Следователь провел несколько допросов, которые он называл беседами, с Нарендером, Гангой. Поговорил с руководителем группы студентов, даже Вишну допросил. И все же пришлось ему признать поражение. Его пинкертоновские версии не нашли никакого подтверждения. Следователь еще немного побыл в деревне, поправляя здоровье целебным козьим молоком, которое ему так понравилось, и вскоре уехал.

Старосте показалось, что он неохотно покидал деревню. Но, видимо, следователь не мог жить без преступлений, а в горах их было так мало, что блюститель порядка затосковал без громких ограблений и ужасных убийств.

Вскоре пришла пора расставаться влюбленным. Обвенчанные горами, Нарендер и Ганга стали мужем и женой. Юноша искренне в это верил. А бесхитростной Ганге не нужно было больше никаких формальностей — она выполнила старинный обряд ночи полнолуния, и в глазах всех местных жителей стала законной женой горожанина.

Влюбленные прощались на берегу реки, которая свела их, слила воедино, превратив в одно целое. Так безымянные ручьи, соединяясь, образуют могучую реку.

— Твоя ганга, господин, — сказала девушка, протягивая серебряный сосуд с драгоценной влагой.

Юноша опустил глаза, принимая кувшинчик. Он все же чувствовал неловкость своего отъезда. Это было похоже на бегство.

— Сейчас я уезжаю один, но скоро вернусь и заберу тебя с собой. Мне надо только получить благословение бабушки. Знаешь, какая она у меня хорошая!

— Я буду ждать вас, господин, даже если вы не вернетесь. Я буду ждать, пока живу.

— Ну что ты! Я уверен, разлука не будет долгой.

Ганга наклонилась и прикоснулась к его ногам:

— Я сильная, вытерплю разлуку. Но не допусти, господин, чтобы твоя Ганга стала несчастной. Пусть наша любовь останется чистой, как священная вода, которую ты увозишь с собой.

Юноша смотрел в ее прозрачные глаза, стараясь запомнить любимую в ее печали. Он хотел увезти с собой ее образ, меняющийся, словно река: вот она сверкает и искрится под солнечными лучами, а вот она хмуро бурлит, разбрасывая дождь холодных брызг.

А между тем студенты уже сидели в автобусе. Ждали одного Нарендера. Профессор волновался, спрашивал Вишну, где его друг, но тот лишь пожимал плечами.

— Что же делать? Мы же не можем уехать без него! Я же с утра всех предупредил, неужели нельзя было подготовиться?!

Но вот, наконец, прибежал долгожданный опаздывающий, вскочил в тронувшийся автобус. Двери с шипением захлопнулись. Автобус легко покатил под уклон.

Нарендер сел рядом с Вишну, который придерживал для него место. Юноша сначала сидел молча, уставившись в одну точку, не отвечая на расспросы друга. Но вот он случайно обернулся и увидел бегущую по отвесным камням над дорогой фигурку. Он сразу узнал ее.

Ганга провожала возлюбленного. Она вышла по тропе к изгибу дороги и теперь неслась по склону, цепляясь за деревья, не обращая внимания на хлещущие по лицу ветви. Ей хотелось увидеть хотя бы автобус, в котором уезжает ее любимый. Она не подавала виду, как тяжела разлука, потому что знала — он будет переживать и мучиться. Пусть в памяти останется прежняя Ганга — веселая и жизнерадостная.

Но теперь ее никто не видит, никто не заметит слез, бегущих по щекам. Несчастная женщина потеряла все в одночасье — единственного брата и мужа. Теперь она осталась совсем одна. Переполнявшая душу тоска выплеснулась в песне.

Гулкое эхо подхватило песню Ганга и долго носило ее в горах, пока не занесло в открытое окно автобуса.

Нарендер вздрогнул. Он услышал прощальные слова любимой, которые ветер прошептал ему, ласково растрепав густые волосы.

Нарендер не мог дождаться, когда в окошко такси увидит чугунную решетку ворот своего дома. Все-таки это удивительно — вернуться домой после долгого отсутствия, а оно казалось просто бесконечно долгам из-за множества важных событий, случившихся в это время, и серьезных перемен, происшедших с ним.

Что такое родной дом, понимаешь даже не вдали от него, а когда подъезжаешь к нему, минуя с детства знакомые перекрестки, соседские особняки, перед которыми, как всегда, стоят сторожа, лица которых видел каждый день, направляясь в школу. Кажется, что, как только войдешь в свою дверь, произойдет что-нибудь удивительное, радостное. Думаешь о том, как счастливы будут все вновь увидеть тебя — тем более таким повзрослевшим, изменившимся. Улыбаешься от одной мысли о том, сколько новостей привезешь сам и узнаешь от родных. А какое удовольствие сесть опять в свое кресло, принять из рук матери чашку с дымящимся чаем, заваренным так, как делают это только здесь, в твоем доме, и больше нигде на свете, а потом лечь в свою постель на крахмальные простыни и, уставившись взглядом в причудливый узор шторы, думать о том, что завтра наверняка начнется новая, удивительная жизнь в любимом и любящем доме.

Для Нарендера это возвращение — первое серьезное возвращение после первой серьезной и значительной отлучки — было еще более обещающим, чем для любого другого человека в Калькутте, — ведь оно означало еще и скорое воссоединение с той, о которой так болело его сердце, будто потерявшее в горах свою лучшую половину. Ему надо только объяснить все родным, получить их благословение, чтобы отправиться за Гангой — за его женой перед всевидящими богами.

Нарендер в душе понимал, что убедить отца в том, что его отношения с Гангой — самое важное в жизни, ему вряд ли удастся. Но мать и, главное, бабушка — они поймут. Они простят его за несогласованный с ними поступок и дадут свое благословение этому браку. Да и отец… Сейчас Нарендеру казалось даже, что и тот не сможет противиться силе урагана, подхватившего его сына и унесшего в горы, туда, где, может быть, сходят на землю боги.

«Все будет хорошо для нас с тобой, Ганга, и скоро ты войдешь в этот дом как его молодая хозяйка», — думал Нарендер, мысленно давая любимой обещания и произнося слова, которые не успел сказать, глядя в ее синие глаза.

— О, господин! — пораженно отшатнулся от него привратник. — Вы приехали?

— Приехал, приехал! — рассмеялся Нарендер, готовый сейчас обнять каждого, кто попадется на его пути. — А ты думал, это мой дух ломится в ворота?

Опережая слугу, побежавшего в дом сообщить радостную весть, Нарендер быстрее ветра промчался в холл и полетел по лестнице.

— Мама! — закричал он, увидев выходившую из своей комнаты с чашкой в руках Ситу. — Мамочка!

— Нарендер! — она бросилась к нему, расплескивая какую-то жидкость из накренившейся чашки. — Как ты? Как доехал? Не заболел? Устал?

— Не слишком ли много вопросов сразу, — улыбнулся он, обнимая ее. — На все отвечу, а теперь скажи, где бабушка?

Сита почувствовала, как ее чуть кольнула застарелая ревность: все дети, вернувшись после долгого отсутствия, ищут мать, а Нарендер — свою любимую бабушку. Но, впрочем, Сита знала, почему так вышло, и не могла ни в чем упрекнуть ни его, ни Деви.

— Я здесь! — раздался снизу счастливый голос, и Нарендер, свесившись через мраморные перила, увидел, что Деви ждет его у подножия лестницы, вынырнув откуда-то на своей быстроходной коляске.

Прыгая через три ступеньки, он спустился к ней и, прижавшись на мгновенье, принялся от избытка чувств кружить ее экипаж.

— Хватит! Хватит, полоумный! — закричала Деви. — Что ты делаешь?! Я сейчас упаду!

— Да кто ж тебе даст упасть, пока я жив?! — удивленно воскликнул внук. — Ты на это даже не рассчитывай. Как я скучал по тебе!

— А по мне ты, конечно, скучал далеко не так сильно, — вышел из кабинета отец. — Я вряд ли могу рассчитывать на такое бурное чувство, но…