Несколько дней Алексей Иванович вообще не показывался у нас в деревне, а потом вдруг пришел к нам домой вечером веселый и оживленный и доложил, что завтра, пожалуй, закончат.

Мы возили с поля снопы, и один раз, приехав с полным возом в деревню, я увидела Алю. Она, позабыв, видимо, наказ тети Люси не бегать, неслась куда-то сломя голову.

- Мы угощение готовим, - сообщила она мне по секрету.

- Какое угощение? Разве сегодня праздник? - удивилась я.

- Не знаю, - сказала Аля.

Так и не разузнав, в чем дело, я снова поехала в поле. По дороге я встретила незнакомого человека в белой рубашке и соломенной шляпе. Он приостановился, навел на меня фотоаппарат, щелкнул и, помахав рукой, пошел дальше. И тут только я вспомнила, что это корреспондент из газеты Сивцов, который приезжал в прошлом году. Когда я вернулась в деревню со следующим возом снопов, был уже почти вечер. Солнце клонилось к Заречью, как бы стараясь продлить там день, чтобы женщины успели дожать. Возле правления было оживленно. Сюда собрались освободившиеся от работы колхозники и ребятишки со всей деревни. Из раскрытого окна валил табачный дым. Заглянув внутрь, я увидела своего отца, трех бригадиров и еще кое-кого из мужчин. Не было среди них только Алексея Ивановича. Иногда кто-нибудь из мужчин выходил на крыльцо и всматривался в сторону Заречья. Было видно, что все чего-то ждут. Вдруг я увидела Павлика.

- Идут, идут! - кричал он, размахивая руками.

Вслед за ним появился Алексей Иванович и, шагнув к вышедшему на крыльцо отцу, доложил:

- Товарищ председатель, четвертая бригада колхоза имени Шестого съезда Советов закончила уборку хлеба.

- Ну, спасибо. Поздравляю, - пожал ему руку отец.

- Тебе спасибо, Егорыч, - взволнованно сказал Алексей Иванович, - да нашим женщинам… Слышите? - повернувшись в сторону Заречья, сказал он.

Оттуда слышалась песня. Веселая и звонкая, летела она по полю, приближаясь к нам. Песня слышалась все ближе и ближе, и вот уже показались женщины с серпами на плечах и с огромными венками из полевых цветов и колосьев. Сразу стало весело и празднично, хотя все были одеты по-будничному.

Зинкина мать вышла вперед и, поднявшись на крыльцо, одела моему отцу на шею золотистый венок. Все захлопали, а отец стоял, приложив руку к груди, и лицо у него было счастливое и смущенное. Ленька глянул на меня сияющими глазами, как бы говоря: «Вот какой у нас папка!» Такие же венки, только немного поменьше, одели и бригадирам. Когда подошли с венком к Алексею Ивановичу, он сперва попятился, но, взглянув на веселые лица колхозников, покорно подставил шею. Потом приосанился, сделал шаг вперед и встал рядом с другими.

И вдруг среди женщин пронесся шорох. Они оглядывались, разыскивая кого-то среди толпы. Чьи-то руки подтолкнули к крыльцу мою маму в стареньком платье и с передником, который она, выбежав из яслей, так и не успела снять. Устенька подбежала к ней и одела ей на шею самый яркий веночек из васильков.

- Спасибо, спасибо, - говорила мама, смущенно оглядываясь по сторонам и торопливо развязывая передник. - За что только мне, я ведь ничего не сделала…

Женщины окружили ее, обнимали, жали руки и улыбались. Сивцов, забегая со всех сторон, поминутно щелкал своим фотоаппаратом. И вдруг я увидела тетю Люсю. Она стояла в стороне и смотрела на всех растерянно-грустными глазами. Выражение у нее было такое, как будто она что-то потеряла. Мне стало жаль ее.

Я смотрела, не понимая, как можно быть такой одинокой, когда вокруг столько людей!

Вечером в яслях шел пир. За низенькими столиками сидели колхозники и угощались. В дверях, окошках и даже на печке торчали ребячьи головы. Растягивая меха старенькой гармони, задорно наигрывал плясовую Коля. Рядом с ним в новом голубом платье сидела Устенька. А в другом углу точно в таком же платье сидела наша соседка Феня.

- Устенька замуж за Колю выходит, - шепнула мне всезнающая Зинка.

Я взглянула на Устеньку, и сердце мое почему-то сжалось. «Как же так, а… Орлик?» Мне всегда казалось, что он непременно появится, этот храбрый Орлик, и наша красивая Устенька будет ему достойной невестой. «Но Коля ведь тоже красивый парень», - подумала я.

На середину комнаты вышла Зинкина мать, легко и плавно понеслась по кругу. Коля заиграл быстрее. И вдруг я увидела свою маму. Сделав шаг вперед, она на секунду замерла, потом вскинула голову и, взмахнув рукой, начала быстро выстукивать каблуками. Зинкина мать вихрем кружилась на одном месте, а моя мама в своем платье серыми «яблоками», которое она так и не перешила мне, кружилась вокруг нее, похожая на тонкую молодую березку. По комнате пронесся гул одобрения:

- Ай да председательша у нас!

- Молодец - что работать, что плясать…

«Вот, оказывается, какая у нас мама! Пожалуй, и самому папе не уступит!» - с гордостью и удивлением думала я.

На смену им вышла Феня. Гордо подняв голову и не глядя на Колю, она плыла, помахивая платком и притопывая каблуками. В эту минуту я никак не могла решить, кто из них красивее: Феня или Устенька.

- Эх, соседка, дай-ка подмогу! - вышел на середину дед Сашка. Топал он тяжело и неуклюже, но по всей его повадке чувствовалось, что когда-то, в пору молодости, он был лихим плясуном.

- Утер вам дед Сашка-то носы, - со смехом говорили женщины засевшим за столами мужчинам, которые никак не могли наговориться.

- Ну, люди добрые, отжались! Теперь с хлебом будем, - разводя руками, восклицала немногословная обычно тетка Поля.

- Первыми в районе закончили! - гремел раскатистый бас Фединого отца.

- Я вам это еще в прошлом году предсказывал, - говорил Сивцов, который тоже сидел за столом.

- Ой, девочки, - наклонясь к нам с Алей, прошептала Зинка, - мальчишек в сад за яблоками послали! Пойдем и мы…

Протискавшись сквозь толпу, мы вышли на улицу. Полная луна висела над деревней, и в нее, как в зеркало, смотрелись блестящими окнами избы.

- Давайте в обход, возле оврага. Подкараулим их там и напугаем… - предложила я.

Не успели мы дойти до нашего сарая, как мне послышались какие-то странные звуки.

- Тише, девочки, - прошептала я, - слышите?

Мы замерли и вдруг где-то почти рядом отчетливо услышали всхлипывания.

- Пойдем посмотрим, - предложила Зинка.

- Надо кого-нибудь позвать, - боязливо сказала Аля.

Всхлипывания раздавались все громче и громче, и было как-то странно, что в такую ночь, когда все кругом веселятся, кто-то может так горько и безутешно плакать. Даже бесстрашной Зинке стало не по себе.

- Беги позови кого-нибудь, - сказала она мне, - а мы с Алей здесь постоим…

Я бросилась к яслям, откуда доносились смех и музыка, но через несколько шагов вдруг наткнулась на деда Савельича и бабку Марту, которые шли домой.

- Там… плачет кто-то… - испуганно прошептала я.

Когда мы все вместе подошли к оврагу, то увидели чью-то темную фигуру, прижавшуюся к земле.

- Это же Петька! - всмотревшись, удивленно воскликнула Зинка.

Петька испуганно вскочил, прижимая к груди что-то завернутое в белую тряпицу, и, весь дрожа, уставился на нас стеклянными от слез глазами.

- Ну, чего дрожишь, как преступник? - строго спросил Савельич.

- Я не преступник… Я не хочу… Это она, бабка, велела… - не переставая дрожать всем телом, забормотал Петька.

- Что велела? - насторожился дед.

Петька молчал. Савельич взял у него из рук узелок, протянул его бабке Марте. Та развернула тряпочку, и мы увидели серый комок хлебного мякиша.

- Отрава в хлебе, - понюхав, сказала бабка Марта.

- Так это ты! Ты нашу Буренку… - задыхаясь от гнева, подскочила я к Петьке.

Он испуганно шарахнулся от меня.

- Нет, это не я. Я ничего… Бабка послала… а я… не хотел… - бормотал он. - Я только посуду вашу побил, больше ничего не сделал…

- Эх ты! Пропадешь ни за что, хлопец! - сокрушенно сказал Савельич.

- Я… я… к мамке хочу, - как маленький, пролепетал Петька, задыхаясь от слез.