— Сын! У тебя родился сын! — произнесла повитуха, поднося ребенка к матери. Счастливая, гордая улыбка появилась на потрескавшихся губах Ганги.

Не выдержавший крика старик отошел от изгороди, но как только открылась дверь и из дома выбежала соседка с тазом в руках, он потрусил к ней с неожиданной для его возраста резвостью.

— Ну?!

— Сын у нее родился! — выкрикнула довольная женщина. — Теперь у вас есть внук!

— Какое счастье! — прошептал растроганный старик, отворачиваясь в сторону, чтобы утереть слезы. — Я так и знал, что у Ганги родится сын!

Старик хотел сам посмотреть на малыша, но его не пустили в дом. Он не мог усидеть на месте, не поделившись с кем-либо своей радостью, Выбежав со двора, он припустил по улице, крича на бегу:

— Я стал дедушкой! Я стал дедушкой! У Ганги родился сын.

Радость рождения сына омрачало только одно — от его отца все еще не было никаких известий. Прошли дни и месяцы, а Ганга ничего не знала о своем муже.

Женщина не замечала понимающих взглядов, которыми провожали ее местные кумушки. Даже тени сомнения не закрадывалось в душу Ганги и не замутило светлый образ любимого, который она носила в своем сердце. Впрочем, теперь она могла видеть это лицо каждый день — ребенок был удивительно похож на отца. Даже дядя признал это.

Старик был счастлив, когда возился со своим внуком. Он стал заботливой нянькой. Когда Ганга уставала после неспокойной ночи, он сидел и баюкал малыша, раскачивая колыбель, больше похожую на гамак, сшитую из полосатой домотканой материи.

В один из таких дней женщина не выдержала:

— Конечно, нехорошо читать чужие письма… — она достала из коробки пожелтевший конверт, пришедший когда-то на имя Нарендера, — но, может быть, здесь есть адрес! Он должен знать, что у него есть сын! — Ганга передала письмо дяде. — Прочтите, пожалуйста!

Старик водрузил на нос очки, осторожно разорвал конверт и начал читать. Постепенно улыбка сползла с его лица. Он мельком взглянул на терпеливо ждущую Гангу:

— Может, не стоит его читать?

— Не беспокойтесь за меня, — понимающе сказала женщина. — Я сильная, все выдержу. Читайте, что там написано…

— «Нарендер! Мы получили от тебя письмо после долгого перерыва. Мы с бабушкой прочитали его и долго говорили о тебе и о твоем будущем. Бабушка сказала, что ты должен жениться. Она говорит — лучшей жены, чем я, тебе не найти…»

— Что?! — воскликнула Ганга. — Это какая-то ошибка!

Старик забормотал скороговоркой, спеша покончить с чтением:

— «Бабушка говорит, мы должны пожениться, и как только ты приедешь, нас сразу свяжут священными брачными узами. Жду тебя. Твоя Ратха».

Старик не выдержал и разрыдался. Но женщина сохраняла спокойствие. Она подошла к люльке, чтобы взглянуть, не проснулся ли малыш.

— Я все равно должна его найти. Даже если он забыл меня и женился на другой, он должен знать, что у него есть сын! Мой маленький Рао вырастет и никогда не простит мне, если я лишу его отцовской любви. Ведь мой сын ни в чем не виноват!

— Но как же быть?

— Я поеду в Калькутту, найду Нарендера и покажу ему сына. Пусть он тогда сам мне все скажет.

— Если ты решилась ехать, я отвезу тебя в город. Ты никогда не покидала деревни. Одна, с ребенком… Тебе будет очень трудно!

Ганга выпрямилась, сверкнула потемневшими глазами:

— Нет, спасибо, дядя. Я сама выбрала себе мужа и сама найду к нему дорогу. — Она помедлила и застенчиво сказала: — Скажите мне только: где находится Калькутта?

Старик невольно улыбнулся:

— А это очень просто. Здесь, где мы живем, Ганг начинается, а кончается там, где Калькутта…

Сборы были недолгими. Ганга брала с собой очень мало вещей — носильщика у нее не было. В основном все, что надо ее малышу. Скромные пожитки уместились в один узел.

Провожать женщину вышли все соседи. Впереди шел старик, рядом Ганга с ребенком, а за ними — молчаливая толпа.

Возле автобуса они остановились. Отсюда начинался долгий, трудный путь в другой мир, чужой и незнакомый.

— Вот, возьми, — вымолвил старик, протягивая тщательно завязанный в узел платок. — Здесь деньги, адрес и документы. Смотри, не потеряй.

Ганга взяла его одной рукой, удерживая другой ребенка. Не зная, куда девать платок, сунула его за пояс юбки.

Принимавшая роды соседка с жалостью смотрела на молодую мать. Она понимала, что другого выбора у Ганги не было. Несчастная родила ребенка, но муж сбежал обратно в город и не подает никаких вестей. Такое случается часто — ведь в горах не привыкли лгать и обманывать ближнего. Каждый мог постоять за свою честь, отомстив обидчику. А кто заступится за несчастную брошенную мать? Ведь у нее не осталось никаких заступников, кроме старика. Да еще пойди найди обманщика в огромном городе…

Автобус нетерпеливо засигналил. Женщина перехватила малыша поудобнее и ступила на подножку автобуса.

— Будь осторожна, Ганга! — выкрикивала ей вслед соседка. — В дороге всякое случается! Себя береги и своего малыша…

Но женщина уже не слышала ее, пробираясь между суровыми горцами. Все они с трудом отрывались от своей земли, от родных скал.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

На этот раз Нарендер стал не добровольным затворником, а просто заключенным. Утром служанка приносила ему завтрак, пока Джави стоял в коридоре и звенел ключами, как будто предупреждая сына, что он тут, рядом и всякие попытки прорваться наружу или передать письмо бессмысленны. В обед и ужин повторялось то же самое. Отец стал даже чаще бывать дома, чтобы присматривать за сыном получше. Сита иногда подходила к запретной двери и пыталась поговорить с сыном и как-то оправдаться перед ним, но Нарендер отвечал односложно, и хотя не проявлял никакой враждебности к ней, но и его заинтересованности в таких беседах с матерью она тоже не ощущала.

Нарендер читал, когда мог, пробовал заниматься. Но большую часть дня он проводил в придумывании способов побега и в написании писем Ганге. Пусть она не умеет читать — найдется кто-нибудь, кто расскажет ей о том, что в них написано. Лишь бы она знала, что он думает о ней и, если до сих пор не забрал ее с собой и не появился в деревне, то не по своей воле.

Сначала он пробовал вкладывать письма в книги, которые ему приносили из библиотеки, надеясь, что отец не заметит их и кто-нибудь, кто следом за ним возьмет их в Городской читальне, догадается отправить письма адресату.

Но из этого ничего не вышло — в конце первой недели отец молча показал ему стопку писем, которые аккуратно изъял из книг. Там были все они — ни одно не прошло этот кордон.

Просить слуг или мать Нарендер не хотел: они не могут идти против воли отца, а навязывать им просто жестоко. Тогда он стал привязывать к конвертам камешки из горшков с цветами и отправлять их с балкона своей комнаты подальше в сад, надеясь, что рано или поздно одно из них перелетит через ограду и упадет на улицу. А там, быть может, кто-нибудь из прохожих сжалится над ним и, истратив пару своих рупий на марку, отправит письмо по адресу.

Нарендер сам видел, как садовник собирал его белые конверты и отдавал их Джави, но не переставал каждое утро посылать Ганге весточки этим безумным способом, уповая на чудо.

Месяц шел за месяцем, траур продолжался, и ничего не менялось для Нарендера, спрятанного, как скелет в шкафу почтенного семейства. Надежда понемногу отступала, а с ней и душевные силы. Счастливый конец этой истории теперь казался ему невозможным. Образ Ганги перестал быть таким, как прежде: живым, полным красок и веселья, манящим и обещающим счастье, истончился понемногу, стал почти прозрачным — не так, как изношенная ткань, а как туман, растаявший над водой под лучами солнца.

Однажды Нарендер проснулся и понял, что прошел год с того дня, как умерла Деви. Целый год несвободы, тоски и отчаяния. Траур должен завершиться, а значит, будут перемены для узника. Не могут же они всю жизнь продержать его под замком — что тогда скажут знакомые и соседи?! Хотя, возможно, всех известили, что Нарендер нездоров или что у него, скажем, душевное расстройство из-за смерти бабушки… Хотя отец не станет ссылаться на психическую болезнь — ведь в его среде это считается чем-то позорным и бросает тень на семью не меньше, чем преступление.