Он до утра бродил по комнате, вышагивая от стены к окну, и думал о том, что ему теперь делать. Многое стало куда яснее уже к тому мгновению, как из-под ставен пробились первые утренние лучи солнца. И главное, что было решено, — это поездка к Ганге.

Ганга — вот что главное и единственное, что надо было спасать. Три месяца — долгий срок, и за это время с ней что угодно могло случиться. Что она думает о нем, кем теперь считает? Обманщиком? Ничтожным маменькиным сынком, испугавшимся трудностей, вставших на пути их союза? Или она решила, что он болен, а может быть, и умер, и сейчас мечется, страдая от страхов и неизвестности.

Как страшно то, что он даже не послал ей весточки о себе за все это время — теперь оно казалось ему периодом тяжелой болезни, после которой шло медленное и трудное выздоровление. Нарендер понимал, что отчаяние, вызванное смертью бабушки, давало ему плохие советы. Его прежняя стремительность уже вызвала приступ у Деви, окончившийся так трагически, теперь же новой бедой грозила его долговременная апатия — кто знает, до чего довела она Гангу и каково ей было все это время?

Скорее, скорее к Ганге! Прижать к себе ее хрупкие плечи, утешить, успокоить и попросить прощения. Бабушка назвала ее перед смертью своей невесткой — чье еще благословение ему нужно, чтобы стать мужем этой удивительной девушки? Что его удерживает здесь? Только мать, только жалость и нежность к ней. Бедная мама! Вот если бы и ее забрать с собой в свою новую жизнь! Может быть, она почувствовала бы себя счастливой, обретя свободу от отца — от его всеподавляющей воли, придирчивости, капризов и непоследовательности. Но ведь она не поедет. Она любит свою клетку, не зная, что за ее пределами есть целый мир, и не интересуясь им. Она не бросит своего тирана, потому что испытывает сострадание к тому, кто считает себя властелином всего ее существования. Какие нелепые, запутанные, неестественные отношения! Нет, у них с Гангой все будет иначе — просто, чисто и искренне.

Нарендер пересчитал свои деньги и с досадой убедился, что их не хватит даже для того, чтобы добраться до Ховры. Его студенческая карточка действительна только в пределах Шантиникетона, а кредит универсальный почти исчерпан — отец давно уже не перечислял денег на его счет, привыкнув к мысли, что сын все время сидит у себя в комнате и ни в чем не нуждается. Наличных слишком мало, чтобы отправляться в дорогу.

Даже если бы отец полностью лишил его наследства, Нарендер все равно не остался бы нищим — он знал, что бабушка завещала ему свое небольшое состояние, которое ее дети, вопреки обычаю, предписывающему вдове весь остаток жизни провести в нищете или живя за чужой счет, оставили матери. Этих денег хватило бы на то, чтобы скромно, но без особой нужды жить с Гангой где-нибудь вдали от роскоши и комфорта. Но Нарендер не был уверен, что все пункты завещания уже выполнены и он действительно сможет воспользоваться этими средствами в ближайшее время. Пока что он думал о том, у кого бы занять денег на билет.

В Шантиникетоне сделать это было почти невозможно. Здесь не принято было иметь большие суммы наличными, да и невозможно получить их с кредитной карточки — не существовало ни банка, ни банкомата. Зачем все это, если все равно потратить крупную сумму в студенческом поселке не на что?

Оставалось попросить у кого-нибудь в Калькутте. Но у кого? Самой богатой среди его городских приятелей была Ратха, остальные или совсем ничего не имели, или имели так мало, что требуемая сумма была бы серьезным испытанием их бюджету, тем более, что Нарендер не знал, когда именно сможет отдать деньги. Просить их у Ратхи?.. Ехать к жене на деньги несостоявшейся невесты… Что-то в этом было нехорошее, унизительное для них обоих. Хотя, как рассудил Нарендер, унизительно и непорядочно думать, что Ратха, человек благородный и тонкий, может быть оскорблена такой просьбой. Теперь ему уже казалось, что они оба — и он, и Ратха — жертвы одной грязной интриги, и кому, как не им, нужно сплотиться и помогать друг другу. Опьяненный вернувшимся к нему чувством свободы и новыми силами, он на все смотрел легко и без лишних сомнений.

«Это только покажет ей, что я по-прежнему считаю ее близким человеком», — подумал Нарендер и решительно набрал номер ее телефона.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Ратха прожила все время после смерти Деви как во сне. Она чувствовала себя так, будто с ней случилось несчастье, которое ей никак не удается осознать, но рано или поздно это придет, и тогда ее ждет страшная мука.

Сначала ей казалось, что это смерть бабушки Нарендера произвела на нее такое впечатление. Потом она убедилась, что это только часть ее подавленности и постоянного беспокойства. Помолвку отложили, но рано или поздно вопрос о ней должен встать снова. И что тогда?

Ратха не могла забыть того, как вел себя Нарендер в момент возвращения, когда ему сказали о сюрпризе, который приготовила ему семья. Нет, это не было удивлением или даже шоком, возникающим просто от неожиданности — не стоило обманывать себя на этот счет. Нарендер был потрясен и расстроен перспективой стать ее мужем. Он не только не обрадовался этому, а, наоборот, выглядел огорченным.

Ратха пыталась понять, что могло ввергнуть его в отчаяние. «Может быть, он вообще не хочет жениться? Или ему неприятна мысль стать именно моим мужем? — думала она. — Но почему? Ведь он явно отдавал мне предпочтение перед другими девушками. Мы даже могли считаться друзьями. Пусть он не влюблен в меня, что плохого в том, что родители хотят видеть нас супружеской парой? Мы прекрасно подойдем друг другу, и, я уверена, он полюбит меня со временем».

Временами она начинала ненавидеть Нарендера за то, какую тоску теперь испытывала. Ведь это он повинен в том, что она почувствовала себя униженной. Да кто он такой, в конце концов, чтобы оскорблять ее своей холодностью, равнодушием, невниманием? У него умерла бабушка, но ведь это не причина, чтобы за три месяца не только не позвонить той, кого ему выбрали в жены, но и не подойти к телефону, когда она сама ему звонила. Если он против этого брака, так пусть скажет ей откровенно. Почему же Нарендер молчит и не предпринимает никаких шагов, только мучая ее неизвестностью? И как тогда объяснить то, что его бабушка — самый близкий ему человек, знающий все его мысли, все секреты, хотела этого союза и вела себя так, как будто это было их общей с внуком мечтой?

Однако девичья жажда любви и счастья не давала Ратхе окончательно отказаться от мысли, что, несмотря ни на что, Нарендер любит ее. У нее всегда было наготове несколько спасительных аргументов в пользу этого, которые не показались бы убедительными никому на свете, кроме нее самой.

А что, если он так холодно вел себя в тот вечер, когда вернулся из Ганготы, просто потому, что был потрясен свалившимся на него счастьем? Может быть, он слишком долго мечтал об их свадьбе, и когда понял, что это не только реально, но и произойдет в ближайшее время, то не мог поверить в радостную весть и растерялся. Ведь он не такой, как другие, он такой чувствительный, тонкий, поэтичный…

И, может быть, именно из-за этих его качеств он не может позволить себе говорить с Ратхой или встречаться с ней после смерти бабушки. Ведь он потерял дорогого человека, и ему может казаться дикой и кощунственной сама мысль о том, чтобы быть счастливым и наслаждаться своей любовью в то время, как бабушка уже не разделит его радость?

В таких размышлениях Ратха проводила целые дни, переходя от самого мрачного, черного отчаяния к самым радужным надеждам. Здравый смысл подсказывал ей одно, а зеркало, молодость и желание быть счастливой несмотря ни на что — совсем другое. Однако время, прошедшее с того памятного дня, не прибавляло ей оптимизма.

И вот однажды она услышала в телефонной трубке его голос. Сердце ее так стучало, а руки так дрожали, что пришлось извиниться и попросить немного подождать. Девушка отставила трубку и с трудом перевела дыхание. «Неужели я дождалась этого дня? — подумала она, возвращаясь к разговору. — Но нужно держать себя как можно спокойнее, чтобы он не понял, как много значит для меня этот звонок, а то вообразит себе невесть что!»