— Покажется ли ей естественным?..
— Что вы будете заниматься мной? Конечно. Напротив, она будет очень рада. У нее столько дел… Приходите, когда захотите.
В этот вечер передо мной наметился, еще совсем смутно, как тропинка в лесу, окутанная утренним туманом, тот путь, который предстоит мне пройти, и впервые после аварии я заснул без снотворного.
— Ну как вы сегодня утром? — спросил Дрё, складывая зонтик и усаживаясь рядом с кроватью.
— Отныне, — ответил Ришар, — здесь не видно никого, кроме вас.
— Я бы плюнул на все это, — продолжал комиссар. — А вот королева-мать продолжает надоедать нам, а так как у нее солидные покровители, приходится потакать. Вбила себе в голову, что ее брата убили… Что вы хотите… Глупо, конечно, но я продолжаю расследование. По крайней мере, делаю вид.
— Мы все еще ее излюбленные подозреваемые?
— Нет. Или, скорее, она сейчас подозревает всех. Она хочет нанять сторожей с обученными собаками. Я ее выслушиваю. Я ее успокаиваю, так как она убеждена, что ее жизнь в опасности. А потом я поднимаюсь к вам, чтобы развеяться.
Дрё зажег сигарету, выплюнул попавшую на язык табачинку.
— Заметьте, — сказал он, — все, что она рассказывает, не так уж и глупо. Однажды я сам задался вопросом, не был ли это кто-либо со стороны… В этом случае предположений значительно прибавилось бы. Но факты остаются фактами.
Он хитро улыбнулся. Ришар ответил ему тем же.
— Если бы я знал, почему он решил изменить завещание! — мечтал вслух комиссар.
— Конечно, — поддержал Ришар.
— Естественно, вы не знаете.
— Я вам уже говорил об этом.
— Вы правы. Я переливаю из пустого в порожнее. Кстати, я посмотрел еще раз один ваш фильм. Нападение на Центральный банк, помните?
— Да. «Тайна комнаты-сейфа». Поставить было не сложно. Но придумано изобретательно.
— Кто руководит трюками в таких случаях?
— Когда как. Сценарист придумал, что я смогу использовать кабель грузового лифта. Но я сам рассчитывал каждое движение, каждый прием.
— Словом, все детали операции.
— Именно так. Если что-то упустить, даже самое незначительное, наверняка сломаешь шею. Именно поэтому я предпочитал работать с макетом. Даже при осуществлении самого простого прыжка я рассчитывал траекторию движения… Необходимо все учесть: вес, скорость, угол и даже ветер.
— Черт возьми! Нам повезло, что вы действовали на стороне закона. Иначе…
Комиссар встал и прошелся по комнате.
— Какие у вас отношения с Шамбоном? Все еще хорошие?
— Почему вы думаете, что они могут испортиться?
— Кто знает… Теперь, когда его дядя мертв, жить под одной крышей с молодой вдовой…
Ришар откровенно смеется:
— Вы не из тех людей, комиссар, которые верят сплетням.
— Между нами, — настаивал комиссар, — действительно ли мадам Фроман убита горем?
— Скажите честно, что у вас на уме? — шутит Ришар.
— Ну вы даете, — возразил комиссар. — Задняя мысль! Еще нужно, чтобы она была, эта мысль! До свидания, мсье Монтано, — протягивая руку, прощается комиссар.
— Я вас провожу.
Ришар на костылях провожает комиссара и долго смотрит ему вслед.
— Ищи! — прошептал он. — Ищи, собачка! Еще не скоро найдешь.
Фроман был в отъезде, когда меня перевезли из клиники в замок. Шамбон позаботился о моем размещении. Он настоял на том, чтобы показать мне несколько комнат, из которых я смог бы выбрать. Иза хотела, чтобы моя комната находилась поближе к ее, но я выбрал эту, самую отдаленную. Я хотел, чтобы все в Колиньере почувствовали, что мое пребывание будет незаметным. Шамбон сказал мне, что в моем распоряжении телефон и я могу звонить куда захочу. Таким образом, я был независим так же, как в отеле. И с машиной! Я уже умел ею пользоваться, научился подтягиваться на руках, чтобы перелезть с кровати на кресло и обратно. Мне нужна была помощь, чтобы надеть брюки, но я значительно преуспел в искусстве цепляться, висеть, передвигаться, почти как обезьяна в клетке. Даже если бы мне ампутировали ноги, я все равно остался бы таким же ловким.
— Если вам что-нибудь понадобится, не стесняйтесь, — говорил Шамбон. — Мой дядя хочет, чтобы вы чувствовали себя как дома.
Глупости, конечно. Ведь я жил у своего палача. Лужайка, которая простиралась под моим окном и выходила к Луаре, принадлежала ему; все принадлежало ему: бабочки и птицы, облака и раскинувшееся над холмами небо. Все, что я видел вокруг себя, радовалось и двигалось. Я сидел в своем прекрасном кресле в первом ряду партера и смотрел, как проходила жизнь. Спасибо, мсье Фроман! Однажды, когда Иза наводила порядок в моей комнате, я дернул ее за рукав.
— Подожди минуту, — сказал я.
С чего начать? Я приготовился к разговору, но вдруг дикая боль стиснула мне горло и не давала вымолвить ни слова.
— Ты думала о том, в каком положении мы находимся?
— Да.
— Ты знаешь, почему он меня оставил здесь, у себя?
— Да. Из-за меня.
— Но как ты думаешь, сколько времени он будет влюблен в тебя? В конечном счете речь идет именно об этом.
— Да.
Нас объединяла опасность. Нам не нужны были слова. Мы общались флюидами, как насекомые.
— Я ему не уступлю.
— Конечно.
Она замолчала и принялась грызть ноготь.
— Ты хочешь, чтобы я вышла за него замуж? — наконец спросила она.
— Да. Я хочу, чтобы ты вышла за него замуж.
Она наклонила ко мне голову и шепотом спросила:
— Ты знаешь, что делаешь?
— Да. Я хочу, чтобы ты была в безопасности.
— И когда мы будем в безопасности?
Она смотрела на меня пристальным и тревожным взглядом.
— Свадьба, — прошептала она, — это только начало. Да?
Я поцеловал ее.
— Я все беру на себя. Прежде всего, безопасность. Мы не должны чувствовать себя квартирантами. Потом… Я тебе все объясню.
— Объясни сейчас.
— Брак можно разорвать.
— Развод?
— Да. Не для собак же он существует.
— Ты думаешь, что такой человек, как он, позволит, чтобы им вертели? Ты что-то скрываешь.
— Нет, малышка. Уверяю тебя. Я знаю не больше твоего, чем все это кончится. Но мы будем умнее, хитрее. Поверь мне.
Оставалось ждать. Иза занималась Фроманом. Я принялся за Шамбона. Нетрудно было заметить, что Иза очаровала его. Если бы я мог играть Шамбоном против его дяди! Шамбон, бедный боязливый невинный отрок, метался между двух огней: старухой и Фроманом. Как мне вскоре стало известно, он занимал на заводе самую второстепенную должность. Он был ни к чему не приспособлен. Но такие барашки становятся опасными, если довести их до бешенства. Оставалось привить ему бешенство. Я занялся этим незамедлительно. Он прибегал ко мне, как только у него выпадала свободная минута.
— Я увожу вас, — предлагал он. — Мы погуляем в парке, вам необходимо подышать свежим воздухом. Пойдемте, сделайте маленькое усилие.
И он катил мое кресло на лужайку. Там была небольшая площадка и скамейка, откуда можно было наблюдать блестевшую на солнце реку, которая сливалась вдали с голубым горизонтом. Мне казалось, что я любуюсь сказочной страной через плечо Моны Лизы.
— Все хорошо? Вы не замерзли?
Он всегда думал, что раз мои ноги не двигаются, значит, они замерзают. Я набивал трубку.
— Знаешь, Марсель, — начал было я.
Это было сказано самым естественным тоном с самого первого дня моего пребывания в замке или чуть позже.
— Знаешь, Марсель…
Он радовался, как ученик, получивший хорошую оценку. А я рассказывал ему более или менее правдивые истории спортсмена, который наконец нашел человека, которому он мог доверять и которого высоко ценил.
— Это случилось в Эзе. Ты никогда там не был? Мы поедем туда вместе. Это замечательное место. Кажется, что паришь над морем. Я должен был во время погони оторваться и перелететь за парапет, огораживающий дорогу.
Он слушал. Его губы шевелились в такт моим. Иногда он шмыгал носом или отгонял мошку и принимал прежнюю позу.