АНДРЕЙ ДУГИНЕЦ
БОЕВОЕ ЗАДАНИЕ
повесть
рассказы
КЛЯТВА РАЗВЕДЧИКА
повесть
Посвящается юнге Коле Пулховскому, похороненному в братской могиле героев, павших при освобождении от фашистов города Пинска
ВСТРЕЧА НА БОЛОТЕ
Коля остановился в густом ольшанике. Опустил на траву корзину с рыбой и стал прислушиваться.
С глухим стрекотом пролетел жук. Деловито прожужжал шмель. Басовито квакнула лягушка. Но все это не нарушало тишины полуденного леса, а лишь подчеркивало его безысходную тоскливость и Колино одиночество. Сестра опять не пришла…
Оставив свой улов на траве, Коля вышел на поляну и настороженно осмотрелся. Перед ним, словно взъерошенный медведь, чернело вывороченное из земли корневище огромной березы. Тяжелые густые ветви поваленного бурей старого дерева распластались до самой середины поляны.
Месяц назад под кроной этого погибшего великана, словно под огромным зонтом, устроили свое жилище брат и сестра, бежавшие из села от фашистов. Можно несколько раз обойти вокруг поверженной березы и не заметить, что под ее ветвями живут люди, если только они сами себя не выдадут голосами. Зная это, беженцы полмесяца прожили здесь почти молча.
Но сейчас Коле так хотелось, чтобы из-под гущи ветвей с пожелтевшими листьями раздался родной певучий голос сестры! Чтобы она всплеснула рудами, звонко, без видимой причины рассмеялась, как бывало до войны…
Вера ушла в чужую деревню менять свое последнее, праздничное платье на хлеб. И вот уже десять дней ее нет. Все это время Коля кормился только рыбой. Каждое утро, уходя на рыбалку, он надеялся, что новый улов они съедят вместе с сестрой. В самоловку сегодня попала огромная щука. А Вера так любит щучью голову…
Не спеша, осторожно подходил Коля к своему тайному жилищу. С первых дней, как поселились в этой глухомани, вдали от сел и хуторов, он научился и уходить из шалаша и возвращаться по-партизански — не оставляя следов. А теперь стал еще осторожней.
Лишь убедившись, что он и сегодня совершенно один среди глухого болотного леса, Коля полез на четвереньках под крону поваленного дерева. Вернулся оттуда с закопченным ведром. Решил, не дожидаясь темноты, сварить уху и пораньше лечь спать.
Отвалив огромный пень, которым они с Верой прикрывали на день пепелище, Коля стал собирать сушняк. Чтобы меньше было дыма от костра, он набрал самых тонких березовых сучков. И только присел, чтобы поджечь бересту, как услышал приближающееся чавканье. Кто-то шел по болоту. Коля застыл на месте, затаил дыхание. Понял, что чавкало справа, за березняком, где начинались бесконечные Пинские болота. Вера с той стороны появиться не может.
Что же это? Лось? Дикий кабан?
Зашуршали кусты. Что-то бухнуло.
Дыхание будто бы совсем остановилось. Широко раскрыв рот, Коля слушал, не шевелился и даже не моргал.
— Черт возьми: кажется, выбрались! — раздался в березняке мужской голос.
— Из одного выползли, в другое влезем, — пробасил другой. — Тут до самой Припяти непролазные топи.
«Полиция!» — ударило в голову, и Коля, сложив хворост в ведро, хотел было уже залезть под ольховый куст, притаиться по-заячьи, как вдруг все прояснилось.
— Говорил, надо ночью по речке пробираться.
— Но ведь сам видел, что фрицы прожектором так и шарят по воде.
— Это возле города. А мы бы…
— Слышал: волоком перетащили бы лодку мимо города. Думаешь, это было бы легче…
Коля перевел дыхание.
«Наши!» — обрадовался он и, бесшумно перебравшись поближе к березняку, присел за ветвистой елочкой. Но и отсюда никого не увидел, хотя чувствовал, что неизвестные расположились совсем неподалеку.
«Наверно, на том голом островке, где Вера сперва хотела шалаш поставить, — подумал Коля. — Больше здесь сухого бугорка и нет поблизости».
В душе Коли все трепетало при мысли, что рядом партизаны. И все же он не решался открыться так сразу. Мало ли что…
Незнакомцы долго молчали. Чем-то шуршали, шелестели травой. Один из них вдруг болезненно крякнул и сказал:
— Как только доберемся до места, сразу выстираю портянки, а ноги просушу на солнышке.
— Да, пятые сутки в болотном месиве… — протянул другой. — Тут и без ног и без рук останешься.
— Знала бы мама, как я портянки стирать научился! — сокрушенно сказал первый.
— А кто она у тебя?
— Кандидат наук, старший преподаватель Казанского университета.
«Эх ты! Это ж там Ленин учился!» — воскликнул про себя Коля, готовый выскочить из своего укрытия.
— Ты что же, и сам учился в том университете?
— Да нет. Я мечтал стать корабелом, — скромно ответил первый. — Но сначала мне пришлось плавать на бронекатере.
«Что такое корабел?» — вспыхнул вопрос у Коли.
— Что ж, судостроителю не мешает уметь и самому водить корабли.
«Значит, корабел — это судостроитель», — понял из этих слов Коля.
— Вот мне в этом деле и повезло: призвали в Красную Армию и определили в Пинскую военную флотилию. Сразу же попал в помощники механика, потому что с пятого класса начал копаться в моторах и кое-что в них соображал.
— А я ничему не успел научиться.
— Ну что ж, нас там ждут…
Неудавшийся корабел встал. Коля увидел его во весь рост и рот раскрыл: это был настоящий моряк. В бескозырке. Только вместо больших черных лепт на ней алел клочок уже немного выцветшего кумача. Из-под потертой кожанки, перепоясанной портупеей, виднелась тельняшка. На широком флотском ремне со сверкающей бляхой — две гранаты. На груди ППШ. Из-за веток не видно было, во что обут. Но и так было ясно, что это партизан.
— Ну, пошли! — устало поднялся второй, высокий и худой, совсем еще юный белобрысый паренек в сером, видимо дорогом, но потрепанном и засаленном костюме. Кинув на голову кургузую кепчонку одного цвета с костюмом и крохотной алой ленточкой над козырьком, он поправил на груди автомат и спросил: — Возвращаемся?
— Да ясно же, что до самой Припяти тут непролазные топи.
— Неправда, есть тропка! — неожиданно вскрикнул Коля и тут же испугался, что сам себя выдал.
Тишина. Потом неожиданно веселый голос моряка:
— Это кто там знает дорогу к Припяти?
— Тише ты! — остановил его высокий и щелкнул автоматом. — Не видишь, с кем, а вступаешь в разговор.
— С пацаном. По голосу слышу, — ответил моряк, направляясь в Колину сторону. — Что там за Сусанин? Покажься!
Прятаться от такого добродушного голоса Коля больше не мог. Он встал и пошел к незнакомцам, на ходу рассказывая о том, что к Припяти можно пройти по сухому и только в одном месте через ручей перебрести или положить кладку, если есть чем срубить осину.
Приблизившись к вооруженным парням, Коля спросил:
— Вы партизаны?
— Конечно, — ответили те в один голос.
И тут Коля рванулся к моряку, прижался к его вытертой кожанке и расплакался.
— Вот те на! — похлопывая подростка по плечу, печально сказал партизан. — С чего это ты?
— Сестренку потерял, — устыдившись минутной слабости, ответил Коля и, вытерев кулаками слезы, стал рассказывать о своей беде: — Отец в начале войны ушел с Красной Армией. Мы остались с Верой. Ей было восемнадцать, а мне десять. Мама перед самой войной умерла от чахотки. Тогда у нас тут ясновельможные пановали. При них много умирало от чахотки.
— Вон оно что… — грустно сказал моряк. — И как же вы жили одни? Чем кормились всю войну?
— А мы, как и соседи, весь урожай в землю прятали. Немцы зайдут в хлев — пусто. Заглянут в кладовку — хоть шаром покати. А в погребе только бочки с капустой да огурцами. И с тем уходят. Так мы и прокрутились бы до прихода наших, если б не Митька Хряк… — Коля умолк, словно рассказал все, что могло интересовать партизан.