая решимость схватить какой-нибудь тяжелый болт и шарахнуть им Охрима по руке, которую он все время держит в кармане. Это можно сделать так быстро, что выстрелить враг не успеет. А чтоб не поднял крик, тут же и оглушить вторым ударом.

Но дядько Охрим не был бы атаманом шайки бандитов, если бы не догадался, что такое может случиться. И он меня обхитрил. Ковырнув ногой железный прут длиной в полметра, он сказал:

— Больше тут вы ничего не найдете. — И первым вышел из сарая.

Пришлось поднять ту железку и отправиться восвояси.

Вхожу, а на скамейке, что от порога тянулась вдоль стены почти до стола, сидит здоровенный парень с немецким автоматом на груди.

У меня мороз пошел по спине: вот и конвой для меня. Или еще хуже…

Но продолжаю свое дело и лихорадочно ищу выход из трудного положения. Железный прут я влепил между последними кирпичами. Заштукатурил, загладил верх моего второго сооружения. И нарочито усталой походкой подошел к корыту и попросил Федю полить мне на руки. Наскоро ополоснувшись, я попросил у хозяина спички, чтобы затопить печку.

— Настоящие мастера не затапливают новую печку, пока не просохнет! — с явной издевкой заговорил Охрим. — Ну да этому тебя не успели обучить. Садись, выкладывай: из какого отряда, с каким заданием.

Я стоял посреди комнаты с видом ничего не понимающего человека. И уже хотел было сказать привычное: «Кажить дужче, бо я тугый на вухо!» — как дядько Охрим опередил меня:

— Слух у вас лучше моего. Это заметил еще Иван. И ни к чему играть комедию, — выложив на стол пистолет, Охрим предложил мне сесть с другой стороны стола.

За окном уже стемнело. И я, как в зеркале, увидел Федю в оконном стекле. Тот сидел возле корыта ни живой ни мертвый. Глаза расширились, рот приоткрылся в немом вопросе. Мне стало его жалко, и я хотел было сказать, мол, отпустите мальчишку. Но что-то удержало меня.

Еще с той минуты, когда Савка сообщил о трех партизанах, мне в голову закралась мысль, а не убежал ли тот печник и не оказался ли он подосланным к нам, как я вот сюда. Тогда нашим ничего не оставалось делать, как послать в разведку ребят, чтобы как-то предупредили меня.

Думаю, гадаю, что делать. И вдруг автоматчик встает со скамейки и подходит к столу.

— Охрим Савостьянович, дозвольте я его заставлю заговорить. Раз-два суну в зубы, и…

— То потом, — властным жестом отстранил его Охрим. — Сперва попробуем по-хорошему. Вот скажите, товарищ, как там вас величать, кто вас послал: Мацура или вы из другого отряда?

Скрипнула дверь, и я увидел в своем «зеркале», как Федя выскочил из дома.

Бандит с автоматом тоже услышал и бросился следом. Но Охрим зло рявкнул:

— Сядь! Ты на посту!

— Так он же в Вербное побежит, — растерянно сказал автоматчик. — Он же все тут слышал. К самому Мацуре побежит!

— Вот это мне и важно знать, куда он побежит, — спокойно заметил Охрим. — Куда он побежит, значит, оттуда и этот мастер. Садись, не танцуй. За хлопцем в четыре глаза следят. Речку он не перескочит. Все продумано.

— То вы умеете, батько Охрим. Иначе не были б вы нашим славным атаманом, — с явным подхалимажем сказал автоматчик и успокоенно сел.

Мелькнувшая было у меня надежда на спасение, когда Федя убежал, теперь погасла, как спичка на ветру.

— С приходящими, — Охрим кивнул на меня, — просто. К ногтю, и все. А со своими труднее. Всех не распознаешь. Но таких, как этот звереныш, надо топить, как слепых щенят.

Где-то в лесу послышались выстрелы. Сперва из пистолета, потом автоматная очередь.

У меня опять встрепенулась надежда. Может, наши столкнулись с бандой?

А дядько Охрим растворил окно и выругался.

— Расстреляю сукиного сына, если упустил мальчишку! Своими руками задушу! — оторвавшись от окна, он грузно встал и кивнул своему сподручному.

За спиной у меня послышались шаги, и тут же на голову обрушился удар, от которого все сразу потемнело, и я куда-то провалился.

Как только Федя понял, что печник — партизан и его Охрим уже не выпустит, он решил во что бы то ни стало сообщить об этом партизанам. В Волчищах все знали, что за речкой в Вербном стоит большой партизанский отряд, которым командует Мацура. Везде были развешаны приказы коменданта, в которых за голову Мацуры фашисты обещали сто тысяч марок.

Федя догадывался, что возле дома Охрима может дежурить кто-нибудь из его банды. Поэтому, выскочив из сеней, он не побежал прямо в Вербное. А спокойно, будто его отпустил хозяин, направился домой. Решил заодно предупредить мать, чтоб на время ушла с ребятами из дому. Но только отошел от дома Охрима, сразу же заметил, что за ним кто-то идет. Остановился за углом и, выждав, пока Савка пройдет дальше по направлению к его дому, юркнул в лес. «Предупредить маму не удастся. Зато от погони уйду. А партизаны потом выручат и своего и маму», — подумал Федя, углубляясь в густой смешанный лес. В лесу его сразу охватила тьма, будто стояла уже глубокая ночь. Но он знал этот лес, как свой двор. И быстро выскочил к большой поляне. Надо было пересечь поляну, там дорога на Вербное. Но он ее обежал по лесной опушке. Уверенный, что ушел от погони, он круто повернул к дороге на Вербное. Теперь на пути его к Припяти оставалось только одно препятствие — заболоченная речушка-старица, через которую обычно пробирались по кладке из жердочки. И тут-то Федя увидел своего преследователя, бегущего тоже к этой единственной переправе. Федя был ближе к кладке. Но Савка здоровее. Два его шага больше, чем Фединых три. И все же Федя первым подбежал к кладке. Обычно люди ходили по этим бревнышкам, наполовину засосанным болотной трясиной, с помощью палок с рогатульками на конце, чтобы опираться. Но Феде было не впервой проноситься по жердочке безо всякой опоры. И сейчас он перемахнул по ней, не покачнувшись. Но, очутившись на другом берегу трясины, он оглянулся и увидел, что к Савке еще кто-то бежит на помощь. Савка ему что-то кричит и рукой машет. Решение, как спастись от дальнейшей погони, пришло мгновенно, и Федя вернулся к жердочке, поднял свой конец и, подавшись вправо, изо всех сил сбросил его в болотину. Толстый конец жердочки оставался на своем месте, но тонкий теперь лежал наискось метрах в двух от берега. Пробраться по жердочке на этот берег теперь невозможно.