На лице Деви застыла улыбка, но глаза были закрыты.
— Ты хочешь отдохнуть? — спросил юноша, все еще надеясь, что ему только почудилось самое страшное.
Однако, когда он вновь взял ее руку, она была так холодна, что это лишило его последних сомнений.
— Скорее! — закричал он, выбежав в коридор. — Сделайте же что-нибудь!
Отовсюду послышались торопливые шаги, и к комнате устремилось множество людей. Первым прибежал старенький доктор, который уже сорок лет наблюдал хозяйку дома. Приложив к ее груди фонендоскоп, он тщательно вслушался, но через несколько мгновений поднял к столпившимся вокруг кровати людям расстроенное лицо.
— Ее больше нет, — покачал врач головой, глядя в окно. — Это конец.
— Нет! — закричал Джави, бросаясь к матери.
Он повалился на колени рядом с постелью и обнял плечи Деви, сотрясаясь от рыданий.
— Мама, мама, если бы ты знала, — повторял он. — Если бы ты только знала…
Медики и домочадцы стали тихонько выходить из комнаты, оставляя сына наедине с матерью. Нарендер, не отрываясь, смотрел на бабушку и коленопреклоненного отца.
— Пойдем, пусть и он побудет с нею. — Сита сказала это так, будто просила Нарендера уступить отцу то, что принадлежало Нарендеру, — право остаться сейчас с Деви. — Он очень любит ее…
Сите казалось, что сын не слушает ее, но тем не менее он покорно вышел вслед за матерью и позволил ей отвести себя в свою комнату. Но когда они уже подошли к дверям, из бабушкиной спальни выскочил с перекошенным лицом Джави.
— Я убью его! — кричал он. — Что ты сказал ей, мерзавец?
— Что я сказал? — механически повторил Нарендер и тяжело задумался, как будто хотел и не мог сосредоточиться, чтобы дать отцу честный ответ.
Ему казалось, что еще несколько мгновений — и ему удастся осознать, что от него требуется, но Джави не намерен был ждать. Он оглянулся, ища что-нибудь потяжелее, и наткнулся взглядом на подставку для тростей, где стояла бабушкина палка — из тех, которыми она пользовалась еще до инвалидного кресла. Это орудие вполне устроило его, и, схватив трость, он с наслаждением опустил ее на спину не ожидавшего нападения сына.
— Ты объяснишь мне, что сказал ей! — взвыл Джави, снова и снова нанося удары не оказывавшему никакого сопротивления Нарендеру. — Я все равно узнаю, как именно ты свел ее в могилу!
Сита повисла у него на руках, пытаясь защитить сына, который, казалось, и не ощущал боли. Нарендер только удивленно смотрел на отца, как будто не понимая, зачем он все это делает.
— Остановись! — взмолилась мать. — Как у тебя рука поднялась на него в такую минуту. Посмотри, ему еще хуже, чем тебе!
Но Джави испытывал сейчас такое горе, что не мог поверить в чужую боль. Сын казался ему врагом, намеренно сведшим в могилу свою бабушку — как знать, не затем ли, чтобы траур отменил грядущую помолвку, которая явно не пришлась ему по вкусу.
«Я не успел! Я не успел!» — билось в голове обезумевшего Джави. Смерть матери отняла всю жизнь тлевшую в нем надежду все исправить, переменить, объяснить ей, что на самом деле он, а не Джай и не Нарендер ближе и нужнее ей. Он — ее единственный близкий человек, любящий, страдающий за нее, готовый отдать все ради ее благополучия, а не эти баловни судьбы, получившие незаслуженно то, что по праву принадлежит только ему. Пока Деви была жива, у него оставалась мечта, что однажды это случится — она все поймет и потянется ему навстречу, глядя на него так, как бывало в детстве. Он часто представлял себе, как именно это произойдет, что скажет каждый из них и какое впечатление произведет их искреннее примирение на остальных участников драмы его жизни.
Теперь у него не было надежды. Деви умерла, не признав его своим избранником и любимцем. Он чувствовал себя обманутым и несчастным, как будто оборвалась нить, связывавшая его с детством, юностью, добром и нежностью, и осталась только грязная, тяжкая и беспросветная работа жизни.
Ему нужен был виноватый, потому что иначе пришлось бы признать виновным в душевной разлуке между собой и матерью кого-нибудь из них двоих. Он не мог обвинить мать и не хотел — себя.
Нарендер в этих обстоятельствах был самой удобной мишенью. Человек, которому бабушка оказывала совершенно однозначное предпочтение перед всеми другими, был с ней во время инфаркта. У них, несомненно, состоялся тяжелый разговор, во время которого обсуждалось что-то очень важное. У Джави не было сомнений — Нарендер серьезно расстроил Деви и, наверное, нанес ей удар, от которого она не смогла оправиться. Он был виновен, и ему не стоило ждать прощения от отца.
— Она всегда защищала тебя! Во всем потакала — и вот чем кончилось! — кричал Джави. — Я вырастил в своем доме убийцу моей матери!
Трость прочертила широкую багровую полосу на лице Нарендера, которое он даже не пытался прикрыть. Сита громко вскрикнула и встала между мужем и сыном, готовясь принять следующий удар. Но внезапно чья-то сильная рука выхватила у Джави трость и далеко отбросила ее. Из-за его спины вышей Джай с горящими глазами.
— Ты хочешь, чтобы в доме стало два покойника? — гневно спросил он у брата. — Ну, что такого мог сказать бабушке бедный мальчик, любящий ее без памяти?
Его появление, похоже, даже обрадовало Джави. Еще бы, ведь появился враг номер один, первым вытеснивший из сердца Деви старшего сына. Конечно, и у него тоже руки в ее крови — ведь его беспутство отняло у матери немало сил. Прилетел поглядеть, что стало с той, из которой его похождения вытягивали последнее здоровье!
— А в твоих советах я не нуждаюсь! — огрызнулся Джави. — Радуйся, ты добился своего — она мертва!
— Что ты говоришь, несчастный?! — покачал головой его брат. — Не стоит испытывать мое терпение, предупреждаю тебя!
— Да кто ты такой, чтобы мне угрожать?! — опять перешел на крик Джави, наступая на брата, который был куда ниже ростом и гораздо уже в плечах. — Я терпел тебя, пока жива была мать, а теперь убирайся отсюда, иначе я… я пущу тебя по миру!
— Не беспокойся, это в последний раз, ведь я ходил сюда не ради тебя, — усмехнулся Джай. — Если хочешь пустить меня по миру, давай — мне не страшно. Но не смей мучить жену и сына. У меня нет своих детей, а потому Нарендер для меня не чужой. И если ты через пять минут после смерти матери избиваешь того, кого она любила больше жизни, то ради ее памяти я не позволю этого! Запомни, узнаю, что ты коснулся Нарендера пальцем, — берегись, я пойду на все!
Он резко повернулся и отправился в комнату матери, чтобы проститься с ней навсегда. Джави смотрел ему вслед, сжимая кулаки. Он жалел о том, что последнее слово осталось за братом, но мысль, что ее душа, еще витавшая в доме, наблюдала за тем, как он бил одного из ее близких и выгнал из родительского дома другого, отняла у него остатки сил и прогнала желание бесноваться. Он выругался про себя и пошел вниз, торопясь вырваться хотя бы на несколько минут из дома, где лежало тело матери.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Потянулись дни и месяцы тоски и отчаяния. Нарендер почти не выходил из комнаты — только иногда спускался в сад и стоял под любимыми бабушкиными деревьями, стараясь представить себе, что она видела и о чем думала, сидя здесь в своем кресле. Занятия в университете давно начались, но Нарендер отказался уезжать в Шантиникетон, сказав матери, что не сможет сейчас учиться. Она не настаивала, а отец ни разу не заговаривал с ним ни о чем со дня смерти Деви. Впрочем, они и не встречались, тщательно избегая друг друга.
Нарендер старался не думать о Ганге. Смерть бабушки как будто провела между ними черту, сделав даже мысли о девушке полными привкуса горечи и безнадежности. Ганга была теперь такой же недоступной, принадлежащей другому миру, как способность летать — ведь как бы ни хотелось Нарендеру броситься со скалы, чтобы воспарить к облакам, он не мог выпустить из виду, что крылья за спиной не раскроются и тело не станет невесомым.
Теперь ему казалось странным, что еще так недавно он был человеком, который вполне мог считать себя баловнем судьбы — богатый, красивый, любимец бабушки и матери, обладатель железного здоровья и признаваемого многими ума. Единственной его проблемой были испорченные отношения с отцом, но и это не имело решающего значения для того, как складывалась его жизнь, потому что у отца всегда был противовес в лице Деви.