Деви стала понемногу прислушиваться к тому, что говорил ей внук, анализируя не его слова, а интонацию, жесты, выражение лица. Сомнений не было — мальчик не просто влюблен, опьянен страстью. Чувство, которое пылает в нем, сильней, чем горячечная жажда наслаждений. Он полон любовью и… Он счастлив!

«О, боги! — испугалась Деви. — Он любит эту женщину! Он хочет сделать ее своей женой, привести в этот дом, прожить вместе с ней жизнь! Что же делать?»

Деви не была спесивой брахманкой, судящей всех людей согласно тому, к какой касте они принадлежат. Но длинная вереница предков, принадлежащих к браминам и гордившихся этим, не была для нее пустым звуком. У всякого свободомыслия есть свои границы, считала Деви. Можно дружить с кем угодно, даже с неприкасаемыми, приглашать их в дом, учиться вместе с ними, есть за одним столом. Но жена — это даже не самый близкий друг! Ей не скажешь: «До свидания, дорогая, увидимся завтра!» и не уйдешь в свой мир, построенный в соответствии с обычаями и традициями общества, к которому принадлежишь. С ней делишь все, и даже кровь мужа и жены смешивается в детях.

Бабушка никогда и представить себе не могла, что ее внук мог избрать невесту, которая не принадлежала бы к брахманам. Но эта девушка из Гималаев — она, как это следует из несвязных речей Нарендера, вообще ни к какой касте не принадлежит! Участь людей, не имеющих никакой касты, во всей Индии еще плачевнее, чем судьба кшатриев-неприкасаемых. Касты лишают за страшные прегрешения — например, вдову-брахманку, осмелившуюся вопреки древнему закону вновь выйти замуж. Куда лучше быть свинопасом или уборщиком нечистот, но иметь все-таки какое-то свое, зафиксированное место в обществе, чем жить вне предписанного богами устройства мира. И чтобы женщина, выросшая без касты, стала женой младшего из Сахаи?

Нарендер что-то все время твердил о голубых глазах. Сначала Деви думала, что это только поэтическая метафора, родившаяся у ее романтика-внука из-за пейзажа, на фоне которого прошел его бурный роман. Вода Ганга протекла через его душу, расцветив все своими красками. Но понемногу Деви стала с большим доверием относиться к тому, что девушка действительно обладала этим редким цветом глаз. Но ведь она не европейка! Так далеко в горы забиралось не так уж много британских офицеров, чтобы в нескольких поколениях оставить незаконным детям свои северные глаза. Возможно, она принадлежит к бирманской или тибетской народностям, живущим в Гималаях — на северных и северо-восточных склонах — шарпам, нага или еще каким-нибудь. Или она адиваси — одна из потомков дравидийских племен, населявших Индию еще до прихода сюда арийцев. Оттесненные в горы из плодородных долин, они до сих пор живут обособленной от остального населения жизнью, даже враждуют с ним, не желая смириться со своим положением угнетенных. Они даже не настоящие индуисты! Конечно, индуизм отчасти «переварил» их религиозные культы, впустив множество местных богов в свой перенаселенный пантеон, но сами адиваси по-прежнему молятся своим кумирам, предпочитая их всемогущим и требовательным богам прочих индийцев. Они живут изолированно, поддерживая внутри своего общества почти полное равенство, поклоняясь духам, веря в колдунов, ловя рыбу, собирая в лесах плоды и коренья. Если они выращивают кукурузу, то это уже неплохо для тех, кто до сих пор еще иногда добывает огонь трением одной палочки о другую. И вот теперь одна из них оставила свои заботы о диком меде и охоте с луком и стрелами, чтобы выйти замуж за Нарендера!

Кто бы ни была эта Ганга — бирманка, адиваси или правнучка какого-нибудь майора Грина, она не может стать женой Нарендера. Не может! Деви казалось, что она кричит это, но губы ее не шевелились. Пусть она неприкасаемая или вообще без касты, но воспитание, культура?! О чем он будет говорить с ней через два дня после свадьбы? О ее голубых глазах? О красотах Ганга, которые она вряд ли видит так же, как и он, — для нее река, наверное, это место, где можно ловить рыбу. Не могут под одной крышей ужиться два совершенно непохожих друг на друга человека. Вот Ратха — та станет настоящей подругой, способной понять каждое движение души своего мужа, обсудить с ним его планы, посоветовать, удержать от ошибок. А эта?! Она ведь, наверняка, даже читать не умеет!

Ради самого Нарендера надо вырвать с корнем этот проросший в нем цветок любви! Допустим, молодая жена научится пользоваться туалетом, салфетками или выключать свет. Но ведь ее никуда нельзя будет привести, никому показать. Мальчику придется вести жизнь затворника — вечно сидеть и смотреть на свою прекрасную половину и детей, происхождение которых не возьмется истолковать с точки зрения принадлежности к касте ни один брахман из храма.

Надо спасти, уберечь Нарендера! Деви забеспокоилась, пытаясь подняться из кресла, как будто в такой момент ноги могли смилостивиться к ней и понести ее легкое тело. Ей казалось, что нужно куда-то бежать, что-то делать, предпринять немедленно, потому что еще минута — и все будет кончено.

— Бабушка, что ты делаешь? — испуганно закричал внук.

— Нет, нет, ничего, — опомнилась Деви.

Она закрыла глаза и поднесла руку ко лбу, пытаясь слушать то, что он продолжал говорить, не умолкая ни на мгновение.

— Бабушка, любимая моя, я ведь дал обещание, что, как только получу твое благословение, сразу же вернусь за ней, — бормотал внук, беря другую ее руку и прижимаясь к ней лицом. — Пощади меня, откажись от помолвки.

О, боги! Еще и помолвка! Деви забыла о ней, ошарашенная тем, что рассказал ей внук. Еще и это — завтрашняя церемония обручения, на которую уже приглашены гости, почти пол-Калькутты! Да что гости?! А бедняжка Ратха? Чем она провинилась? За что ей пережить такое унижение? Кто потом женится на девушке, от которой отказались ради какой-то горянки?

— Ратха без меня проживет, — сказал вдруг Нарендер, как будто прочитав ее мысли. — Она сильная, смелая. У нее все есть, и счастье найдет ее. А Ганга без меня погибнет, погибнет — я уверен в этом.

Погибнет?! Чего только не внушила ему эта девица! Глупый мальчишка верит во все эти сказки о смерти из-за обманутой любви!

Нарендер встал на колени и взял в руки сосуд с водой, привезенный из тех мест, где жила его ненаглядная Ганга.

— Я клянусь тебе, бабушка, этой святой водой, что скорее умру, чем нарушу свое обещание, — решительно сказал он. — Она моя жена, хотя свадьбы и не было. Наш союз скреплен не обрядом, а тем, что куда прочней и крепче, — моим словом.

Он ждал, что она произнесет в ответ хоть один звук, но Деви молчала. Она вела такой бурный диалог с ним внутри себя, что поддерживать еще одну беседу было выше ее сип. Но смысл сказанного внуком она прекрасно поняла — он предупредил, что, если его заставят жениться на другой, — он умрет.

Насколько серьезны эти угрозы, бабушка не сомневалась. Нарендер, в отличие от этой Ганга и многих других, не стал бы бросать таких слов на ветер. Он доведен до отчаяния, загнан в угол, и у него осталось слишком мало средств, чтобы защитить себя и то, что он считает своей любовью.

— Бабушка, ты всегда понимала меня! — взмолился Нарендер, протягивая к ней руки, как делал это маленьким мальчиком, ища в ее объятиях убежище от всех бед на свете. — Неужели ты оставишь меня в такой момент моей жизни, когда мне, как никогда, нужна твоя помощь, а главное, понимание и поддержка?!

Деви показалось, что ее сердце сейчас разорвется. Ее Нарендер, ее мальчик, любимый, лелеемый, обожаемый внук в отчаянии протягивает к ней руки, а она не хочет утешить его, как делала это всегда, успокоить, защитить от всех несчастий и пообещать, что все плохое уже позади! Что это делается на свете?!

Она вдруг приподнялась, держась руками за кресло и, будто устремляясь навстречу внуку, упала вперед. Нарендер едва успел подхватить ее, иначе через мгновение Деви лежала бы на ковре, уткнувшись в цветной орнамент.

— Бабушка? Что с тобой? — забормотал внук, вглядываясь в ее синеющее лицо. — Помогите! — закричал он, поняв, что случилось что-то страшное.